— Если все погибнет, — произнес он медленно, — какая разница, будем ли мы готовы?

— Надо покинуть эту землю, — сказала она.

Он пожал плечами и ласково улыбнулся.

— И куда же мы поплывем?

— Ты мне не веришь.

— Я и прежде слышал такие толки, Харита. Мне странно, что ты в них веришь.

— Это не толки, Киан. Стала бы я рисковать жизнью, чтобы сообщить тебе слух, подхваченный на рыбном рынке?

— Почему ты вообще обращаешься ко мне? Я не царь.

— Ты прекрасно знаешь, почему. С отцом говорить бессмысленно. Эта женщина опаивает его невесть чем, чтобы он не соображал.

— Ты так думаешь?

— Ты что, ослеп? Конечно, опаивает. Но я к тебе не за этим. — Она попыталась сесть, но от боли перехватило дыхание.

— Лежи, лежи, — успокоил Киан. — Скоро будет повозка.

— Тебе-то что? Я только даром теряю время.

— Если бы я согласился дать тебе корабли…

— Мне?! Ты что, издеваешься? Дай этой полоумной пару щелястых лодчонок, и пусть уплывает на все четыре…

— Успокойся, Харита. У меня в мыслях такого не было. — Он пожал плечами. — И потом, у нас нет кораблей — во всяком случае, столько, сколько надо тебе.

— Ты правда считаешь, что это нужно мне?

Он примиряюще вскинул руки.

— Ладно, положим, я соглашусь. Сможешь ты подтвердить истинность своих слов?

— А если я представлю свидетельства, ты поверишь?

— Только глупец не верит свидетельствам, — добродушно ответил он.

— Значит, ты и есть глупец! — выпалила она.

— Кто, я?

— Да! Только глупец требует подтвердить то, что и без того знает.

— Вслушайся в свои слова, Харита. Ты говоришь жреческими загадками.

— А ты открой глаза и посмотри вокруг, Киан. Земля сама тебе скажет. Ночью с юга дуют знойные ветры, облака несутся по небу, но дождя нет и нет; прибрежные деревни опустели, земля дрожит под ногами, хрустальный обелиск Верховного храма в Посейдонисе разбился. Оглядись, Киан. Когда ты в последний раз видел морскую птицу? Подумай! Мы возле моря. Они должны носиться целыми стаями. Где они?

Он мгновение смотрел на нее, потом отвернулся.

— Ты мне не веришь, — сказала она. — Мне не убедить тебя никакими свидетельствами, Киан, потому что ты заранее настроен не верить.

— Харита, ну рассуди! — в отчаянии выговорил он. — Я не видел тебя семь лет! Что я должен думать?

Наступила гнетущая тишина. Харита смотрела на брата.

— Землетрясения бывали и раньше, и засухи тоже. Война и прежде опустошала деревни. Неужто, во имя Кибелы, мы должны бросаться невесть куда всякий раз, как землю немного тряхнет или несколько глупых чаек вздумают переселиться в другое место?

— Аннуби сказал, что ты не поверишь, — с тоской произнесла Харита. — Он сказал, никто не поверит.

От раздражения Киан не нашел, что ответить. Он быстро встал и пошел прочь.

Харита снова откинулась на спину. «Зачем я все это затеяла? — думала она. — Ведь знала же, что так будет. И Аннуби предупредил. И вообще, что на меня нашло? Я-то почему поверила Трому? Может, я тоже сошла с ума?».

Покуда один из Киановых жрецов занимался ее спиной, подъехала повозка. Хариту осторожно подняли и перенесли внутрь. Киан тем временем отдавал распоряжение вознице и страже.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросила она, когда он подошел проститься.

— Через два дня я должен встретиться с Белином на границе Сарраса и Тайрна — в городе Гераклии.

— Вернемся вместе. Поговори с отцом.

Он потупился.

— Не могу.

— Она его убивает, — мягко произнесла Харита.

— Этого-то он и хочет! — с внезапной яростью вскричал Киан. — Неужели тебе никто не рассказал, что сделал Сейтенин?

— Аннуби говорил о поражении.

— Это было не поражение, а бойня. После этого Сейтенин приказал раздеть пленников и связать их с убитыми товарищами — рука к руке, нога к ноге, уста к устам! А потом бросил умирать — привязанных к разлагающимся трупам! Мы нашли уцелевших через три дня — три дня под палящим солнцем! Смрад был ужасающий, вид — еще хуже. Аваллах лежал там вместе со всеми и слушал, как люди вопят и бьются в чудовищном танце. — Киан замолчал. Желваки у него так и ходили. — Гуистана нашли под ним, Харита. От этого он помутился рассудком и не хочет возвращаться к действительности.

