— Ерунда, — сказал Семен. — Служа у Волка, он ничем Горыне не поможет. Скорее всего, Горыню продадут в рабство.

— Неужели… — запинаясь, спросила Искра. — Неужели его не спасти?

— Нет, — сурово сказала Буяна. — Его хорошо охраняют, и он закован в цепи. Придется его оставить.

— Не отчаивайся… государыня, — ободрил Семен. — Если у нас все получится и нам удастся смыться, то мы можем надеяться на удачу и в освобождении твоего брата. Если, конечно, мои догадки насчет рабства верны. Багуны очень расхлябаны и плохо следят за пленниками, особенно в Междуречье.

— Хорошо, — глухо сказала Искра и сжала рукоять меча, словно он мог дать ей надежду. — Я верю вам. Не пора ли идти?

— Пора, — сказал Чурбак, но тут Семен жестом остановил его.

— Кто-то идет, — сказал он, вглядываясь во тьму и потихоньку вынимая меч из ножен.

— Один, — проговорил Черный Зуб.

— Опустите мечи, ребята, — послышался голос. — Это я, Тур.

— Чего тебе надо? — настороженно спросил Семен.

Показалась крупная фигура, освещенная заревом погребального костра.

— Я с вами, ребята.

Семен, Чурбак и Черный Зуб продолжали держать мечи. Тур грустно посмотрел на выставленные вперед клинки и вздохнул:

— Семен. Ты мой друг, и я не брошу тебя. Куда ты, туда и я. Я знаю о твоей мечте, не думай, что я такой уж дурак. Сколько попили вина… Позволь пойти с тобой.

— Раз ты знаешь о моей мечте, — досадливо сказал Семен, — то нам тем более не по пути. Ты — гридь, Тур. Воин, солдат. Твоя стихия — война.

— Не мели чепуху. Все это можно сказать и о тебе. Ты — солдат, собирающийся стать крестьянином, построить дом и выращивать хлеб. Я — солдат, и моим новым полем боя станет охота. Ты будешь махать тяпкой, а я буду пить пиво и хватать за жопы… хм, простите. Заживем. И потом. Мне нет пути назад. Думаю, Военег не простит мне моего сегодняшнего поступка. Искра, — внезапно обратился он к княжне. — Ты была без сознания… Это я убил Мечеслава, вернее, помог ему убить себя, и того парня убил… как его… я…

— Из сострадания, — приобняв девушку, сказала Буяна. — Он прервал их мучения. Сам. Никто его не просил. Я видела.

— Прости, госпожа, — повесив голову, сказал Тур.

— Из сострадания… — повторила княжна.

— Ну? — нетерпеливо спросил Чурбак. — Бежим, что ль? Или будем слезы лить? Умер Мечеслав, земля ему пухом. Что случилось, то случилось. Думаю, Тур поступил по-человечески. Бежим!

— А зачем? — неотрывно глядя на Тура, спросила Искра. — Зачем бежать?

Тур замялся.

— Чтоб… отомстить. Но только не мне, я ведь…

— Отомстить… — Искра вдруг распрямилась, вскинула голову. — Верно. Бежим.

Беглецы стояли перед утопленной в стене, окованной ржавым железом дверью, полускрытой за зарослями ивняка и орешника.

— Что это за дверь? — спросил Чурбак. — Куда ведет?

— Это потайная дверь, — ответил Семен. — За ней тропинка, ведет в Чудесный Сад (когда-то Чудесный). Перейдем на улицу Воров… бывшую. Ныне это трущобы, и в них мало кто обитает. Там я надеюсь повстречаться с одним человеком, если он, конечно, жив. Он поможет нам наверняка.

Искра промолчала.

— Итак, следуйте за мной, — сказал Семен. — И ни звука.

Дверь действительно давно не открывалась. Протиснувшись в нее, беглецы заботливо прикрыли ее и поспешили прочь от стен Кремля.

Вокруг была тишина, прерываемая лишь далеким лаем собак. Спутники шли в полной темноте, без факелов, цепью, которую замыкал Тур, а возглавлял, естественно, Семен. Постоянно осматриваясь, останавливаясь и прислушиваясь, Безбородый вел своих товарищей через густые замусоренные, одичавшие заросли, еще лет десять назад бывшие Чудесным Садом.

Улица Воров представляла собой ряд убогих почерневших от времени одно-, и двухэтажных домов, фасадом выходивших на булыжную мостовую с вывороченными камнями и большими лужами. Кое-где еще висели потрескавшиеся вывески с облупившейся краской — улица Воров в свои лучшие годы была богата питейными и увеселительными заведениями. Позади домов находился беспорядочный лес сараев, кривых заборчиков, конюшен и прочих хозяйственных пристроек.

