— Какие мы воинственные… — С усмешкой разведя руки, крутанулась у меня за спиной Медоед, а после проговорила: — Милый, а ведь раньше она была такой доброй, заботливой, и даже мой отец говорил, что если у неё появится сын, то он не будет против нашей свадьбы… А теперь моя будущая свекровь само лицемерие и двуличие!

— Только через мой труп. — Подойдя ближе, пальцем чуть ли не тыкнула в лоб Медоеду Дюйм, а затем, грозно взглянув на меня, произнесла: — А с тобой, кобелина, я ещё после поговорю.

Печаль от обмана и угроз не может сдержать моей улыбки. Казалось, все вокруг знали или догадывались, и только я один, страдая какой-то хуйнёй, продолжал горевать. Обидно ли? Да сука, чертовски обидно, но всё же она жива. Здесь, со мной, именно мать — тот человек, которого я уже похоронил, оплакал — внезапно с двух ног ворвалась в мир живых.

— Не хочу прерывать ваше драматическое воссоединение, мама, но у нас как бы город вот-вот загнётся, а вместе с ним и мы!

Здравое замечание распустившей нюни Ани вновь приводит группу в движение. Улыбнувшись сестре так, как когда-то давно в детстве улыбалась мне, мать, вновь приняв детский облик, ускоряется, да так, что даже поддерживать с ней один темп становится ой как не просто. Длинные прыжки сопровождаются резкими манёврами между узкими улочками. Словно не касаясь земли, та с бешеной скоростью несётся к заданной цели.

— Да она всё то же чудовище, что и раньше… — понимая, что точно так же, как я, начинает отставать, поравнявшись со мной, выключив связь, произносит Франческа.

«Это моя мать!» — с гордой усмешкой хотелось возразить и дать той затрещину за оскорбление, да только времени свободного и момента не представлялось. Уж слишком быстро и резво сменялись дома и улицы, по которым мы неслись со скоростью ничуть не уступающей средней скорости легкового автомобиля. Сёстры тоже двигаются на пределе возможностей, но и им не угнаться за той, кого не может догнать Медоед. Замечая нашу слабость, мать немного сбавляет темп, но, всё так же двигаясь далеко впереди и стимулируя нас на движение на «повышенной скорости», бежит в значительном отрыве.

Полчаса беготни, включая трогательную паузу, и вот мы наконец-то на месте.

Вылитая из цельного куска железа и бетона, гидроэлектростанция встречает нас высоченной стеной, идущей от скал в своём основании до пород и металлических конструкций, удерживающих на себе второй уровень. Отрезанная от города бездонным чёрным рвом, в который из здоровенных труб скидывалась вода, кажется непреступной крепостью, единственный вход в которую выглядел как две маленькие стальные дверцы. Стена, длинный и узкий металлический мост, а также стоящие вдалеке маленькие, напоминающие вход в скрытое подземелье двойные двери. Даже с учётом шумящей воды и лёгкой токсичной дымки, остававшейся в воздухе, все, включая меня, чувствовали ту нездоровую, гнетущую атмосферу.

— Стометровая пропасть, один вход, один выход. И никакой охраны. Кажется мне, идти через мост — плохая идея, — опасения Ани всем ясны и понятны.

— Послушайте, а с такой-то ямой городу точно что-то угрожает? Ну бахнет чё-то, ну начнёт затапливать, она ж глубоченная, в неё целое море вместится! — подойдя к пропасти, прикрытой невысокой оградкой, не скрывая страха, промяукала Катя.

— Место сброса — это старая отработанная жила Сеула. Так или иначе, к ней есть выходы из всех месторождений и шахт города. Пока сброс воды контролируется, те, кто живёт и работает на уровнях ниже, не испытывают проблем с электричеством, благодаря которому там, внизу, очищается воздух, работают подъёмники и инструменты. Безопасный уровень сброса в подземную реку, идущую гораздо ниже шахт, десять процентов. В своё время при строительстве ГЭС данная информация стала поводом настоящего скандала, из-за которого государственного подрядчика, принявшего этот заказ, сначала отстранили, а после выяснения сумм на перестройку и модернизацию, посадили. Так через пятнадцать лет ГЭС заработала на пятьдесят процентов, часть излишков воды идёт через город и выводится в подземные реки, но уже за Новым Сеулом. Однако наличие вот этих каналов сброса, способных похоронить всех шахтёров и их семьи, никто не отменил. Пару лет назад их предложили даже заварить от греха по дальше, но власти третьего уровня внезапно отказались. Был мелкий скандал, даже демонстрации, но местные банды быстро всех утихомирили, заткнув рты правозащитникам деньгами и угрозами.

