— И не получится, малыш. Во всяком случае, сейчас.

— Вчера ночью мне кое-что вспомнилось, а сегодня утром показалось полной бессмыслицей.

— Со временем ты вспомнишь все, главное — смотри и слушай.

— Скажи, учитель, а как же быть с тьмой? Надо же что-то делать.

— Каждый должен делать то, что в его силах, Талиесин. Это все, что в человеческой власти. И все же, если бы все это исполняли, не о чем было бы тревожиться. Да, этого было бы более чем достаточно.

Талиесин снова нахмурился.

— Было бы? Ты хочешь сказать, кто-то не устоит?

— Да, малыш, это так. В некоторых людях света нет, и они поддаются тьме, когда та наступает. И это во много раз осложняет нашу задачу.

— Значит, мы должны быть смелее, — бодро отвечал Талиесин.

Верховный друид взял его за подбородок.

— Разгляди меня и запомни, малыш. Кланяйся от меня тому, кто придет после. — Кормах опустил руку и в изнеможении откинулся назад.

— Запомню, учитель, — пообещал Талиесин. — Я тебя никогда не забуду.

Старик коротко улыбнулся, потом оперся на посох и с усилием встал.

— Ладно. Теперь пошли, посмотрим, чего там Блез наловил.

Они вместе покинули поляну; Талиесин вел в поводу бурого пони.

Хафган сидел на пне у ворот; когда они показались из лесу, он встал и присоединился к ним.

Кормах отправил Талиесина вперед, чтобы поговорить с Хафганом.

— У меня была еще причина повидаться с тобой. Я хотел сказать тебе, пока не сказали другие.

Хафган кивнул.

— Выбор не труден, — продолжал Кормах. — Не надо есть орехов или пить дубовую воду. Верховным друидом станешь ты.

Хафган остановился и поглядел на учителя.

— Эта честь мне не по заслугам.

— Никакая это не честь, — сказал Кормах, — это твое право. Больше никому меня не сменить.

Хафган шевелил губами, но слова застряли у него в горле. Он повернулся к обрыву и поблескивающему на горизонте серебряному ободу моря.

— Не печалься, — сказал Кормах. — Я стар и очень устал. Надо, чтобы братство возглавил кто-то помоложе. Мне повезло — я выбрал себе преемника и умру спокойно.

— Я тебя провожу… — начал Хафган.

— Нет никакой нужды.

— Прошу, дозволь тебе услужить.

Старый друид мягко покачал головой.

— Твое место здесь, с мальчиком. Оставайся. Мы еще увидимся до Самайна. — Он глубоко вдохнул. — А-ах, этот морской ветер пробуждает голод.

Хафган взял его под руку, и они тронулись к каеру.

— Мы поедим, и ты отдохнешь.

— Отдохну, — отвечал Кормах, — скоро я отдохну. А пока я предпочел бы с тобой поговорить. Уважь старика, выслушай.

Харита не знала, в Келлиосе ли Аваллах или где-то далеко, ведет свою нескончаемую войну против Нестора и Сейтенина. Она была готова к обоим исходам: предстать перед отцом сразу или терпеливо ждать его возвращения. Чего она не ждала — так это увидеть царя, бродящего по огромному пустому покою, белого, как призрак, и требующего лекарство.

Все время, прошедшее после встречи с Тромом, она не находила покоя. И не из-за грядущей гибели мира, которую была не в силах представить, а значит, не могла и как следует испугаться, но потому, что боялась не поспеть домой. Одержимая этой мыслью, она каждую минуту ждала конца, а дорога все тянулась и тянулась.

Но вот наконец повозка скатилась с пологих холмов в плоское блюдце бухты, и Харита увидела по ту сторону залива Остров Яблок, невозмутимо плывущий в зелени своих садов. Она вздохнула, чувствуя радость пополам с разочарованием: ничто не изменилось, все было таким же, как в день отъезда.

Мысль эта, вроде бы утешительная, дала толчок новой волне разочарования. «Что-то должно было измениться, ведь меня не было семь лет!» — подумала она. Видимо, изменившись сама, она и от родительского дома ждала чего-то нового, неожиданного.