Тишина и мрак, царившие здесь, успокоили беглецов, и после краткой остановки, во время которой мужчины высматривали любое движение, Семен свернул в дебри задних дворов.

После долгих блужданий среди нагромождений различного хлама, развороченных телег, снующих под ногами крыс и сверкавших бездонными очами кошек беглецы пришли к погребу на самой окраине улицы, — прямо за ней чернел лес.

Погреб был прикрыт заслонкой — плотным переплетением плюща, за которым таилась деревянная дверь. Если бы не Семен, никто бы не догадался, что этот холмик — чье-то жилище.

Безбородый условно постучал. Довольно долго никто не отзывался. Наконец послышался шум, возня, и дверь приоткрылась.

— Кто? — рявкнул скрипучий дребезжащий голос.

— Отец, — сказал Семен, подавшись вперед. — Это я, Трубадур. Семен я, учитель, вспомни!

Едва Семен договорил, как дверь захлопнулась, словно тот, за дверью, услышал нечто ужасное.

— Ну вот, — пробормотал Чурбак. — Не признал.

— Признал, — улыбнулся Семен. — Сейчас увидите.

И в подтверждение его слов заслонка откинулась, и взору беглецов предстал горбатый старичок. Он поманил их пальцем и проворно юркнул внутрь.

Жилище старичка находилось глубоко под землей, и в него вел узкий лаз с крутыми стершимися ступеньками, с которых чуть было не скатился Тур. Собственно, жилищем это назвать можно было с большой натяжкой. Скорее нора, и Искре сразу же пришло на ум сравнение ее с кроличьей. Просторная комната утопала во мраке, но старичок разжег свечу, обнаружив при этом удивительную ловкость для человека преклонных лет, рыскавшего, будто мышь, в кромешной тьме.

Три стены комнаты-подвала занимали стеллажи со съестными припасами и обилием холодного оружия, среди которого попадались очень даже неплохие образцы. У четвертой находился низкий топчан, притулившийся прямо меж двух дверей. В центре стоял стол и три лавки.

Теперь беглецы смогли рассмотреть того, кого Семен назвал учителем. Он был сед, морщинист; лицо покрывали пигментные пятна; одет серую хламиду до пят, поверх нее — меховой жилет. Но главное, что было в нем, — это глаза: немигающие, широко раскрытые.

Старик был слеп.

— Учитель, — выдохнул Семен и нежно обнял старичка. — Ты еще жив.

— Семен, мальчик мой. — Учитель ощупал дряблой рукой лицо ученика. — Да, это ты. Как давно, как давно…

— Присядем. — Семен заботливо подвел его к столу.

— Не надо цацкаться со мной, как с дитей. Я, как ты видишь, ослеп, состарился, но ловкость рук, — тут старик показал Семену золотой, — не утратил.

Семен засмеялся, выхватил у него монетку и сунул себе за пазуху.

— Я рад. Бодр ты, старина. Я рад.

— Кто это с тобой? Познакомь.

— Друзья, отец. Вот это — Тур. — Семен поочередно подвел учителя к каждому. — Черный Зуб, Буяна, Чурбак, Искра.

У последней старик задержался, приложил ладонь к ее щеке.

— Красива, холера! — Старик, глядя на девушку своими неподвижными глазами, осклабился, показав единственный зуб. — Красива. И кличка-то какая — Искра. Огонь бабенка, верно? Палец в рот не ложи. Не боись, милая, не укушу. Чую, в тебе пламя полыхает неслабое. Эх, где же мои молодые годы! Проходите, подкрепимся, покалякаем, обмозгуем дельце ваше. От кого бежите-то? От новых властей? От етого сукиного сына, Воньки-подлеца?

— Так-так. — Учитель постучал пальцем по столу. — Не забыл меня, значить. То, что ты надумал-таки бежать от Воньки — дело хорошее. Плохой он парень. Добра от него не жди. Насчет хода… Туда уже несколько лет никто не совался. Но, думаю, он в порядке. Так что повезло вам, братцы. Отдохнете…

— Некогда отдыхать, отец, — перебил Семен. — Ты нас снабди всем необходимым, и мы сразу же сдернем.

— Хорошо-хорошо, не вопрос. Надо так надо. Важных пташек, значить, прячешь. Хорошо. Ну, пойдемте тогда.