— Мои ребята уже должны быть там. Так что поспешим… — проверив свои наручные часы, дав нам пару секунд перевести дыхание, произносит Дюйм, а затем, как и ранее, первой двигает по мосту.

Бежать по нему, как мать, я не осмелился, также не решились Катя и Аня, лишь отсаженная на всю голову Медоед, словно под ней всё та же скальная порода, с бешеной улыбкой двигалась за матерью след в след.

Вцепившись в мою руку, Катя с дрожью толкала меня вперёд. Хоть по бокам и были перила, держаться за них кошка боялась, как опасалась их ржавой натуры и Аня. Краем глаза я взглянул туда, в чёрный омут, куда летели брызги тоннами сбрасываемой воды. Завораживающее зрелище исчезающей жидкости на мгновение остановило меня, заставив вспомнить предостережения наставника Оливера: «Если долго смотреть в бездну, то и бездна тоже посмотрит на тебя».

Мост быстро оказался позади. Дождавшись, когда все перейдут, мать вновь первой двинула вперёд.

— Стой, старуха! — окликает ту Франческа. — Удара ты не держишь, тот Земляной это доказал. У меня болевой порог повыше будет, даже если руку оторвут, прижгу и драться дальше смогу, так что давай лучше я первой пойду.

Левый глаз матери на такое обращение нервно дёрнулся, но перечить та не стала и, кивнув, жестом пропустила Франческу вперёд.

— Двигайся медленно, Медоед, и тогда твоя устойчивость к боли нам не понадобится, — произнесла мать.

— Не переживай, свекровь, сделаю всё как надо, — ответив на предупреждение ехидной хищной улыбкой, отозвалась белохвостая, а после подняла защитную маску и активировала костюм.

— Забудь о том, что я сказала, пиздуй на все четыре стороны… — Сжав кулак и прохрустев костяшками, отвела взгляд в сторону Дюйм. Но всё же через секунду двинулась вслед за Франческой, стараясь держать ту на контролируемой глазу дистанции.

Та лёгкость, с которой мы зашли на ГЭС, вызывала опасения. Ни персонала, ни охраны, ни солдат Олимпа. Огромное строение, значимость коего для города сложно приуменьшить, превратилось в крепость-призрак, за каждым углом и поворотом узких проходов которой скрывалась опасность: надуманная ловушка, несуществующая засада.

— Связь со своими ещё поддерживаешь? Где Ластик и Вор? — спросил я.

— Твоя подружка Лас заходила через северный проход, Вор с южного, — не теряя концентрации, пристально следя за Франческой, коротко ответила Дюйм.

— То есть этот проход не единственный? — пискнула Катя, чьи золотистые настороженные глаза так же внимательно вглядывались в спину идущей впереди Франчески.

— Нет, конечно… — недовольно выплюнула мать, интонационно обозвав Катю дурочкой.

Постепенно с осторожностью мы продвигались всё дальше вглубь станции. Помещение за помещением, блок за блоком мы прочёсывали внутреннюю часть вымершей ГЭС. Но ничего, кроме пустующих комнат, так и не нашли. Ни тел, ни личных вещей, даже следов крови найти не удалось. Тишина в радио эфире, тишина на подстанции, мир и время в этом месте остановились.

Глухой взрыв, а затем и лёгкая дрожь, последовавшая за ним, едва не сбила с ног Аню. Неужели не успели?! Пугающая мысль в моей голове заставляет взглянуть на девочек, подумать о том, как в случае беды их спасти.

— Северный пост, Дюйм, он здесь! — вслед за ещё одним взрывом раздался внезапный крик Ластика в голосовом канале. Сорвавшись с места, вновь заняв позицию впереди, мать рвётся по узким лестничным проходам вверх, на помощь своей подруге. За ней, минуя ступеньки, акробатически отталкиваясь только от перил, так же рвутся вперёд Кошка с Медоедом, за которыми стараемся не отставать и мы с Аней.