Мы прожили с ними полгода, ожидая четвертый корабль, но он, увы, так и не появился. Киан, Элейна и все, кто был с ними, погибли. Мы погоревали и ушли в глубь острова, за невысокий горный кряж (керниуи почитают его священным), в страну густых лесов, озер и зеленых полян, которую Белин, исследовав, счел пригодной для жизни. Во-первых, она была редко населена — туземцы, завидев нас, бежали, бросая в страхе скот и жилища.

Мы назвали новую страну Саррас, в память о покинутой родине, однако наши новые соседи вскоре переделали ее в Ллин Ллионис — так выговаривали они слово «Атлантида». И здесь, в Ллин Ллионисе, мы начали строить новую жизнь на грубой и негостеприимной земле.

Сразу за северной границей того края, который исследовал Белин, высится большой холм, окруженный болотами, а у подножия его расстилается очень большое, но мелководное озеро. Аваллах объявил, что на этом холме выстроит свой замок. Белин с остатками своих людей обосновался на юге, в Ллин Ллионисе, на узком выступающем в море полуострове. Майлдун поселился с ним. Думаю, Белин хотел жить ближе к воде на случай, если пропавший корабль все же достигнет берега.

Холм Аваллаха, или Тор, как называют его местные жители, возвышается над причудливой местностью: округлые холмы чередуются здесь с широкими долинами, в которых змеятся темные реки и серебристые ручейки и растут старинные дубы, тис, вяз и конский каштан. Под раскидистыми ветвями такого лесного исполина может укрыться целое стадо. Это сумрачный и печальный край безветрия и теней, длинное здесь кажется коротким, а маленькое — большим; дно морское на суше.

На этой древней и таинственной земле, настороженной и пустой, лишь изредка селились люди. Со временем я полюбила ее, полюбила мягкий, сочащийся свет и мглистую дымку. Но, даже любимая, она оставалась для меня таинственной и необычной.

Посреди зеленых лесов высится Тор. С вершины его прежде, чем Аваллах возвел высокие блистающие башни, открывались необозримые просторы. Издали холм видно отовсюду, хотя, как ни странно, подходя ближе, его нередко теряешь из виду.

Камня вокруг хватало, как и строевого леса. Озера изобиловали окунем, форелью и щукой, луга — всевозможной дичью. Скот быстро тучнел на привольных пастбищах, колосья золотились под солнцем. В лесистых долинах наливались соком дикие ягоды, зеленели съедобные травы.

Не столь щедрый, как утраченная родина, этот край тем не менее снабжал нас всем необходимым для жизни. А еще через несколько лет мы возвели надежные укрепления. Восхищению соседних племен не было предела. Эти дикари могли дни напролет наблюдать за нашими трудами, обсуждая их между собой. Мы, в свою очередь, наблюдали за ними, узнавали их обычаи, даже кое-как превозмогли их язык.

Впрочем, за достигнутое приходилось платить, и платить дорогой ценой. Холод и постоянная сырость вызывали болезни, которые кровь атлантов побороть не могла. Тяжело вспоминать, сколько ночей простояла я возле больных, бессильно взирая, как неведомая хворь уносит все новые жертвы, как день ото дня нас становится меньше.

Однако год за годом продолжались работы на Аваллаховом холме, мы расчищали озера, пахали целину, разбивали сады. Лиле, счастливая, как никогда, взяла на себя попечение о садах и огородах, и редко царскую супругу можно было сыскать где-либо, кроме как в кружевной тени ее любимых яблонь. Маленькая Моргана вечно бегала с ветками и лепестками в волосах, с черной землей под ногтями, с зелеными от травы ладошками.

Аннуби все больше замыкался в себе. Он заперся в четырех стенах и почти не появлялся во дворце, разве что прошмыгнет живой тенью в темном закоулке между службами. Думнонии звали его Аннон и считали божеством Иного Мира, сумеречного загробного царства, где обитают души их предков. Что ж, они были близки к истине.

Странное дело, Аваллахова рана так до конца и не исцелилась — порой она по нескольку дней не давала ему встать с постели, и тогда он вершил государственные дела из паланкина, который велел для этой цели соорудить. Однако, когда боль отпускала, он мог предаваться любимым занятиям, особенно рыбной ловле, к которой в последнее время пристрастился. Едва ли не каждое утро мы, просыпаясь на рассвете, видели, как Аваллах с острогой в руке, подобно Посейдону, рассекает в лодке золотистый туман.

