Даже не вымолвив ни единого лишнего слова, Ляля своим неприступным видом противилась. Зверь ощущал ее внутренний протест. Нежелание выполнять приказы. Она вроде бы делала как он хотел, но по-своему. Иначе.

Мнимая покорность.

Чутье Зверя никогда не обманывало.

Ляля затаилась. Приняла правила игры. Его игры. Но в любой момент могла сделать по своему, если посчитает что настало время.

Зверя это заводило. Со страшной силой.

Он хотел ее.

Желание огненной волной ударило в голову и раскаленной лавой стекло вниз. Минуя пряжку ремня. Восстало. Вздыбилось. Требуя выхода.

Зверь жаждал почувствовать ее эмоции. Желал вывести Лялю из искусственного равновесия, в которое она себя заключила, временно подчинившись.

Ее выдавали глаза. Чистые и прозрачные, как утреннее небо. В глубине которых плескался океан неповиновения. Спрятанный ото всех, так думала Ляля. Только она ошибалась.

Зверя с его способностью читать людей, как открытые книги, не провести.

Они знакомы меньше суток, а Зверь эмоционально чувствовал Лялю так, как будто они прожили бок о бок вместе не один год.

И он хотел ее трахнуть. Не обращая внимание на на что. Ни на место. Ни на скоротечность знакомства.

Короткий поцелуй не служил прелюдией к сексу. Он — метка. Зверь поставил на Ляле свое тавро, закрепляя власть. Избежать его девушка не могла. Зверь не дал бы. Прогнул. Подчинил. Заставил, но добился своего.

Острая похоть завладела сущностью Зверя. Все человеческое отступило на дальний план. Знание, что под халатом у Ляли ничего нет, возбуждало со страшной силой.

Всего лишь требовалось расстегнуть ремень и спустить штаны, а затем вогнать свой поршень до отказа в девственное лоно девушки. И, наконец, сбросить накопившееся напряжение.

Не просто так Зверя волновал вопрос, а девственница ли Ляля. Первобытное стремление быть первым во всем, в том числе и первым мужчиной, волновало его со страшной силой. А разочаровываться он не любил. Особенно в женщинах. Это могло закончиться плохо. Особенно для женщин.

Теперь он уверился на сто процентов, что до него никто не пахал эту целину. Никто другой не протоптал тропку к сокровенному местечку. От осознания у Зверя сносило крышу.

Поцелуй-укус оставил привкус крови на губах мужчины. Он слизал языком кровь, распаляясь еще сильнее.

Рывок и вот он меж разведенных ног девушки. А она сама от рывка падает назад, придавленная сверху сильной рукой.

Еще рывок и полы халата, как крылья бабочки опадают в сторону. И теперь взору Зверя предстает обнаженная плоть. Лишь пояс удерживает халат от полного распахивания.

Розовые створки женского естества прекрасны в своей наготе.

Зверь не сдерживается. Прикасается к ним. Проводя большим пальцем сверху-вниз. Снизу-вверх. Заставляя раскрыться.

Яркий женский аромат проникает в ноздри, вызывая очередную волну желания. В паху становится настолько тесно, что брюки чуть не трещат под давлением рвущейся наружу мощи.

Ляля пытается возражать.

Зверь рычит, требуя замолчать. Он занят. Ему мешать нельзя.

Большой палец ныряет между розовых створок. Надавливает. И проникает во розовую влажность.

Блядь. Какая же она желанная.

Где-то на периферии сознания бьется мысль, что он выбрал не самое удачное время и место. За дверью толпа разъяренных баб, из которых любая в любой момент может войти и застать Зверя за интимным процессом. Дрон, конечно, боец, но разве он устоит против полтора десятка разгневанных женщин. Беременных женщин.

Зверь хочет Лялю. Это сильнее него.

Щелкает пряжка ремня.

Возбужденная до предела плоть рвется наружу.

Еще рывок. Девичье тело съезжает по креслу вниз. То что нужно.

Нежные бедра разведены до предела. Ляля раскрыта Зверем так, как гурман раскрывает створки устрицы, в желании насладиться сердцевиной.

Мужская рука ныряет под резинку белья, извлекая возбужденное древко. Проводит вниз по стволу, оттягивая кожу. Возвращается к навершию, чтобы приставить орудие прямо ко входу в девственное лоно.

