— …моя дочь, царевна Харита, — говорил царь, и до Хариты дошло, что ее представляют гостям. Она смущенно улыбнулась и кивнула.

Давид выступил вперед и указал на остальных:

— Царь Аваллах, здесь со мной Эльфин ап Гвиддно, король Гвинедда и… э-э… его родичи.

Похоже, священник не знал точно, кто они такие, но тем не менее начал называть имена.

Харита воспользовалась случаем рассмотреть незнакомцев. Они были одеты по обычаю бриттов, но пестрее и диковиннее, чем керниуи или думнонии, которых она видела прежде. Шею короля украшал тяжелый золотой ошейник — гривна, такие же блестели на нескольких его спутниках. Плечи их покрывали яркие плащи — красные, синие, оранжевые, желтые, зеленые, заколотые большими причудливо изукрашенными серебряными или медными пряжками. Мужчины — пышноусые, но безбородые — носили просторные штаны в яркую полосу или клетку, ноги их до середины бедра были крест-накрест обмотаны полосками яркой ткани, длинные темные волосы перехвачены кожаными шнурками. Многие щеголяли тяжелыми медными или бронзовыми браслетами, отделанными золотом. Одни держали копья с железными наконечниками, другие — обоюдоострые мечи.

Женский наряд составляли длинные яркие рубахи и плащи, богато расшитые по подолу, вороту и краю рукавов, и широкие узорные кушаки. Волосы, тщательно заплетенные в косы, были уложены на голове и подколоты драгоценными бронзовыми булавками, украшенными янтарем, гранатом и жемчугом. Ожерелья, цепи, браслеты, золотые, серебряные, медные, бронзовые позвякивали при ходьбе, в ушах раскачивались серьги. У одной из них — статной, рыжеволосой — была на шее тонкая серебряная гривна и большая, серебряная же спиральная пряжка с блестящим рубином в центре.

В облике гостей сквозила спокойная царственность и в то же время проглядывало что-то пугающе чужое. Харита поняла, что видит знать, очень похожую на ту, к которой относила себя, — людей, гордых своим рождением, сознающих себя избранниками, но иного, более примитивного рода.

Разглядывая чужаков, Харита внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд. Белокурый юноша, которого она заприметила, входя, не отрываясь смотрел на нее. Глаза их встретились.

В этот краткий миг Харита почувствовала родство с незнакомцем, как будто встретила брата, долго странствовавшего на чужбине. Ощущение накатило, как мимолетная дрожь, и тут же прошло. Девушка отвела глаза.

Король пришельцев, довольный тем, как его представили, медленно выступил вперед.

— Я Эльфин, — просто сказал он, — правитель и воевода Гвинедда, пришел засвидетельствовать почтение владыке, через чьи земли пролегла наша дорога.

Аваллах склонил голову, принимая оказанную ему честь.

— В этих стенах всегда рады путникам, — отвечал он. — Прошу вас, если можете, задержитесь, дабы мне разделить с вами изобилие нашего стола.

Не колеблясь. Эльфин вытащил из-за пояса кинжал и протянул Аваллаху со словами:

— Благодарю за щедрое приглашение. Прими это в залог нашей признательности. — Он протянул кинжал Аваллаху. Харита разглядела оружие, пока отец вертел его в руках. Лезвие было стальное, обоюдоострое, рукоять — из полированного гагата, инкрустированная жемчугом, с тем же затейливым, переплетающимся рисунком, что на украшениях и одежде королевских спутников. Красивый кинжал, но явно не парадный, не из тех, что приносят в дар. Очевидно, Эльфин сам пользовался этим кинжалом, это его личное оружие.

«Что это значит?» — подумала Харита. Разве что ему нечего больше дарить? Ну да, конечно. Он отдал последнюю ценную вещь, если не считать гривны на шее. И вместе с тем подарок сделан от чистого сердца — Харита знала, что отец оценил этот жест.

— Благодарю за честь, лорд Эльфин, — отвечал Аваллах, убирая кинжал за пояс. — Надеюсь, твое пребывание в замке будет нам обоим ко благу. Побеседуем позже. А сейчас наступает время легкой трапезы, так что прошу присоединяться.