А я? Я объезжала печальные холмы, навещала укромные уголки — лесные озера и лощины, в которых никто никогда не бывал. Мой скорбный, мятущийся дух требовал дальних прогулок, я целыми днями томилась по времени и земле, которых уже не вернуть. Я привела сюда свой народ, исполнила свое назначение, и жизнь моя утратила цель.

Харита спрыгнула с седла и бросила поводья. Серый пони, не теряя времени, принялся за высокую сочную траву. Поляна укрылась в лесу недалеко от дворца, сразу за холмом напротив Инис Гутрина, Стеклянного острова — так местные жители называли Тор с той поры, как на его вершине вырос царский дворец. Этот же холм, насколько знала Харита, не назывался никак, не было имени и у поляны, хотя в прошлом здесь явно жили люди.

На дальней опушке сохранились остатки невысокого, но крепко сколоченного деревянного строения, может быть, дома, хотя в таком случае он заметно превосходил высотой местные хибарки. Соломенная крыша, местами уже просевшая, круто уходила вверх. Дверь, если когда-то и была, давно сгинула, и дом стоял открытый ветру и зверю.

Харита с любопытством осмотрела поляну и строение: это место, как и многие открытые ей уголки, отличалось каким-то особым, только ему присущим настроением. Она навострилась их отличать и сейчас ощутила как бы особое сгущение невидимых токов. Что-то важное случилось некогда на этой поляне, и воздух до сих пор сохранил воспоминание о давно прошедшем событии.

«Если бы я только могла его прочесть, — подумала Харита, — о чем поведало бы это место?»

Вопрос приходил ей в голову всякий раз, как она навещала поляну, а это случалось часто, поскольку мирное уединение на время успокаивало ее мятущийся дух.

Она медленно вышла из-под сени деревьев, оставив пони пастись. Бревенчатый каркас строения сохранился, хотя глина кое-где просыпалась через дырочки сплетенных из лозы стен. Свет, проникая сквозь провалы в потолке, озарял заросший травою пол. Харита шагнула в дверной проем и, как и раньше, услышала приглушенный шепот — то ли ветерок, то ли отзвук далеких времен.

Когда-то здесь произошло что-то очень важное. А может быть, тут обитало могущественное божество, и дом впитал в себя какую-то часть его силы. Так или иначе, Харита чувствовала, как сильно тянет ее внутрь. Она и прежде ощущала эту тягу, но сегодня — особенно сильно. Сейчас она медлила на пороге, затаив дыхание, воображая, что здесь, на месте нынешнего запустения, был когда-то высочайший и самый святой из храмов.

— Кто ты? — тихо спросила она, почти ожидая ответа. Тихий воздух всколыхнулся от ее голоса. Ветки соседнего ясеня зашуршали, с дерева вспорхнул дятел. Харита вслушалась в шелестение листьев. Ровное жужжание насекомых заполняло поляну дремотным гулом.

Девушка вступила под ветхий кров, на ходу погладив длинной тонкой рукой подгнивший дверной косяк.

— Поговори со мной, — сказала она, — открой мне свои тайны.

Внутри все заросло крапивой, дурманом и папоротником. Сильно пахло сыростью и гнилью. Харита прошла на середину; ей пришлось пригнуться, чтоб пролезть под рухнувшей балкой. Ничего из домашнего обихода не сохранилось — ни плошки, ни черепка. Собственно, не было здесь и очага или печки. «Странно, — подумала Харита. — Кто же здесь жил, если он не нуждался в тепле и пище?».

Окон тоже не было, только щель высоко в дальней стене — слишком высоко для окна, к тому же в такую узкую щель не проникало достаточно света. Да и форма ее странная — длинная вертикальная прорезь, перечеркнутая ближе к верху горизонтальной почти такой же длины.

Свет падал сквозь необычное окно перекрещенными косыми полосами, в которых плясали пылинки и проносились серебристые мошки. Харита задержала на них взгляд, потом повернулась, чтобы идти, но подле упавшей балки снова остановилась. В развалинах было так хорошо и покойно, что она опустилась на балку и осталась сидеть, озаренная светом из странного окна.