…Я молча проводил ее до вагона.
У вагонных ступенек она остановилась, с улыбкой взглянула на меня и, крепко сжав мой локоть, поцеловала в щеку. Потом, не оглядываясь, исчезла в тамбуре.
Я стоял на перроне до тех пор, пока мерцающий красный свет последнего вагона не растворился в ночи.
Зачем я привез ее в Боржоми?
Неужели всего того, что я сказал ей здесь, нельзя было сказать в Тбилиси?
Нет, здесь все сказанное приобрело особое значение и силу.
Не надо было отпускать ее одну. Как-то она перенесет все это в одиночестве?
…Эка, целующая меня в щеку, отчетливо возникла перед моими глазами. Перед тем, как поцеловать меня, она улыбнулась. Улыбнулась одними губами, а в глазах — несказанная печаль. Губы ее горели, хотя было уже довольно прохладно.
Почему я не отвез ее в Тбилиси?
Да, но поезд придал нашей разлуке некую завершенность.
Эка!
Я постараюсь выскрести из памяти ее ласковые глаза, залитые печалью.
Затяжка.
Как только у меня поднялась на нее рука!
Я чувствую, как краска стыда заливает мои щеки.
Я пытался забыть эту проклятую пощечину. Я много раз старался переключить себя на что-нибудь другое, но передо мной опять и опять возникала медленно багровеющая щека Эки.
Не надо было отпускать ее одну!
И с чего бы я вдруг так взбеленился?
Ведь я сам советовал ей устроить свою жизнь.
А может, во мне вновь заговорила былая любовь?
А может…
А может, я по-прежнему люблю ее?
Я смотрю на часы. Пять минут второго.
Поезд теперь, наверное, стоит в Хашури.
А может, он уже отошел от Хашури?
И спит ли она?
Вряд ли. Ей не до сна!
Нет, нет, я должен догнать ее. Быстрей в машину, догнать во что бы то ни стало!
Я зарылся лицом в подушку, пытаясь отогнать от себя непрошеную мысль.
Но все напрасно. Спокойствия и сна как не бывало. Виски разрываются от прихлынувшей крови. Усталость пропала. Во мне заворочалось мое другое «я», принимающее решения и действующее независимо от меня. Заворочалось властно, энергично и целеустремленно… Я безуспешно пытаюсь устоять под его натиском, но все напрасно. Оно подавляет все слабые попытки сопротивления и заставляет следовать своей воле.
Еще десять минут, и я сломя голову несусь по пустынной трассе.
В коридоре вагона девушка, прижавшись лбом к холодному стеклу, упорно смотрит в темень.
Вот уже два часа стоит она так.
«Почему вы не спите?» — допытывается проводница.
«Не спится!»
«Может, вас беспокоит что?»
«Ничего, все в порядке!»
«Если у вас голова разболелась, я могу дать вам таблетку».
«Спасибо, не нужно».
Девушка остается одна.
Поезд с грохотом несется через стальной мост. Потом грохот слабеет — поезд мчится уже по равнине. Мысли ее следуют за перестуком колес.
Проводница еще раз пытается заговорить с ней. Но, увидев слезы на глазах девушки, замолкает на полуслове.
Я затормозил почти у самого перрона и посмотрел на часы. Без двадцати три. Я нервно стучу в окно к дежурному.
— Тбилиси — Вале еще не проходил?
— Нет. Будет через десять минут, — говорит дежурный и захлопывает форточку.
Я закуриваю и иду по перрону. Вокруг ни души. Да и кому здесь быть. Вряд ли кому взбредет в голову в такое время ехать в Тбилиси из Каспи.
Я стараюсь угадать, где остановится пятый вагон.
Интересно, сколько минут стоит здесь поезд? Успею ли я разбудить Эку?
Но спит ли она?
Если я не ошибаюсь, она должна быть в седьмом купе.
Что она скажет, когда увидит меня?
Смотрю на часы.
Еще пять минут.
Вдали, на западе, мощный луч прожектора прорезал темноту.
Это, наверное, поезд приближается к станции.
Дежурный выходит на перрон.
Семафор подмигивает зеленым глазом.
— Сколько он здесь стоит?
— Две-три минуты!
«Две-три минуты!» — повторяю я про себя. Надо успеть разбудить Эку.
Мощный луч прожектора погас было на мгновение, но тут же вновь осветил небо.
