Бежан не мог решить — подняться ему или нет. Страшная тишина наводила ужас.

«Неужели никто не уцелел?» — спросил он себя. Потом слегка пошевелился, стараясь стряхнуть землю. Это оказалось непросто. Тогда он набрался духу и пополз. Медленно вытянул руки, уперся локтями и немного подался вперед. Так, помогая себе локтями, он выполз из-под завала. И сразу почувствовал что-то мокрое на левом боку.

«Кровь», — подумал он.

Осторожно притронулся к боку и долго глядел на окровавленную ладонь. Он не мог припомнить, когда его ранило. Между ребрами кололо. Скоро он убедился, что легко ранен осколком, и немного успокоился. Достал из кармана платок, осторожно поднял гимнастерку, перевалился на правый бок и увидел рану. Сковырнул запекшуюся кровь — рана была маленькая, из нее выглядывал острый краешек осколка. Бежан двумя пальцами выдернул его и крепко прижал к ране платок. Боль была не такая сильная, как он ожидал.

Он лежал на правом боку. Правая щека его покоилась на земле, левой рукой он крепко прижимал к ране платок. Глаза его были открыты, но он не видел ничего, кроме черных глыб земли.

Тишина становилась невыносимой. Бежана снова охватил дикий страх, стало ясно, что из всего полка уцелел он один. Широкое поле было устлано трупами.

«Может быть, еще кто-нибудь спасся?» — Бежав приподнял голову и осторожно свистнул. Никто не отозвался. Он свистнул смелее. Ни звука. Отчаянье охватило его. Он решил пробраться в тыл. Но не отважился встать в рост и пополз туда, где, по его предположению, находился тыл. Он прислушался к себе — рана не мешала. Она бы не мешала, если бы он встал и пошел, но он не решался подняться. Красный шар солнца медленно опускался. Скоро скроется совсем. Бежану стало жутко, и он пополз быстрее. Потом поднялся на четвереньки.

А солнце приблизилось к земле. Бежан уже не помнил, когда встал на ноги. Он бежал, пот катился по его лицу, на бегу обогнул воронку и чуть не закричал — он увидел сержанта, наполовину засыпанного землей. Сержант лежал на спине. Рот его был полон запекшейся крови.

Бежан застыл на месте. Глаза сержанта уставились прямо на него. Казалось, что этот полузасыпанный человек вот-вот заговорит. Бежан заколебался, не зная, жив сержант или мертв. «Он живой!» — подумал Абуладзе, шагнул к нему, но взгляд сержанта теперь устремлен был мимо него — глаза безжизненно глядели в сторону.

Бежан отступил назад и повернулся к солнцу. Солнце медленно уходило на покой. Бежан понесся к нему. Он бежал изо всех сил, перепрыгивая через ямы, спотыкался о трупы, стараясь не глядеть на них и не узнавать своих однополчан. Ему не хватало воздуха. Рана горела, но он продолжал бежать за солнцем.

А красное солнце спускалось за горизонт.

Бежан припустил быстрее. Он не заметил, как оказался на краю воронки, и, не в силах остановиться, прыгнул вперед. Воронка была широка, а прыжок слишком слаб. Падая вниз, он сумел ухватиться руками за край и повис над ямой. Еще немного, и он свалится на дно. Испуганный, он подтянулся и наполовину вылез. Теперь он не упадет. Передохнув немного, уперся руками в край, вылез и встал на ноги. Он мчался по полю, обливаясь потом, с трудом ловил воздух ртом, но не замедлял бега.

Огромное красное солнце кануло вдруг в туман над горизонтом, и последние лучи его обагрили небо.

Бежан споткнулся о камень и распластался на земле. Он не пытался встать, будто после захода солнца ему стало все равно, что будет. Он тяжело переводил дыхание, рана горела еще сильнее. И тут он почувствовал, как с виска к губам стекает струнка пота. Он слизнул пот языком. Пот струился, и Бежан все слизывал его. Кое-как отдышался.

«Скоро наступит ночь», — подумал он и только сейчас обнаружил, что где-то потерял автомат. То ли забыл его в канаве, то ли выронил из рук, когда наткнулся на сержанта? При нем был только нож, единственное теперь оружие.

Бежан присел, потом тяжело поднялся на ноги и пошел дальше. Бежать не было сил, и он шел, вернее, плелся куда глаза глядят, потеряв направление.

