Голос Талиесина наполнил комнату золотистым сиянием, словно редкий медвяный нектар из глубокого потаенного источника. Арфа в его руках стала орудием колдовства — челноком богов, ткущим изысканную красоту, не доступную человеческим взорам, но дивно звучащую в ушах. В ту ночь он пел о земле, которая когда-то ему привиделась, о царстве света и мира, стране вечного лета. Слова вызывали из небытия величественные образы, а звуки оживляли их в глазах слушателей.

Харита не раз слышала, как он рассказывает о своем видении, но сейчас он пел и впервые описал короля, который будет править в этом священном царстве: король этот будет отмечен не за силу и родовитость, но за любовь к справедливости и правде; король, рожденный служить правде и чести, смиренно вести свой народ и повелевать землей во имя Спасителя Бога.

Харите казалось, что Талиесин излагает стихами все, что когда-либо думал и говорил про свое вымышленное царство, мысли облекаются в звуки, слова срываются с губ и обретают форму, философский костяк обрастает мясом.

«Сегодня рождается царство Лета, — думала она, — точно так же, как обрел плоть и родился мой сын. Они созданы друг для друга, они — одно».

Она взглянула на ребенка, сосавшего грудь.

— Слышишь, Мерлин? — спросила она. — Твоя судьба зовет тебя сквозь годы. Слушай, сынок. Сегодня отец твой песней изменил мир. Слушай и запоминай.

Они выехали на следующее утро и повернули на юг к заливу вдоль реки Аск. В ее устье теснились купеческие корабли и рыбачьи суденышки; с хозяином одного из них Эйддон договорился о перевозе.

— Надо подождать, — сказал он, вернувшись. — Нам годится только вон тот корабль, а они ждут груз из Каергвента. Когда они будут готовы к отплытию, кормчий за нами зайдет. Боюсь, это будет уже поздно вечером.

— Тогда давайте пока поедим, — предложил Талиесин, — и дадим отдых коням.

Они спешились, расстелили плащи на берегу перед деревянным причалом и сели ждать. Салах отъехал в поселок чуть выше по реке и вернулся со свежезажаренной уткой и вином в добавление к хлебу и сыру, которые они взяли с собой.

— Я учуял утку, — объяснил он, кинжалом кромсая птицу на куски, — и уговорил вдову ее продать. Та только обрадовалась.

— Молодец, Салах! — сказал Талиесин. — Хорошо иметь находчивого спутника. Езди со мной всегда!

Юноша покраснел и отвернулся, пряча робкую улыбку. Они поели и стали ждать дальше. Солнце поднялось выше, низкие тучи с моря серыми пальцами тянулись к земле. Вскоре они закрыли солнце. Холодный ветер наморщил речную гладь. Тут-то и появился кормчий.

— Если хотите с нами, давайте скорей, — крикнул он. — Мы отчаливаем.

Забрав вещи, они прошли по причалу к кораблю, низко осевшему в воде.

— Поднимайтесь, — крикнул владелец корабля, — пока ветер попутный!

Покуда лошадей привязывали к тросу посреди палубы, Харита отыскала себе и ребенку место под холщовым навесом на корме, сразу под надстройкой, на которой помещался кормчий. Она завернулась в подбитый мехом плащ и прижала к себе малыша. Руна устроилась рядом, закрыв их собой от ветра. Через несколько минут корабль отошел от пристани и двинулся вперед.

Не успели они отплыть от берега, как налетел ветер. Он принес с собой промозглый туман. Вскоре суденышко окутала сумеречная мгла. Влага каплями оседала на волосах и одежде, медленно просачиваясь внутрь. Хозяин корабля, поминая разом несколько десятков богов и одновременно на чем свет стоит костеря рулевого, бегал от одного борта к другому, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в сплошной завесе тумана.

Вымокли все основательно, однако до противоположного берега добрались без всяких приключений. Кораблик подошел к пристани у небольшого селения Абона на дороге к Аква Сулис. Путники предпочли бы высадиться южнее, но владелец объяснил, что это невозможно из-за близящегося отлива. Как только они сошли на берег, корабль повернул назад.

— Может, оно и к лучшему, — сказал Эйддон, снова садясь в седло. — Поедем по дороге и, если повезет, засветло будем в Аква Сулис.