Сердце мое сильно забилось. Не могу разобраться, радостно мне или горько оттого, что я здесь.
Наконец прожектор электровоза осветил весь перрон. Поезд медленно вползает на станцию. Вот тяжело дохнул электровоз. Перрон мелко подрагивает от его мощи и тяжести. А вот и первый вагон, потом второй, третий… четвертый… пятый. Я бегу за вагоном и вскакиваю на подножку.
— Ты что, спятил? — кричит проводница.
Я, словно не слыша ее крика, врываюсь в тамбур и застываю на месте. Передо мной стоит Эка, с глазами, расширившимися от изумления.
Лязг тормозящего поезда.
Чтобы удержаться на месте, я хватаюсь за открытое окно.
Поезд остановился..
— Быстрее, быстрее! — тяну я за руку Эку.
— Ты с ума сошел, Нодар!
— Быстрее, тебе говорят, — подталкиваю я ее к выходу.
В глаза мне бросилось изумленное и растерянное лицо проводницы.
— Оставь меня, Нодар!
— Выходи, не то поезд вот-вот тронется.
— Глупости, никуда я не пойду.
— Выходи, говорят тебе. Не заставляй меня кричать.
— Нодар, умоляю тебя, оставь меня в покое!
— Выходи, а потом поговорим!
— Мы уже достаточно наговорились!
— Выходи, слышишь?
Я упорно тесню ее к выходу.
— Погоди, дай взять сумку.
Эка исчезает в купе.
Я боюсь, как бы она не заперла дверь, и потому быстро хватаюсь за ручку.
Проводница, не зная, что предпринять, с возрастающим изумлением смотрит на нас. Она наверняка признала меня. Ведь она видела меня на боржомском перроне еще каких-нибудь три часа назад.
Я первым спрыгиваю на перрон и помогаю спрыгнуть Эке. Не успели мы сделать и двух шагов, как поезд тронулся. Мы остановились, чтобы в последний раз посмотреть вслед уходящему поезду.
Поезд растворился вдали, и мы очутились в темноте. Дежурный вразвалку направился к своей комнатке. Шум поезда заглох вдалеке, и на перроне вновь воцарилась тишина. Поезд ушел, унося с собой грохот и свет.
— Ты понимаешь, что ты сделал?
Молчание.
Я взял Эку под руку, и мы медленно двинулись к машине.
Пройдя весь перрон, мы вышли на улицу.
— Когда тебе взбрела на ум такая глупость?
Молчание.
Я и сам понимаю, что совершил глупость. Я горько жалею о случившемся, но уже поздно. Мое второе «я» утихомирилось, добилось своего и утихомирилось.
Ноги у меня налились свинцом. Я едва их переставляю. Язык не поворачивается сказать что-либо. Эка уже догадалась о моем состоянии.
Мы садимся в машину, и я включаю зажигание.
Вскоре Каспи остался позади. Дорога затейливо вьется вдоль маленькой речки.
— Признайся, что ты жалеешь о своем поступке! — говорит Эка.
Пауза.
Не зная, что ответить, я молчу.
Эка права, я горько раскаиваюсь в своем дурацком порыве.
Я изо всех сил жму на газ. Мы одним духом проскакиваем Игоети.
Теперь мы уже на трассе, и машина задышала ровно.
— Осторожно, Нодар!
Молчание.
— Нодар, на спидометре сто сорок!
Молчание. Я нашариваю в кармане сигарету.
Резкий поворот.
Треск покрышек.
— Нодар, потише!
Чаша моего терпения переполнилась. Я неожиданно жму на тормоза. Застывшие на лету колеса автомобиля по инерции тащатся по асфальту.
Эка едва не вышибла лбом стекло.
— Довольно, слышишь, довольно! — ору я в бешенстве, колотя кулаком о баранку. — Я отлично знаю, что делаю.
Молчание. Тягостное и продолжительное.
Что я имел в виду? Свой дурацкий поступок или бешеную скорость автомобиля?
Я выключаю фары.
Потом, обхватив руками баранку, бессильно роняю на нее голову.
Тишина, звенящая тишина.
Эка, откинувшись на спинку сиденья, смотрит на меня.
— Нодар! — спокойный голос Эки нарушил тишину.
Я молчу. Угрызения совести не дают мне покоя.
— Нодар, хочешь, выйдем из машины? Свежий воздух успокоит и отрезвит тебя, — предлагает Эка.