Всю дорогу от гавани до дворца Хариту терзала мысль, что семилетнее добровольное изгнание окажется напрасным. Она войдет в парадный покой и застанет отца прежним: руки скрещены на груди, глаза суровы, подбородок тверд, как каменная скала, на губах — яростный оскал, в сердце — с трудом сдерживаемая буря. Она услышит его голос, отдающийся от гладкого пола, словно между ними — многие лиги. Все будет, как если бы она только что вышла из зала. Ничто не изменится.

Даже это, наверное, было бы лучше, чем то, что предстало ее глазам, когда темные, грязные переходы вывели ее к огромным кедровым дверям — некогда блестящим, а теперь потускневшим под толстой коркой пыли. Все слуги куда-то подевались; царевну встретил лишь молодой распорядитель, который не совсем понял, кто перед ним, и без всяких церемоний провел ее в зал.

— Иди, позови Аннуби, — приказала она растерянному распорядителю. — Скажи, Харита вернулась.

Юноша от смущения готов был бежать куда угодно и чуть не споткнулся в спешке. Харита взяла приготовленный для отца подарок и дрожащей рукой потянула за шнурок. Дверь беззвучно отворилась, и девушка вошла в полутемный зал. Снаружи светило солнце, здесь же царили сумерки.

Сперва она решила, что распорядитель напутал и Аваллаха здесь нет. Она уже хотела идти назад к дверям, когда услышала сиплый шепот:

— Кто это?

Она повернулась и медленно пошла в центр огромного зала.

— Отец?

С возвышения в дальнем конце покоя донесся сухой кашель. Харита остановилась и подняла глаза. У подножия трона сидел Аваллах, опершись спиной о подпорку для ног и выставив вперед ступни. Его глаза блеснули в полумраке.

— Э? — спросил он и тут же зашелся в кашле.

— Отец, это я, Харита, — сказала она, подходя ближе.

Царь поднял голову и пристально поглядел на нее, потом медленно поднялся на ноги и пошел вперед странной, вздрагивающей походкой. Она заметила, что он опирается на костыль.

— Лекарство мое принесла? — прохрипел он, подходя.

— Это Харита, — повторила она. — Твоя дочь… Я вернулась.

Она с ужасом смотрела на развалину, в которую превратился отец.

— Х-харита? — Аваллах заковылял к ней. Его волосы свисали сальными космами, водянистые глаза тускло смотрели с пергаментно-бледного лица.

Харите хотелось подбежать, заключить его в объятия, однако, потрясенная, она продолжала стоять, как в столбняке.

— Вернулась, значит. — Аваллах с трудом сделал еще шаг. Он тяжело дышал, по лбу его катился холодный пот.

— Отец, что случилось? Где все? Ты болен, тебе надо лежать в постели.

— Не надо тебе было приезжать. — Он задыхался от напряжения: несколько шагов отняли все его силы.

— Я не могла не вернуться, — сказала Харита. — Я хотела тебя видеть. Меня так долго не было. Я хотела…

— Не надо было приезжать, — повторил Аваллах. Он поднял голову и закричал: — Лиле! Лекарство!

Слова эхом раскатились в пустом покое.

— Я привезла тебе подарок, — вспомнила Харита. Она положила ему на руки длинный сверток промасленной кожи.

— Что это? — Аваллах без любопытства взглянул на сверток.

— Давай я тебе разверну, — сказала она и принялась развязывать веревки. Яркое серебро блеснуло под ее пальцами. В следующий миг обертка соскользнула на пол, явив взгляду дивной красоты меч — длинный, с узким острием. Рукоять составляли две переплетенные змеи из орихалька, одна с изумрудными, другая с рубиновыми глазами. Меч лежал у Аваллаха на руках, поблескивая холодным огнем.

Острие было украшено затейливой филигранью и девизами: «Возьми меня» было выгравировано на одной стороне, «Отбрось меня» — на другой.

— Твой подарок — насмешка, — Аваллах сунул ей меч в руки и отвернулся.

— Нет, пожалуйста, я не хотела…

— Лиле! — снова взревел царь. — Мое лекарство!

Дверь отворилась, и торопливо вошла молодая женщина. Она несла на подносе серебряный стакан, через руку у нее было переброшено длинное белое полотенце.

— Твое лекарство, мой су… — начала она. Тут она заметила Хариту и остановилась так резко, что стакан чуть не слетел с подноса. — Что ты здесь делаешь?