— Я бы с удовольствием поспал сегодня в сухой постели, — сказал Талиесин, помогая Харите залезть в седло. Он заметил ее отсутствующий взгляд. — Тебе нездоровится, любовь моя?

Харита вздрогнула и очнулась.

— Я задремала, — сказала она. — Это все из-за тумана.

— Можно немного отдохнуть, — предложил Эйддон.

— Нет, — отвечала она, улыбаясь через силу. — Просто меня немного сморило. Все пустяки. Пройдет.

— Если угодно, госпожа, я заберу ребенка, — предложила Руна.

Харита протянула ей малыша, и они продолжили путь, вытянувшись в цепочку. Как ни боролась Харита со сном, она вскоре снова впала в ту же тяжелую полудрему. Плотный серый туман сомкнулся вокруг, веки сами собой смежились.

Казалось, прошел миг, но, когда она вновь открыла глаза, мгла стала еще темнее. Дорога лежала мокрая и пустынная, только тяжелые капли сбегали с придорожного кустарника. Харита подняла голову и в тот же миг почувствовала опасность.

Тишина казалась неестественной. Она торопливо огляделась. За ней ехала Руна, дальше Талиесин. Немного впереди Эйддон, расправив плечи и слегка наклонив голову, внимательно вслушивался. Ладонь его лежала на рукояти меча. Еще дальше в тумане чуть угадывался Салах, зажавший в руке копье.

— Что стряслось? — спросила она, но туман поглотил слова.

Впереди Салах остановился и привстал на стременах. Подъехал Эйддон, они о чем-то поговорили. Потом Эйддон развернул лошадь и подъехал к Харите. Лицо его было встревоженным. В руке он держал обнаженный меч.

Мерлин! Где ее дитя? Она круто повернулась в седле, чтобы взглянуть назад.

В тот же миг раздался странный, пугающий звук — то ли жужжание рассерженной осы, то ли свист рассекающих воздух орлиных крыльев, а после — глухой хлопок.

Эйддон пронесся мимо, и в тот же миг Руна поровнялась с Харитой.

— Дай сюда Мерлина, — хрипло прошептала мать.

Пока служанка доставала ребенка из-за теплой пазухи, лошадь Талиесина вырвалась вперед. Харита повернулась спросить, в чем дело, и слова застряли у нее в горле.

Она метнулась к нему…

И увидела стрелу в его груди.

Голова барда была развернута к ней, но глаза смотрели куда-то вдаль, лицо светилось — он видел Летнее царство. Лишь на краткий миг вспыхнул этот свет и тут же угас. Талиесин повалился вперед, не выпуская из рук поводьев.

Лесную тишь разорвал пронзительный вопль, и Харита поняла, что кричит она сама. В тумане вокруг беспорядочно метались тени. Оказалось, что она стоит на земле, над лежащим телом, и с воем пытается вырвать стрелу из сердца мужа.

Чьи-то ладони сомкнулись на ее руках — это был Эйддон. Талиесин пустыми глазами смотрел в небо, и тепло медленно уходило из его тела.

— Госпожа, мы не должны здесь более оставаться.

Глухой голос принадлежал Эйддону, его рука поддерживала Хариту под локоть.

— Они могут вернуться в любой миг.

Харита подняла голову и увидела страшное, посеревшее лицо друга. Рядом хныкал младенец на руках у Руны. Смеркалось, близилась ночь. Туман разошелся, сеял мелкий дождик, мощеная дорога, на которой лежал Талиесин, была мокра. Харита перевела взгляд на свои руки, увидела кровь, и ей вдруг показалось, что она стоит на коленях уже целую вечность.

— Харита, — мягко позвал Эйддон, — мы едем?

Она безмолвно кивнула и попыталась встать, однако ноги подкосились, и она рухнула на тело Талиесина. Харита припала к нему, ладонями убрала с лица промокшие волосы, прижалась щекой к застывшей груди.

— Спи спокойно, любимый. — Она поцеловала холодные губы, и Эйддон помог ей встать.

Салах стоял на коленях чуть поодаль, бессильно уронив руки, слезы струились по его лицу. Он поднял полные отчаяния глаза и закричал:

— Прости меня, госпожа! Если бы я раньше поднял тревогу… если бы я только их услышал… я бы… если бы я их услышал, он был бы сейчас жив… — Он уронил голову, не в силах больше говорить.