«Туда ли я иду?» — думал он, стараясь забыть холодные глаза сержанта. Солнце давно уже погасло, когда он достиг опушки леса. На глаза попался маленький, дощатый сарай. Бежан обрадовался и осторожно двинулся к нему, сжимая в руке нож.

Тропинка заросла травой — по ней явно давно никто не ходил. На цыпочках подойдя к сарайчику, Бежан медленно потянул дверь на себя и вздрогнул от скрипа ржавых петель. В сарае оказалось сено. Бежан переступил порог и притворил дверь, стараясь, чтобы она не скрипнула. В сарайчике было темно. Он прилег в углу и уставился в потолок. Рана горела, но Бежан не притронулся к ней. Кровь не текла, а предпринять что-то еще он все равно не мог. Приятно было лежать на мягком сене.

«На дворе, наверное, совсем стемнело», — подумал он. Очень хотелось курить, — он не курил с утра, но закурить было нечего.

«Может быть, высплюсь и наберусь сил, встану как можно раньше».

Внезапно скрипнула дверь, отворилась, и в проем хлынул тусклый, сумеречный свет.

Бежан вскрикнул от страха, приподнялся и выхватил нож. В двери стоял немецкий солдат с револьвером. Они долго смотрели друг на друга, не трогаясь с места.

Сумерки сгущались.

Немец положил револьвер в кобуру. Потом снял ремень с кобурой, бросил в угол, закрыл дверь и растянулся на сене.

Бежан остался в прежней позе, до боли в пальцах сжимая нож.

В сарае было темно, но не настолько, чтобы не разглядеть соседа. Немец видел светящиеся, как у кошки, глаза Бежана и блеск ножа, но не обращал внимания. Он стащил сапоги и снова блаженно вытянулся.

Бежан растерялся и не знал, что делать.

«Обманет? Хочет, чтобы я уснул, а потом пристрелит…»

А немец лежал и смотрел в потолок.

«Но если он хотел убить меня, почему не выстрелил сразу?»

Немец резко шевельнулся. Бежан снова сжал нож. Немец вытащил из кармана зажигалку и сигареты. Сигарета, видимо, отсырела, он долго раскуривал ее.

Бежан напряженно вглядывался в озаренное трепетным огоньком зажигалки лицо солдата, которому было лет сорок пять.

«Будь он помоложе, сразу бы пристрелил», — решил Бежан.

Немец глубоко затянулся и повернулся к Бежану.

— Хочет? — спросил он, мягко выговаривая это слово, и показал сигарету.

— Хочу, — ответил Бежан и положил нож рядом, чтобы он был под рукой, если понадобится.

Немец встал и протянул ему сигарету. Абуладзе жадно затянулся, не спуская глаз с немца — как бы тот не застиг его врасплох. Он понимал, что перед ним враг, но напасть первым не хотел. Он не мог поднять руку на человека, который держался так дружелюбно.

От глаз немца не ускользнули скованные движения Бежана. Он понял, что русский ранен. В этом он еще раз убедился, когда Бежан осторожно повел плечом.

Немец знаками спросил его — ты ранен? В руке он держал зажигалку.

Бежан кивнул и дотронулся до бока — здесь. Немец пошевелил ладонями — подними гимнастерку. Бежан невольно подчинился. Немец некоторое время разглядывал рану при зыбком свете зажигалки, потом достал из нагрудного кармана какой-то порошок, присыпал рану и помог Бежану опустить гимнастерку.

— Откуда ты здесь? — спросил Бежан, помогая себе жестами.

Немец на пальцах показал ему — тут наши, тебе надо туда уходить.

Бежан понял, что правильно выбрал направление.

Немец потушил зажигалку и улегся в своем углу. Вскоре до Бежана донеслось тихое посапывание. Немец спал.

Бежан Абуладзе никогда не сталкивался с немцами так близко. Только однажды ему случилось видеть «языка», доставленного разведчиками его роты. Зато он насмотрелся на зверства фашистов — на спаленные деревни, на расстрелянных мирных жителей, на повешенных стариков и убитых детей. Он испытывал к немцам животную ненависть. Но этот немец казался непохожим на других.

«Почему он не убил меня? Почему не выстрелил? Может, у него нет патронов? Может, ему некуда бежать, и он боится выдать себя выстрелом?» Подозрений было много.