«Благодарю».

Ответ девушки показался ему отчужденным, он не оставлял никакой надежды, но настроение все же улучшилось: как-никак первый шаг уже сделан.

«Вам, кажется, негде спать?» — чуть помолчав, начал Нугзар.

Глухое молчание.

Нана Джандиери безучастно смотрит в заоконную темень. Ветер непрерывно треплет ее прекрасные волосы, и юноша не в состоянии отвести глаз от ее смугло-золотистого лица.

«Если позволите, я уступлю вам свое место».

Молчание.

Нугзару показалось, что за стуком колес девушка не расслышала его слов, и повторил уже погромче:

«Если позволите, я уступлю вам свое место».

«Я прекрасно расслышала ваше благородное предложение».

«Но почему же вы тогда не ответили?»

«Не стоит ради меня идти на такую жертву».

«Что вы, что вы, напротив, ваше согласие доставит мне огромную радость».

Девушка внезапно повернулась к нему. Согнув в колене правую ногу, она уперлась ею в стенку вагона. Спина ее вжалась в полуоткрытое окно, а волосы мгновенно выпорхнули наружу. Глаза ее в упор смотрели на Нугзара.

«Если бы перед вами стояла не я, а старушка, уступили бы вы ей свое место?»

Нугзар растерялся. Такого поворота он явно не ожидал.

«Почему вы спрашиваете?»

«Сначала ответьте на мой вопрос!»

«Не уступил бы».

«Спасибо за откровенность. А теперь ступайте в свое купе и спите спокойно!»

Нана Джандиери резко отвернулась к окну и, словно начисто позабыв о существовании Нугзара, отрешенно уставилась во мглу.

Нугзар, как оглушенный, застыл на месте. Он, казалось, окончательно утерял дар речи и, не зная что предпринять, крутил в руках погасшую сигарету. Наконец вытащил из кармана спички, прикурил и жадно затянулся.

«Скажу вам откровенно, только, ради бога, не поймите меня превратно, — уверенный в своей неотразимости и привыкший к легким победам, юноша теперь говорил с необычной для чужого уха и совершенно уж неожиданной для себя самого дрожью в голосе. — Вы правы. Мне не пришло бы в голову уступить место не только старушке, но даже инвалиду. Видно, мы, я имею в виду наше поколение, дурно воспитаны. Может, не мы в этом виноваты, а просто это поветрие нашей нервной, дерганой эпохи, постепенно ожесточившей и огрубившей нас. (Краем глаза Нугзар приметил, что спортивная пижама как мышь шмыгнула в купе. Это еще больше взбодрило его и придало смелости.) А вот вам я уступаю место потому, что вы мне очень понравились. Еще раз прошу вас, не сочтите эти слова за нахальство. Неужели у меня нет права проявить благородство по отношению к человеку, который мне нравится? Неужели я так и не должен познакомиться с девушкой, которая поразила меня и все перевернула в моей душе? Может, мне и не придется больше свидеться с ней, может, она навсегда исчезнет из моей жизни? Неужели так уж необходим некто третий, кто возьмет на себя ритуал знакомства? Ведь все ритуалы, все представления в жизни условны!.. — Нугзар перевел дыхание. Его глаза светились искренностью. Может, это только ситуация заставила его быть искренним? Возможно. Но лицо Нугзара выражало такое глубокое огорчение, что казалось, перед вами наивный обиженный мальчик, не приласкать которого просто грех. — Разумеется, если и вы не прочь познакомиться со мной!» — заключил он после короткой паузы и попытался затянуться, но сигарета давно погасла.

Нана Джандиери молчала. Ветер по-прежнему трепал ее волосы. Нугзар не сводил с нее глаз. Девушка чувствовала его требовательный взгляд, но никак не реагировала.

Поезд постепенно сбавил ход и остановился. Перрон был где-то Впереди, и из последнего вагона его не было видно. В тишине ночи отчетливо слышались негромкие голоса редких пассажиров и станционных служащих.

Настроение у Нугзара вконец испортилось. Остановка поезда нарушила инерцию начавшейся было беседы. Напряжение достигло предела.

К счастью, ударил вокзальный колокол.

Поезд тронулся. Лязгнули буфера, словно вагоны наскочили друг на дружку, потом, набрав привычные обороты, весело застучали по рельсам колеса.

