Все слышали и вскоре уже причитали и заслонялись пальцами от нечисти. Эльфин различил их бормотанье и крикнул рассерженно:

— Вам все не по нраву! Привези я трех лососей или три сотни, вы бы и тогда нашли, за что зацепиться и объявить меня бессчастным!

Он забрал ребенка у матери и поднял над головой.

— В день беды это дитя будет мне полезнее, чем три сотни лососей!

Младенец проснулся и закричал от голода. Эльфин беспомощно смотрел на него. Медхир подошла ближе и забрала ребенка, прижала к груди.

— Всякий видит, что этот ребенок — не речной дух, — сказала она. — Он кричит так же жадно, как всякий младенец, требующий материнского молока.

Эльфин печально отвел глаза. У него нет жены, и ни одна соседка не согласится выкормить найденыша. Без матери Талиесин обречен на смерть. «Верно про меня говорят, — думал юноша, — что я бесталанный». Он вспомнил, сколько раз пропускал мимо ушей деревенские пересуды, убеждая себя, что все это пустяки, и повесил голову.

— Утешься, Эльфин, — послышался голос у него за спиной.

Юноша обернулся и увидел Хафгана.

— Никогда еще запруда Гвиддно не приносила столь богатый улов. — Друид подошел к ребенку и высоко поднял дубовый жезл. — Ты мал, Талиесин, и слаб в своей кожаной люльке, но язык твой исполнен блага. Быть тебе бардом, слагателем слов, славнейшим с начала времен.

Народ изумленно переглядывался. Хафган повернулся, опустил посох и трижды ударил в землю. Потом он вытянул руку и указал на собравшихся.

— Вы слышали мои слова, так сохраните их в сердце. Отныне пусть никто не зовет Эльфина злосчастным, ибо он стал удачливейшим из людей.

Медхир внесла младенца в дом Гвиддно, достала козьего молока, согрела на очаге в глиняной миске и стала кормить ребенка, давая ему обмакнутую в миску мягкую тряпочку. Гвиддно с Эльфином смотрели, как маленький Талиесин наелся и уснул. Медхир завернула его в серый тюлений мех и уложила на постель из чистой соломы.

— Теперь он будет спать, — сказала Медхир, — но на козьем молоке ему долго не протянуть. Ему нужна материнская грудь и как можно скорее.

Эльфин беспомощно развел руками.

— Кабы я знал, где найти его мать, я бы немедленно ее привел.

Гвиддно потер подбородок.

— Мать, кормилица… думаю, ребенку все равно.

Лицо Медхир просветлело.

— У меня есть родственница в Диганви, Эйтне ее зовут. Я с малышом совсем голову потеряла, не то бы сразу вспомнила. Ее дочка разрешилась две недели назад, да мертвым. Пошлем за ней — пусть выкормит нашего малыша.

— А что муж? — поинтересовался Эльфин.

— Она без мужа. Один человек, Нуин, взял ее к себе по уговору, чтобы родила ему сына. Раз ребенок родился мертвым, она свободна. Чтобы не было обиды, Нуин заплатил ее матери, сколько обещал.

— Я пошлю за девушкой, — объявил Гвиддно. — Может, она согласится.

— Я поеду сам, не теряя ни минуты, — произнес Эльфин, глядя на спящего ребенка.

— Ее зовут Ронвен, — сказала Медхир. — Передавай ей от меня привет и кланяйся ее матери.

— И скажи, — добавил отец, — что, если она выкормит дитя, Гвиддно Гаранхир даст ей телушку с бычком и четырех свиней.

Эльфин вышел из отцовского дома, оседлал гнедую кобылу для Ронвен, вскочил в седло и поскакал на север, в Диганви, ведя в поводу кобылу.

Келлиос блистал под огненным диском Бела, который плыл высоко в лазурном небе, влача за собой прозрачные, как паутина, ленты облаков. Улицы вымели и вымыли еще вчера, сегодня их заполнили люди, сошедшиеся со всего Сарраса на праздник и представление.

Вереница богато украшенных повозок выехала из Царских ворот в северной стене дворца Аваллаха и покатила по Церемониальному пути. Возглавляла ее сверкающая колесница, запряженная четверкой. Правил сам Аваллах. Харита выглядывала из повозки своей матери на людей, запрудивших улицы, высунувшихся из окон, шумно приветствующих кортеж. Порой царевна махала рукой и ловила цветы, которыми осыпали повозку; ее младшие братья придумали развлечение: поймав букеты в воздухе, бросали их обратно в толпу.