Харита закрыла глаза и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

— Теперь ты знаешь, — сказал он и виновато прибавил: — Я не хотел рассказывать тебе так.

— Аннуби и словом об этом не обмолвился.

— Аннуби помнит только то, что ему хочется. — Киан беспомощно развел руками. — Да оно и к лучшему, что я не еду с тобой. В прошлый раз, когда я там был, мы поссорились.

— Из-за нее?

— Отчасти, — признался Киан. — Я уговаривал отца избавиться от нее, а он метнул в меня нож.

— Ты же понимаешь, он не нарочно. Думаю, он этого даже не запомнил. — Харита взяла брата за руку. — Поедем со мной.

— Если я поеду, это повторится. К тому же я должен встретиться с Белином. Впервые за долгое время мы взяли Сейтенина с Нестором за горло. — По губам его пробежала усмешка. — Маленькие, подвижные верховые отряды, способные нанести удар в любой части страны, — вот это дело. Засада, которую ты разрушила, была их последней попыткой избежать окружения. — Он помолчал. — А ты что будешь делать?

— Не знаю. — Она печально улыбнулась и приподняла голову. — Прощай, Киан.

Повозка покатила по дороге, и Харита ни разу не оглянулась.

Кормах пробыл в Каердиви четыре дня и каждое утро брал Талиесина в рощу, где они сидели вместе и говорили; вернее, Кормах говорил, а Талиесин слушал, угадывая в речи старого друида музыку Иного Мира — волшебную, чужую, пугающую, нездешнюю.

В последний день Кормах уселся на пень и долго без единого слова смотрел на мальчика. Под взглядом старика Талиесину стало не по себе, он заерзал, начал срывать травинки и сыпать их себе на ноги. Наконец Кормах шевельнулся.

— Да, да, — пробормотал он. — Надо.

Из складок одеяния он вытащил кожаный мешочек, распустил завязки и высыпал на ладонь пять обжаренных орешков.

— Знаешь, что это? — спросил верховный друид.

— Лещина, учитель, — отвечал Талиесин.

— Была лещина. Теперь это Ядрышки знания, Талиесин, Семена мудрости. Они имеют свою пользу. Попробуешь?

— Да, если хочешь.

— Дело не в моем желании, — отвечал Кормах, потом помолчал и поправился. — Ладно, я и впрямь этого хочу, но не из праздного любопытства. Никогда…

Он снова смолк, глядя прямо перед собой, и Талиесин понял, что старик глядит не на него, но сквозь него, на кого-то другого — возможно, на одного из Древних.

— …никогда из любопытства, малыш, запомни, — закончил Кормах, как будто и не переставал говорить. Он перевел взгляд на ладонь. — Эти — последние, которые мне понадобятся, — сказал он, выбирая. — На, Талиесин. Съешь.

Мальчик взял орех и положил в рот. Орех был чуть пережаренным, но приятным на вкус. Он медленно прожевал и огляделся, пытаясь выяснить, не произвел ли орех какого-нибудь действия, но вроде все было без изменений.

— Ну так, малыш, ты знаешь, что такое вдохновение? — спросил друид.

— Знаю, учитель, — отвечал Талиесин. — Это то, что бард обретает в своем сердце. Хафган говорит, это врата в Иной Мир.

— Верно. — Кормах кивнул. — Хочешь сам увидеть эти врата, Талиесин? — Мальчик кивнул. — Очень хорошо, просто закрой глаза и слушай. — Талиесин закрыл глаза, но слушать было трудно.

Верховный друид медленно запел, однако как ни старался Талиесин сосредоточиться, он то и дело отвлекался на что-то постороннее, а вскоре и вовсе потерял нить повествования. Слова Кормаха отдавались в ушах, но пение старого друида превратилось в невнятную череду бессмысленных слогов. Казалось, он закрыл глаза для одного мира и открыл для другого — очень похожего на наш, но с вполне четкими отличиями.

Перед Талиесином были знакомые деревья, трава, пни обычного мира, но небо пылало расплавленной бронзой, словно свет исходил не от солнечного диска, а от самого неба или от огромного, неведомого источника, чье свечение успевает рассеяться по пути, — как будто смотришь на огонек лучины сквозь тканый полог шатра.