Внезапно дверь последнего купе распахнулась, и в коридоре вновь появилась спортивная пижама. Сигарета вызывающе торчала изо рта, рука непринужденно поигрывала спичечным коробком.

Слова примерзли к губам Нугзара. Не желая, чтобы пижамник стал свидетелем его унижения, он беспечно прислонился к дверям и как ни в чем не бывало уставился на непрошеного соглядатая. Но сердце его разрывалось от бешенства. Он бы много отдал, чтобы хорошенько намять эти худые бока, кокетливо обтянутые олимпийской пижамой.

Было очевидно, что пижамник подглядывает за девушкой. И на что могла надеяться эта старая образина с огромными горячечными глазами? Но, видно, жгучее любопытство зеваки не давало ему покоя. Непринужденная поза Нугзара пришлась ему явно не по вкусу, и, смяв сигарету, он с оскорбленным видом удалился в купе.

Нугзар некоторое время смотрел на энергично закрытую дверь купе, а потом вновь повернулся к девушке.

«Я очень прошу вас устроиться на моем месте. Чтобы вы не ощущали неловкости, я и своего товарища попрошу выйти в коридор».

Нана Джандиери почувствовала, что с парня как рукой сняло былое самодовольство. Заслышав его дрожащий голос, она едва не прыснула, но, испугавшись, что смех ее будет неправильно истолкован, сдержалась.

«Умоляю вас, оставьте меня в покое!»

Это было сказано с такой непререкаемой требовательностью, что слово «умоляю» потеряло всякий смысл.

Усталость взяла свое, и я даже не заметил, как уснул.

Жара по-прежнему донимает меня, особенно когда поезд останавливается.

Я ворочаюсь, но сон удивительно цепок. Откуда-то издалека доносятся лязг буферов и грохот тормозных колодок. Потом кто-то приглушенно постукивает молотком по колесам, видимо проверяя их. Потом вокзальный колокол и протяжный свисток. Лихорадочная судорога волной пробегает по вагонам.

А вот уже ветерок вновь освежает пылающую голову, приятно охлаждает грудь и треплет волосы.

Нану Джандиери я увижу через двадцать минут. Она уже в моем купе и преспокойно спит на нижней полке. Мой сосед, плоскую лысину которого я мельком увидел перед отходом поезда, вышел в Гори. Проводница не мешкая устроила девушку, едва не валившуюся с ног от долгого стояния, на освободившееся место.

Осталось пятнадцать минут.

Бессвязный сон проскакивает перед моими глазами, как склеенные наудачу кадры разных кинолент.

Десять минут.

Шесть.

Одна…

Еще не разлепив как следует век, я шарю рукой в поисках сигарет. И не могу их найти. Я сажусь на полке и ищу сигареты в брючных карманах. Потом вспоминаю, что положил их на сетку для полотенца.

Пепельный рассвет пролился в окно. В купе едва мерцает синяя лампочка.

Я выпускаю дым в окно и застываю в изумлении. Потом протираю глаза. На нижней полке спит изумительно красивая девушка. Темные волосы веером рассыпались по подушке. Нежная линия загорелой щеки подчеркивается белизной подушки. Сквозь слегка приоткрытые пухлые губы виднеются белоснежные ровные зубы.

Я долго не могу отвести глаз от неожиданного видения. Чувствую, как душа переполняется нежностью. Я швыряю окурок в окно и, боясь разбудить девушку, осторожно одеваюсь. Потом вытаскиваю из спортивной сумки электробритву и с предосторожностями спускаюсь вниз.

Девушка легла в постель не раздеваясь. Лишь босоножки пристроились у столика.

Стараясь не шуметь, открываю дверцу в умывальник, гладко выбриваю щеки, умываюсь и тщательно причесываюсь. От беспокойного и краткого сна глаза припухли и покраснели. Немудрено, ведь я спал от силы часа три.

Я тихо поворачиваю ручку, еще раз окидываю взглядом свое отражение в зеркале и на цыпочках возвращаюсь в купе. Боясь дохнуть, я прикрываю дверь и незаметно поворачиваю голову к девушке. И едва не роняю на пол электробритву. Девушка сидит на постели, обхватив колени руками, и без всякого выражения смотрит на меня.

— Извините, я, кажется, разбудил вас?

Слабая улыбка мелькнула на ее губах.