Наконец подъехали к арене.

— Лучшее место мое! — объявил Гуистан, собираясь выпрыгнуть из колесницы чуть ли не на ходу.

— Погоди минутку, — крикнула Брисеида. — Без толку пробиваться через толпу. Нам уже отведены места в царской ложе. Служители нас проводят.

— Я хочу сидеть впереди, — заныл Эоинн.

— Может, нас и посадят в первом ряду, — сказала Брисеида. — В любом случае вы будете вести себя, как воспитанные люди… Гуистан! Ты меня слышишь?.. И не станете драться из-за мест. Поняли?

Мальчики промычали в ответ, что будут вести себя прилично, и вылезли из повозки.

Харите было все равно, где сидеть, главное — попасть внутрь. Многие — да собственно большая часть пришедших — останутся снаружи. Бычьи игрища, столь редкие в Саррасе, всегда собирали толпы ценителей.

Одетые в синее служители проложили им путь через скопление людей к воротам стадиона. Здесь Брисеида остановилась.

— Думаю, надо подождать Белина и Элейну.

— Наши места займут, — захныкал Эоинн.

— Тихо, — сказала Харита, — радуйся, что тебя вообще взяли. Раньше сюда не пускали никогошеньки, кроме самого царя.

— Кто тебе сказал?

— Аннуби, — отвечала Харита. — Не веришь, спроси у мамы.

— Это правда? — допытывался Эоинн.

— Только самого царя? — переспросил Гуистан.

— Только самого царя и нескольких жрецов, — ответила Брисеида.

— А как же состязания? — не унимался Эоинн.

— Не было состязаний, — сообщила Брисеида. — И живых картин не было.

— Так что же они делали? — спросил Гуистан.

— Совершали священный обряд очищения, приносили жертвы Белу и вкушали особую пищу.

— Они ели конину, — важно сообщила Харита.

— Неправда! — возмутился Эоинн, не в силах в это поверить.

— Правда! — настаивала Харита. — Аннуби сказал.

— Это было давно, — объяснила Брисеида, — люди тогда верили иначе.

Харита удивилась, почему раньше верили в то, во что теперь не верят.

— А как вышло, что все так изменилось?

— Так бывает, — сказала Брисеида, — маленькие перемены, как маленькие шажки, приводят тебя в новое место. Однажды ты просыпаешься и видишь, что все стало иначе.

Подкатили Белин с Элейной, и все вместе вошли в прохладный полумрак входа, звенящий от голосов тех, кто заполнил стадион. Через мгновение они уже вновь моргали от солнечного света, а приглушенный гул превратился в могучий рев. Они вступили в королевскую ложу, большую деревянную галерею, уставленную рядами кресел и мягких скамей, под трепещущим на блестящих бронзовых столбах голубым навесом.

Служители проводили их к стульям с высокой спинкой и скамье, которая, к радости мальчиков, стояла всего во втором ряду. Несколько приближенных Белина и других царских гостей уже сидели. Белин, извинившись, сел рядом с одним из своих придворных.

Строго-настрого приказав царевичам не ронять семейную честь, Брисеида разрешила им выбирать места по своему вкусу, а сама села с Харитой и Элейной. Женщины погрузились в разговор, Харита, охваченная радостным волнением, принялась оглядываться по сторонам.

Стадион представлял собой огромный ступенчатый овал, уставленный деревянными скамьями и помостами, по большей части открытыми, хотя многие предусмотрительные зрители уже соорудили временную защиту от палящего солнца. Из-за этих навесов стадион походил сейчас на яркое лоскутное одеяло, под которым шумела и горланила толпа.

Музыканты с трубами и барабанами расхаживали по широким проходам. На тщательно выровненном песке арены как раз напротив царской ложи трио акробатов только что сорвало аплодисменты своим выступлением; жонглеры забавляли толпу, а та бросала им монетки. Сквозь шум прорывались громкие голоса разносчиков, предлагавших ленты и резных бычков из масличного дерева.

А какие запахи — жирный аромат еды, жарящейся на густом оливковом масле, сельский запах бычьих стойл под стадионом, легкое, пропитанное солью, теплое дуновение моря!