— Нашел?! — Харита медленно потрясла головой. — Не понимаю. Он все мне рассказывал, а об этом даже не упомянул.

— Он не стал бы об этом говорить, — отвечал Хафган.

— Я была его женой!

— Да, да, — успокоил Хафган. — Но то была величайшая загадка его жизни, и она его тревожила. Талиесин знал, что не таков, как другие люди: он был одареннее всех и знал больше. В старые времена мы сказали бы, что он, подобно Гвиону Баху, пил из котла Керидвен и стал богом.

— Гвиддно велел мне вытащить рыбу из запруды, — объяснил Эльфин, — и я в канун Бельтана поскакал испытать свою удачу. — Он улыбнулся воспоминанию. — Ни одного лосося не поймал я в тот день, хотя, Ллеу свидетель, никто никогда так не нуждался в рыбе. За день до того шел снег, лосось запоздал, и мне не досталось ни чешуйки, ни плавника.

Я знал, что ничего не добуду, но продолжал осматривать сети и вытащил куль тюленьего меха. Я вынес его на берег и развернул. В нем был прекрасный младенец.

Ничего подобного Харита в жизни не слышала.

— В тюленьем мехе?

— Мы сочли его мертвым, — сказал Эльфин, кивая Харите, — но он был жив, и я отправился искать кормилицу.

— Эльфин нашел меня в доме моей матери в Диганви. За несколько дней до того я родила мертвого ребенка, и все меня презирали. Эльфин взял меня в жены. Я вскормила Талиесина, как сына, растила, как сына, любила, как сына. — Она кивнула на Эльфина. — Мы оба любили его, как сына. Но он — не наш сын.

Они еще долго рассказывали про Талиесина, а когда закончили, Харита повернулась к телу своего мужа.

— Он рожден морем, — сказала она, глядя на того, кто казался таким знакомым, но кого она, оказывается, так плохо знала, — и должен вернуться в море.

Хафган воздел руки и произнес:

— Да будет так.

Погребальная процессия добралась до устья Бру на закате. Ее возглавляли Давид и Хафган, дальше кимры несли на плечах уложенный на шесты челн. В нем лежало тело Талиесина. Барда снарядили в последний путь: омыли, переодели, волосы расчесали и перевязали лентой. Следом ехали Харита, Аваллах, Эльфин и Ронвен, за ними — Руна с Мерлином, Мелвис, Салах и остальные кимры. Предзакатное солнце вызолотило края облаков, в небе пел жаворонок.

В устье лодку спустили на мелкую воду, потом, подходя один за другим, сложили земное имущество Талиесина и скорбные посмертные дары: Ронвен опустила ему на грудь мешок из тюленьей кожи, в котором его нашли, Эльфин положил в ноги седло — память о детстве, когда он хотел вместе с отцом объезжать дозором Вал; Хафган поместил под левую руку дубовый посох барда, Давид с Колленом уложили под правую резной деревянный крест; Мелвис с Салахом надели ему на шею серебряную княжескую гривну; Аваллах укрыл плащом и меховым одеялом, Киалл привязал к носу челна копье с наконечником из железа и древком из ясеня.

Наконец Харита поставила арфу так, чтобы на ней можно было играть. Она нагнулась поцеловать его на прощанье, и челн развернули к Хабренскому заливу. Четверо кимров с каждого борта толкали его, пока не начался отлив. Харита подозвала Руну, та подошла и отдала Мерлина матери.

Стоя в воде, горящей кроваво-красным огнем заката, Харита подняла Мерлина над головой, чтобы он видел, как течение уносит лодку в фарватер. Здесь челн вновь развернулся, и отлив повлек его на глубину. Он плыл мимо обрывов и отмелей к западному морю, где волны подхватят его и понесут неведомо куда.

Давид подошел к каменистому склону, поднял благословляющую руку и молился вслух, а кимры — кто в воде, кто на берегу — пели прощальную песнь, отправляя друга и родича в странствие к вечному покою.

Так, во время между времен, когда вода играла янтарем, а кельтская песня, словно дождь, сыпалась с пламенеющих небес, Талиесин отбыл в последний путь.

Мы смотрели, а молитва и песнь не стихали, покуда челн не пропал в наступившей тьме, потом сели на коней и двинулись к дому. Наш путь освещал молодой месяц. Я остановилась на высоком холме у реки взглянуть на серебряный простор Хабренского залива, лежащий в сиянии самоцветов.

Прощай, Талиесин! Прощай, душа моя!

Когда я повернула коня к дороге, кимры снова запели. И я услышала голос Талиесина, такой, каким он был, — звучный, красивый, сильный. Я тоже запела, и на сердце стало полегче.

