«Во дни, когда роса творенья была еще свежа на земле, Пуйл правил семью кантрефами Диведа, и семью Гвинедда, и семью Ллогрии. Однажды проснулся он утром в Каер Нарберте, главной своей твердыне, поглядел на холмы, изобилующие всяческой дичью, и замыслил призвать людей и отправиться на охоту. И вот как оно было…».
Звучный голос Хафгана продолжал, знакомая история разворачивалась к удовольствию всех слушающих. Некоторые куски друид излагал нараспев, подыгрывая себе на арфе, как требовал обычай. История была одной из самых любимых, и Хафган повествовал хорошо, на разные голоса изображая героев. Вот его рассказ:
«И вот, та часть королевства, где Пуйл собрался охотиться, называлась Глин Кох, и он немедля поскакал туда со множеством людей, и они скакали дотемна и поспели к тому самому мигу, когда солнце садилось в западное море, начиная путь через Иной Мир.
Они разбили лагерь и легли спать, а на заре следующего утра встали и вошли в леса Глин Коха, и спустили гончих. Пуйл протрубил в рог и, как конь его был самым резвым, поскакал впереди всех.
Он мчался за добычей сквозь чащу и вскоре далеко оторвался от спутников. Вслушиваясь в лай своих собак, он услышал лай чужой своры, несущейся навстречу. Он выехал на опушку и увидел широкую и ровную поляну, а на ней своих собак, которые в страхе пятились от другой своры, гнавшей перед собой великолепнейшего рогача. И вот, пока он смотрел, чужие псы догнали оленя и завалили.
А были эти чужие псы окраса невиданного — сами чистейшей белизной сияют, а уши алые, как жар, горят. И Пуйл поехал на сияющих псов и разогнал их, и пустил на убитого оленя свою свору.
И вот, пока он кормил собак, перед ним возник всадник на огромном сером в яблоках коне, в бледно-сером одеянии и с охотничьим рогом на шее. Всадник подъехал и сказал:
— Сударь, я знаю, кто ты, но не приветствую тебя.
— Что ж, — отвечал Пуйл, — быть может, ты знатнее меня и не должен этого делать.
— Ллеу свидетель! — воскликнул всадник, — не сан мой и не знатность тому помехой.
— Так что же? Поведай, если можешь, — сказал Пуйл.
— Могу и поведаю, — сурово отвечал всадник. — Клянусь всеми богами земными и небесными, это оттого, что ты грубиян и невежа!
— Чем же я тебя обидел? — удивился Пуйл, не знавший за собой никакого проступка.
— Не видал я большей грубости, — отвечал незнакомый всадник, — чем прогнать от оленя свору и пустить свою. Только невежа может так поступить. Однако я не буду тебе мстить, хоть и мог бы, но велю барду опозорить тебя на стоимость ста таких оленей.
— Господин, — взмолился Пуйл, — если я тебя обидел, то готов немедленно загладить вину.
— Как именно? — спросил всадник.
— Как того потребует твоя знатность.
— Так знай, что я — венчанный король земли, из которой я родом.
— Здрав будь, король! Но какой же землей ты правишь? — подивился Пуйл. — Ибо сам я — король всех здешних земель.
— Я — Араун, король Аннона, — отвечал всадник.
Тут Пуйл призадумался, потому что не к добру это — говорить с существом из Иного Мира, будь то хоть царь, хоть смерд. Однако он уже пообещал загладить свою вину и должен был держать слово, чтобы не навлечь на себя еще больших бед и бесчестья.
— О король, скажи мне, коли желаешь, как с тобой помириться, и я охотно это исполню.
— Слушай, как это сделать, — начал всадник. — Правитель, чье царство граничит с моим, постоянно вторгается в мои владения. Его зовут Гридлуйн Горр, владетель Аннона, и если ты избавишь меня от этой докуки — что будет совсем легко, — то я готов жить в мире с тобой и твоими потомками.
И король произнес древнее заклятье, и Пуйл принял его обличье, так что теперь никто не мог бы их различить.
— Видишь? — сказал король. — Теперь ты — как я с лица и по виду; отправляйся в мое царство, займи мое место и правь, как желаешь, пока не пройдет год и один день, а там снова встретимся.
— Ладно, но если я даже пробуду год на твоем месте, как мне найти твоего супротивника?
