Изнемогая от жары, я ворочаюсь на своей полке, поминутно отирая пот уже влажным полотенцем. Смотрю на часы. До отхода поезда еще целых семнадцать минут. Курить не хочется, но я все же закуриваю. Так время ожидания проходит быстрее. Пепел я стряхиваю в открытое окно.

Я увижу ее лишь под утро, когда поезд минует Гори. Ровно через восемь часов и тридцать пять минут Нана Джандиери войдет в мое купе. А до тех пор я ничего и знать не буду о ее существовании… Я с отвращением швыряю окурок под колеса товарняка и нетерпеливо смотрю на часы.

Еще одиннадцать минут.

Приблизившись к последнему вагону, девушка еще больше замедлила шаг и остановилась у самого входа в вагон.

Как правило, у входа в международный вагон пассажиров, да и провожающих собирается гораздо меньше, нежели у других. Еще одна особенность: пожилых, солидных людей здесь гораздо больше, чем молодых. Вот и сейчас у вагона все больше люди в возрасте. Мелькает лишь два-три молодых лица.

При появлении Наны Джандиери и здесь на мгновение установилась тишина. Все — и женщины, и мужчины — внимательно, с головы до пят, оглядели девушку.

Видно, что багаж уже давно водворен на свои места, успокоившиеся пассажиры вышли на перрон поболтать с провожающими. В вагоне невыносимо душно, и все предпочитают лишнюю минуту побыть на воздухе.

Нана по-прежнему стоит в сторонке и не подходит к проводнице. Отъезжающие и провожающие снова вернулись к своим разговорам. Но мужчины нет-нет да и бросают исподтишка взгляды на красавицу. Иные намеренно встали так, чтобы не пришлось оборачиваться к ней.

А Нана Джандиери все стоит и стоит. Она по-прежнему выглядит беспечной и независимой, но если присмотреться повнимательней, можно без труда заметить, как она волнуется и робко мнется: видно, никак не решится сделать первый шаг. Время от времени она бросает отчаянный взгляд на проводницу. Наконец, убедившись, что проводница освободилась, она быстро подошла и вполголоса, но довольно твердо обратилась к ней:

«Уважаемая, у меня нет билета, но мне необходимо быть завтра в Тбилиси».

Проводница с нескрываемым изумлением посмотрела на Нану, словно спрашивая: как же так, у такой красивой девушки и нет билета? Да захоти вы…

Даже мысленно проводница не осмелилась обратиться к Нане на «ты».

Нана сразу поняла ее немой вопрос.

«Не в моей привычке просить и беспокоить людей, а в билетных кассах билеты проданы на две недели вперед».

«Я бы с удовольствием взяла вас, но в такую пору свободных мест у нас не бывает».

«Ничего, я посижу в коридоре».

«Всю ночь?»

«Да, всю ночь, вы, пожалуйста, не беспокойтесь».

«Ладно, проходите. Только… что я скажу ревизору?»

«Я сама все объясню ревизору».

И Нана обезоруживающе улыбнулась проводнице. Та вздохнула и посторонилась, пропуская Нану в вагон. Но Нана кивнула ей и, отойдя в сторонку, осталась на перроне.

Проводница с грустным умилением смотрит на красивое лицо и стройную фигурку девушки. Усталой, погрузневшей, некрасивой женщине за пятьдесят приятно смотреть на эту удивительную красавицу, приятно и любопытно. Она никак не может понять одного: как такая привлекательная девушка могла остаться без билета? Неужели в Батуми не оказалось ни одного знакомого или поклонника? Да ради такой девушки каждый счел бы за честь пойти хоть к черту на рога, не то что какой-то там билет достать. И почему это никто ее не провожает? Где ее ухажеры или хотя бы подруги?

Люди, сгрудившиеся возле вагона, поняли, что девушка собирается ехать с ними. Двое юношей с улыбкой переглянулись друг с другом и незаметно перемигнулись. Другие мужчины, хотя и не выразили радости столь открыто, внутренне напряглись и почувствовали, как блаженная истома разлилась по всему телу. О чем они думали? На что надеялись? Чего ждали? Никто из них не сумел бы ответить на эти вопросы, но безотчетная радость вдруг переполнила их и ожидание застыло в глазах.