В ту ночь, немыслимо светлую и ясную, воздух был мягок, как шелк, в высокой траве звенели сверчки и деревья вздыхали от ветра, звезды кружились на небосводе и луна плыла предначертанным путем — в ту ночь я ехала, прижимая к груди дитя, и ощущала так же ясно, как стрекот и лунный свет, вездесущий покой, которых окружал и охватывал меня, любовь глубокую и беспорочную… которая была со мною всегда.

Она таилась в скромном браслете, подарке неведомой прежде подруги, появилась на арене в тот день, когда Солнце-бык должен был убить меня, но не убил; эта любовь была здесь в кречете — притче и мягком укоре моему неверию.

Этот покой всегда был со мною, а я не замечала. В тот миг я впервые ощутила его, и сердце мое забилось. Любовь воистину проснулась в лунную ночь, когда мы возвращались в Инис Гутрин на крыльях песни.

Прошло несколько дней, прежде чем я поняла, что с самого приезда не вижу Моргану и Аннуби. Я спросила о них отца, он кивнул и сказал:

— Да, странно, но они уехали ночью — за день до твоего возвращения.

— В ту ночь, когда погиб Талиесин, — сказала я, и мороз пробежал по коже.

— Да, должно быть, так. Очень странно. Они ничего не сказали, не попрощались.

— Отец, — проговорила я дрожащим голосом, — ты посылал нам черное перо? Вороново перо?

— Вороново перо? Зачем?

— Человек, который привез его — путешественник, — сказал, что оно от тебя. Он отдал мне черное перо как твое послание. Я очень удивилась, но Талиесин сказал, что этим ты просишь меня вернуться.

Аваллах печально покачал головой.

— Я послал к тебе слугу в тот же день, как получил твою весточку. Не было никаких путешественников и никаких перьев.

Значит, Моргана сбежала, и с ней сбежал Аннуби. Как надо было ненавидеть, чтобы придумать такой план! Какие силы потребовались, чтобы его осуществить! И еще — не мне ли предназначалась стрела, от которой пал Талиесин?

Моргана, что ты наделала! Неужто жизнь стала для тебя такой невыносимой, любовь — такой ускользающей, что ты обратилась против обеих?

Слушай меня, Моргана: я шла тропой, которую ты избрала. Я знаю тьму и отчаяние жизни-смерти, и я знаю радость возрождения к свету. Я не пойду твоей дорогой, Моргана, я не хочу возвращаться.

Давид восстановил церковь и учит в ее стенах. Я хожу слушать его проповеди и молиться. Там, как нигде, ощущаю я близость Талиесина.

Я часто вспоминаю, как он сказал: «Я не оставлю тебя, Харита», и знаю, что он сдержал обещание. Он со мной и будет со мной, и, пока я живу, я буду любить его. Более того, я уверена, что однажды мы снова соединимся.

Я могу спокойно дожидаться этого дня: у меня есть сын. Многие, среди них Блез и Хафган, считают, что он превзойдет отца.

Не знаю. Когда умирает великий, слухи расцветают, как сорняки. Не отрицаю, таких, как Талиесин, мало, и часто я гадаю ночами, кто же он был такой. Но я знаю, как знаю свое собственное отражение: в нем Бог обрел топливо для искры, которую вкладывает в каждого. Талиесин жил сполна и жил наяву, он горел видением мира, который мечтал создать.

Это видение не должно погибнуть.

Я, Харита, царевна погибшей Атлантиды, Владычица озера, сохраню его для будущего.

Талиесин. Исторический Талиесин жил в VI веке (на два века позже, чем описано у Стивена Лоухеда) и был придворным бардом Уриена, короля Регеда (бриттского королевства на северо-западе Англии). Он упоминается как один из крупнейших бриттских бардов в англосаксонских хрониках и в «Истории бриттов» Ненния (Гальфрид Монмутский, «История бриттов», «Жизнь Мерлина», М., «Наука», 1984). В валлийских преданиях он обрел чудесное рождение и стал великим бардом, чародеем и предсказателем, таким же как Мирддин-Мерлин, учеником которого называет его Гальфрид Монмутский в «Жизни Мерлина». (Впрочем, некоторые другие источники отождествляют Талиесина и Мирддина. Версия, что Мерлин — сын Талиесина, целиком лежит на совести Стивена Лоухеда.) «Книга Талиесина», записанная спустя семьсот лет после его жизни, содержит поэмы на религиозные и исторические темы. На русском языке его историю и часть поэм, в том числе «Битву деревьев», можно прочесть в книге «Мабиногион. Волшебные легенды Уэльса» (научно-издательский центр «Ладомир», Москва, 1995, перевод В. В. Эрлихмана).