— Я и Гридлуйн Горр поклялись ровно через год от сего дня встретиться у брода через реку, разделяющую наши страны. Ты придешь вместо меня и нанесешь единственный удар, от которого ему не оправиться. Но как бы он ни просил ударить еще — не соглашайся, невзирая на все его мольбы. Ибо я часто с ним бился и много нанес ему смертельных ударов, но он на следующий день снова оказывался целехонек.
— Хорошо, — сказал Пуйл, — я сделаю, как ты говоришь. Но что тем временем будет с моим королевством?
И король Иного Мира произнес другое древнее заклятье и принял обличье Пуйла.
— Видишь? Теперь никто в твоем королевстве не узнает, что я — не ты, — сказал Араун. — Я буду на твоем месте, как ты — на моем.
И они оба отправились в путь. Пуйл заехал в царство Арауна и наконец добрался до самого его двора — палат, домов, покоев и зданий, красивей которых ни разу в жизни не видел. Слуги встретили его, помогли снять охотничий наряд и облачиться в тончайшие шелка, а затем проводили в большой покой, куда тотчас вступила большая дружина — отменней он никогда не видел. А с дружиной и королева — писаная красавица, в платье переливчатого золота, с волосами цвета спелой пшеницы в яркий солнечный день.
Королева села по правую руку от него, и они завели разговор. Пуйл нашел ее самой нежной, заботливой, доброй и милой женщиной. Сердце его растаяло, и он возмечтал найти себе королеву хоть вполовину столь благородную. Они провели время в приятных беседах, за вкусной трапезой и питьем, песнями и всяческими забавами.
Когда же пришло им время почивать, Пуйл с королевой вместе взошли на ложе, но, едва они легли, он повернулся лицом к стене, да так и проспал ночь. И так продолжалось весь год. Днем между ними были ласковые слова и нежное обращение, и все же каждую ночь он поворачивался к ней спиной.
Весь год Пуйл пировал, охотился и справедливо правил королевством Арауна, пока не пришла ночь поединка с Гридлуйном Горром — поединка, о котором помнили даже в самых далеких уголках страны. И вот Пуйл прибыл в назначенное место, сопровождаемый благороднейшими людьми королевства.
Едва они подъехали к переправе, появился всадник и громким голосом объявил:
— Слушайте, люди! Это поединок между двумя королями и только между ними. Каждый из них претендует на земли своего соперника, посему разойдемся, и пусть сражаются между собой.
Два короля сошлись на середине брода. Пуйл размахнулся копьем и ударил Гридлуйна Горра в середину щита, так что щит раскололся, а Гридлуйн Горр перелетел через конский круп и рухнул на землю с глубокой раной в груди.
— О король, — вскричал Гридлуйн Горр, — не знаю, за что ты хочешь меня убить, но, раз начал, именем Ллеу заклинаю — добей меня!
— Сударь, — отвечал Пуйл, — я раскаиваюсь в том, что сделал тебе. Пусть тебя прикончит кто-то другой, а я отказываюсь.
— Верные мои сподвижники! — вскричал Гридлуйн Горр, — унесите меня; смерть моя пришла, не быть мне вам больше опорою.
Тут тот, кто был в обличье Арауна, обернулся к благородным мужам, собравшимся вокруг, и сказал:
— Братья! Разочтитесь между собой и решите, кто из вас мне покорится.
— Король! — вскричали те, — все мы тебе покорны, и нет в Анноне иного короля, кроме тебя.
И он принял свидетельства их верности и вступил во владение спорными землями. К полудню следующего дня он объединил оба королевства под своей властью и отправился на условленное место. Приехав в Глин Кох, он нашел Арауна, короля Аннона, который его дожидался. И оба они обрадовались встрече.
— Да вознаградят тебя боги за твою дружбу, — сказал Араун. — Я слышал все о твоих свершениях.
— Да, — отвечал Пуйл, — когда ты достигнешь своих владений, то увидишь, что я для тебя сделал.
— Знай же, — сказал Араун, — за свою дружбу ты можешь взять из моего королевства, что пожелаешь.
И Араун вновь произнес древнее заклятье, и каждый король обрел свой прежний вид, и оба отправились в свои королевства. Когда Араун прибыл к своему двору, то возрадовался, узрев собственную свиту, дружину и красавицу-королеву, с которыми не виделся целый год. Они же ничего не знали о разлуке и ничего необычного в нем не заметили.