Призывный звук вокзального колокола облетел перрон и подхлестнул людей.

Все засуетились: объятия, рукопожатия, поцелуи. Потом все заспешили к вагонам.

Проводница отыскала взглядом Нану и рукой подала ей знак.

Отъезжающие сгрудились у окон и оттуда возбужденно махали остающимся.

Четверо солидных мужчин с неуместной сейчас вежливостью уступали друг другу дорогу. Внезапно один из них заметил Нану Джандиери, которой они мешали пройти в вагон. Мужчина засуетился, остальные, не сразу поняв, в чем дело, недоуменно оглянулись и вдруг все разом со смешной церемонностью посторонились, едва не отдавив друг другу ноги. Потом четыре руки одновременно предлагают красавице помощь и так же согласно повисают в воздухе.

«Благодарю», — холодно говорит девушка и легко взбегает по ступенькам.

Ее раздражает внимание пожилых мужчин. Она прекрасно знает, что оно вовсе не является проявлением их воспитанности и культуры. И сознание этого неприятно саднит ей душу.

Девушка вошла в вагон и прижалась к окну, стараясь не помешать снующим взад-вперед пассажирам. Потом, когда жара сделалась невыносимой, она до конца опустила раму и облокотилась на нее.

Поезд нехотя тронулся. Возгласы, ритмичный перестук колес, говор пассажиров — все это слилось в сознании Наны в один сплошной, неразличимый гул. Она задумчиво смотрела на череду бегущих мимо окна огней, а все остальное теперь уже мало занимало ее.

«Ну и везет же тебе! Счастливчик!» — вдруг донеслась до ее слуха произнесенная с придыханием фраза.

Нана невольно оглянулась вправо.

Высокий плотный парень с астматическим дыханием, не сводя с нее глаз, многозначительно подмигнул своему другу, стоявшему тут же, у окна.

Нана Джандиери сочла ниже своего достоинства обратить внимание и на наглую фразу толстяка, и на самодовольную улыбку его щеголеватого соседа.

Поезд неспешно набирал скорость. Далеко позади остался вокзал с его праздничной суетой и гамом. Дробный перестук колес поглотил все остальные звуки.

А вот уже не видно и Батуми. Девушка посмотрела на часы. Дело шло к двенадцати, но спать еще никто не собирался. Пассажиры, переговариваясь и дымя сигаретами, стояли в коридоре.

Проводница медленно шла от купе к купе, отбирала у пассажиров билеты, тщательно распихивая их в карманчики кожаной планшетки. Закончив эту процедуру, она принялась раздавать холщовые мешочки с постельными принадлежностями.

Седой приземистый мужчина игривым тоном обратился к своему спутнику:

«Интересно, в каком купе она едет? Послушай, а вдруг в твоем, а?»

«Как же, привалит мне такое счастье, держи карман шире!»

«Черт, вот бы узнать, с кем она едет? Может, ее хахаль в купе дожидается, как будто и вовсе с ней незнаком. А завтра утречком в Тбилиси она шасть из вагона — и поминай, как звали».

«Что-то не похожа она на такую…»

«Э-э, много ты знаешь! Ты, брат, меня не учи. Они у меня как на ладони, эти самые современные девицы. (Пауза.) Как бы разведать, в каком она купе?!»

«А тебе-то какая разница? Если ей не по душе придется, мигом билет обменяет!»

«Ты так думаешь?» — всезнающе улыбается седой.

«Во всяком случае, все зависит от того, с кем она окажется в купе. Мы-то с тобой не в счет. Видишь, какой парень возле нее увивается!»

«Ради бога, не делай поспешных выводов. Еще неизвестно, кто таким девушкам больше по сердцу — хлюсты или солидные мужчины с тугим кошельком».

Видно, себя он как раз и причислял к тем самым солидным мужчинам с тугим кошельком.

Дверь купе открылась, и в коридор выглянула супруга седого.

«Я тебе уже постелила. Иди спать».

«Чего это ты так торопишься!» — возмутился седой.

«Хороша торопливость! Полночь на дворе!»

«Ну погоди еще немножко!»

Женщина сердито хлопнула дверью.

«Так в каком же она все-таки купе?»

«Сейчас уточню».