Толчок. Еще толчок.

Как же туго.

Зверь стонет от наслаждения, мысленно матерясь.

Сильные руки обхватывают бедра, притягивая к себе.

Женский крик бьет по ушам и тут же замолкает, заглушаемый закушенным кулачком.

В сознании Зверя падают все барьеры. Врываясь в девственное лоно с остервенением бешеного быка, он таранит Лялю так, как будто до этого ни разу не знал женщины.

Девичье тело под мощными ударами торса скользит по креслу. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Ляля не кричит, не стонет. Лишь слезы горошинами льются из глаз. Зубы сведены. Она молчит. Глаза закрыты.

Зверь вдалбливается в тело до тех пор пока не накрывает разрядка. Лишь в последний момент он успевает выскользнуть из девичьего тела, орошая семенем живот Ляли.

Запоздалая мысль посещает Зверя. Ляля нездорова. Зачатие нежелательно.

Наваждение медленно отпускает сознание мужчины.

Картина, представшая взгляду, удручает.

Ляля безвольной куклой лежит на кресле. Халат сбился на две стороны, обнажая худенькое тело с чуть выступающими ребрами. На животе девушки белесой кляксой разлито мужское семя.

Чресла Зверя и нежная плоть Ляли испачканы кровью. Ее следы видны и на еще не опавшем древке.

— Блядь. Что за хрень? — ругается Зверь.

Ляля молчит.

До Зверя запоздало доходит что именно произошло.

— Блядь, — повторно вырывается изо рта Зверя.

Ничего подобного с ним никогда раньше не случалось. Женщины к нему сами липли, как мухи на мед. Он никогда никого не брал силой. В том не было необходимости.

С Лялей впервые. Не секс. Помутнение сознания. Ни от одной женщины у него не срывало тормозов. А тут как с цепи сорвался. Красная пелена в глазах и дикое желание в паху.

На миг Зверю самому стало страшно от глубины испытанных чувств.

Ляля не двигалась. Слезы больше не текли. О них напоминали мокрые дорожки, тянущиеся к вискам.

Не будь Зверь тем, кем был, схватился бы за голову от осознания произошедшего.

Однако он привык вначале действовать, а затем рефлексировать, если останется время.

С минуты на минуту появится Уфимцев. Негоже, чтобы он застал в таком виде Лялю.

Отчего-то Зверя волновал не он сам, а девушка, ее состояние, в котором она оказалась именно по его вине.

Зверь быстро осмотрелся. Увидел стерильные салфетки. Одной отер себя, заправился. На все ушло несколько секунд.

На то, чтобы привести в порядок Лялю потребовалось гораздо больше времени. Пришлось действовать не в пример деликатнее.

Сделанного назад не вернуть, а вот новых страданий причинять не хотелось.

Все имеет свою цену. И Лялина загубленная девственность в том числе. Твердил себе Зверь. Рассчитается. Еще и благодарна останется.

Совесть, хоть и в небольшом количестве, у Зверя присутствовала. Только о ней мало кто догадывался.

Использованные салфетки Зверь не выбросил в мусорное ведро, положил себе в карман. Не стоит Уфимцеву знать что в его отсутствие произошло в кабинете.

— Я теперь свободна? — от звука Лялиного голоса Зверь замер.

Он удивленно повернулся всем телом в сторону девушки сразу же как перестал запихивать салфетки в карман куртки.

— Что ты сказала? — хрипло спросил.

На него смотрели прозрачные озера полные боли. Чистые как слеза. На глубине которых застыл невысказанный вопрос «за что?».

Острая игла сожаления кольнула прямо в сердце. Он отмахнулся от нее, сделав вид, что не замечает.

— Моей девственности достаточно, чтобы вы меня отпустили?

Твердый взгляд мало подходил жертве, которую только что практически изнасиловали. Да что там практически. Вещи надо называть своими именами.

Зверь медлил, не находя слов.

Совесть, непонятно каким образом проклюнувшаяся на поверхность, не позволяла ответить резко. Обидеть и без того обиженную девушку не хотелось. А внутри все еще блуждало возбуждение, а от воспоминаний о пережитых моментах удовольствия, безумно желалось повторения.