По знаку Аваллаха распорядитель выбежал из зала. Через мгновение двери отворились, десятки слуг внесли на подносах чаши и кубки. Они обнесли гостей, и, когда каждый взял по кубку, Эльфин поднял свой и громко возгласил:

— Здрав будь, Аваллах, король-рыболов Инис Гутрина. И да будут здравы недруги твоих врагов!

На это Аваллах рассмеялся, запрокинув голову. Смех его гулко прокатился по огромному залу. Царь медленно встал с носилок, держась за шест балдахина, и поднял кубок.

— Пейте, друзья мои, — сказал он. — С вами мне куда веселее.

Харита некоторое время смотрела, а потом, когда все увлеклись едой и питьем, выскользнула из зала, поманив Давида за собой. Тот догнал ее в переходе.

— Ты хотела что-то сказать, царевна?

— Кто они? — спросила Харита, увлекая священника дальше по коридору.

— Как я и сказал, король и его народ. Насколько я понял, они бежали из своей земли — Гвинедда, что в кимрских землях на севере.

— Бежали? Почему?

— Из-за войны. Из-за распрей, которые не прекращаются там никогда. Их родину захватили варвары. Они спаслись сами, но лишились всего имущества. — Помолчав, священник добавил: — И если то, что я слышал, правда, жар войны вскоре опалит и нас.

— Спасибо, Давид, — сказала Харита, глядя сквозь открытую дверь в зал. — Спасибо…

И она, глубоко задумавшись, медленно пошла прочь.

В этот вечер Аваллах угощал кимров за своим столом. Лиле сидела рядом с супругом. Харита выйти отказалась и ела в своих покоях. Она сидела одна и вслушивалась в звуки пиршества. В какой-то миг все смолкло. Она напрягала слух, пытаясь различить хоть какой-нибудь шум, но тщетно. Что это может значить?

Движимая любопытством, она подошла к двери, выглянула в коридор… Тишина.

Дальше терпеть не было сил. Она подкралась к незапертой двери в зал. В этот самый миг зазвенела струна арфы, а еще через мгновение раздался сильный, мелодичный голос певца. Кимры, кто на скамьях, кто, скрестив ноги, на полу, сидели вокруг своего соотечественника, озаренного трепетным светом факелов, — золотоволосого юноши.

Хотя многих слов Харита не понимала, она догадалась, что поет он про прекрасную долину, ее деревья, травы и зверей. Мелодия, простая и выразительная, притягивала. Девушка переступила порог и остановилась, наполовину скрытая одной из колонн.

Юноша стоял прямой, высокий и стройный, вскинув голову, закрыв глаза, арфа упиралась в его плечо, пальцы привычно скользили по струнам, вырывая серебряные звуки из самого сердца арфы. Губы шевелились, но музыка лилась откуда-то извне; он был лишь посредником, через которого она проникала в этот мир, струясь, подобно ручью, из скрытых глубин его души и разбегаясь вокруг мерцающими кругами. Харита слушала, не смея дышать, чтобы не разрушить дивную красоту мгновенья.

Это была печальная песня, она надрывала душу, она была яростная и гордая — песнь об утраченной долине, об оставленной земле, обо всех потерях, что помнит человеческое сердце. Песня растекалась, и Харита полностью отдалась ее чарам, скорбь о собственной утрате нахлынула темным, сладким, уже не сдерживаемым потоком. Когда отзвучали последние ноты, она увидела, что на щеках у юноши блестят слезы.

«Мы похожи, ты и я, — думала она, — бездомные путники в чужом краю».

Вновь зазвенели струны, и юноша начал новую песню. Харита не стала дожидаться: оттолкнувшись от колонны, она бросилась бежать в тот миг, как медвяный голос снова поплыл в воздухе.

В ту ночь они спали в чертоге короля-рыболова. Огонь жарко горел в большом очаге, и кимры, закутавшись в плащи, грезили об утраченном доме.

Вернувшись с дружиной, Эльфин застал Каердиви в осаде. Захватчики, ускользнувшие от Киалла, весь день шли по побережью и к наступлению темноты были у стен каера. Увидев укрепления, они побоялись нападать, но утром, едва рассвело, поняли, что крепость почти не охраняется: защищать ее остались лишь старики да мальчишки, не способные взять в руки оружие.