Стражники невозмутимо кивнули.
— Сегодня ночью, — начал князь, — случилась трагедия, окончательно убедившая меня в том, что моя супруга Менелая представляет опасность для людей. Ее безумие, которое, по моему глубокому убеждению, является божьей карой за ее прегрешения, достигло предела, следствием чего стала гибель от ее руки ни в чем не повинного ребенка. И этому ребенку не исполнилось и месяца! Менелая жестоко расправилась над ним на глазах у матери — молодой девушки. Свидетелем ее преступления стал я, пытавшийся остановить ее, слуги, а также наша гостья, венежанская княжна Искра. Тело мальчика было сильно изуродовано: сломана грудная клетка (Менелая топтала его сапогом), треснут череп. Авксент, Горыня и другие сановники своими глазами видели тело мальца. В связи с этим я повелеваю: сослать Менелаю в Тракийский женский монастырь в Аларии. Михалко!
— Да, ваше величество!
— Завтра же ты выступаешь. Письмо к настоятельнице монастыря получите от меня вечером. Сейчас заприте царицу в ее покоях и не выпускайте ни под каким предлогом.
— Будет исполнено, ваше величество.
— Ваше величество, выслушайте меня, прошу вас! — взмолился Авксент. — Это скандал! Братья Менелаи сочтут ссылку в монастырь оскорблением. Зная наше тяжелое положение, они даже могут выслать войска. Подумайте хорошенько, чем может обернуться это для нас.
— Я не желаю ничего слышать.
— Но много людей погибнут…
— Значит, мы все умрем! — сказал Мечеслав так яростно, что зал охнул. Авксент, казалось, готов был заплакать. — Уверен, лучше смерть в бою, чем жалкое нищенское существование! Что я должен сделать? Простить Менелаю, пожалеть ее, а несчастную Анею выпороть в угоду ее братьям? Сегодня она убила сына служанки, а завтра кого? Тебя? Меня? А может, и моего внука, если Триединый будет к нам благосклонен? Вы этого хотите?!
— Нет-нет… — согнувшись, словно князь не говорил, а хлестал его кнутом, пробормотал Авксент.
— Решено. Михалко выполнит мой приказ, чего бы это ему ни стоило. У меня больше нет жены. Надеюсь, сыновья меня поймут.
Сказав это, князь спустился с пьедестала и скрылся за дверью позади трона.
Андрей, проводив его взглядом, лишь презрительно ухмыльнулся.
После жуткой смерти младенца прошло четыре дня. Все это время князь сидел затворником в своих покоях — Андрей объявил, что отец приболел.
На следующий день после выступления Мечеслава в тронном зале царица Менелая, напустившая на себя необычайно горестный вид, покинула Воиград в сопровождении доброй сотни молодцев воеводы Михалко. Немногочисленная толпа, собравшаяся в Черном городе, проводила ее гробовым молчанием — сомнительная награда за тридцать лучших лет жизни, проведенных в краю, так и не ставшем ей родным.
Анея попросила отпустить ее домой. Андрей выполнил просьбу и отправил девушку вместе с мужем в отчее село.
С отъездом Михалко воиградское войско, и без того небольшое, сократилось буквально до неприличных размеров. В Кремле осталось двое воевод: Олег — совсем еще молодой воин (у него только-только пробилась борода), командовавший четырьмя дюжинами таких же безусых юнцов, — да Дробуш — скрытный тощий тип, вся дружина которого (а это, по его словам, двести человек) слишком уж сильно походила на разбойников с большой дороги.
Горыня недоумевал, почему же князь не отдаст приказ набрать людей из числа простолюдинов? На это ему отвечали, что, во-первых, народ хвор и нищ — крепких парней среди черни днем с огнем не сыскать; во-вторых, казна, как это ни прискорбно, банально пуста — иногда и кормить воинов нечем. Дружинникам платят медяками, поживы никакой — кто же пойдет на такую службу?
Горыня с неохотой признал это, но не успокаивался и продолжал донимать Андрея (он был здесь, по его мнению, единственным, достойным уважения) расспросами, советами, предложениями.
— Вы, — говорил Горыня, — беззащитны, точно овцы. Сотня степняков разнесет ваше горе-войско в пух и прах и превратит величественный Кремль в пепелище! Да разве можно сидеть сложа руки и надеяться на милость дубичских братьев? И зачем вообще их пригласили? Если верить слухам, Военег — хищный зверь, и его брат, уверен, ничуть не лучше, иначе он уже давно бы кормил червей в земле! Вот пожалуют они к нам на свадьбу, поглядят на Кремль и скажут: «Какое хорошее, красивое место! Неплохо бы поселить здесь сына, племянника, дядю, тетю!» — «А как же мы?» — спросите вы. — «А вас мы утопим, вон там, среди обломков вашего непобедимого флота. Зачем вы нам?» Как вообще вы существуете?
Андрей ничего не отвечал, мрачно уставившись в пол.
— Как хотите, — подытожил Горыня, — выдам сестру за вас и уеду домой. Там я нужней.
— Уедешь? — язвительно поинтересовался Андрей. — Как?
Видно, это выбило Горыню из колеи. Он опять запил.
Искра скучала. Каждый день она гуляла по саду совсем одна, и, кажется, о ней все забыли. А Андрея будто и не существовало. Это удивительно — готовиться к свадьбе с человеком, которого не знаешь и не видишь. Связать свою судьбу с невидимкой.
Однажды она, из чистого любопытства, решилась подойти поближе к храму, и там, среди росших вокруг сосен, ей повстречался высокий и нескладный человек, представившийся как монах Клеарх. Он сильно взволновался, увидев княжну, и тут же пригласил ее в храм.
— Его святейшество принципар Клеомен давно ждет вас, — сказал он. — Извольте пройти к нам!
Внутренняя обстановка храма поразила девушку строгой торжественностью и мрачным величием. Свет вливался в помещение через сводчатые окна, находящиеся высоко, у основания купола, и падал, в основном, на верхнюю роспись. Внизу освещение поддерживалось многочисленными свечами. Храм был равномерно поделен на три секции: белую, красную и черную, которые сходились в середине — где стоял серый куб высотой с человека. Каждую секцию украшал искусно выполненный горельеф. В белой — возвышался молодой человек, державший в руках плетеную корзину; в красной — воин, сжимавший меч; в черной — суровый старик, опиравшийся на посох. И глаза всех троих с надеждой взирали на куб.
Стоило Искре вступить в храм, как к ней устремилось несколько человек в рясах. Они поклонились ей и осенили странными церемониальными знамениями. Искра подметила, что все монахи выглядели изнуренно. Потом к ней вышел старичок — тот самый верховный жрец, говоривший ей при первой встрече слова, полные тоски и сожаления. На этот раз он пребывал в приподнятом настроении.
— Милая моя девочка! — сказал он. — Добро пожаловать! Очень рад! Ты не устала? Гуляешь? Позволь, я расскажу тебе о нашей вере. Не волнуйся, не волнуйся! Просто занимательная прогулка.
Клеомен взял ее за руку и подвел к кубу.
— Что ты видишь, дитя? — ласково, словно обращаясь к глупому ребенку, спросил он. Искра тут же вспыхнула, но усилием воли подавила гнев — кое-чему здесь она уже научилась.
— Камень, — ответила она. — Он, наверное, священный?
— Да, дитя, — с важным видом согласился Клеомен. — Он символизирует бога — единого, неделимого, точно скала. И непостижимого, непознаваемого, как этот загадочный куб. Никто ведь не знает, что скрыто внутри куба, так ведь? Обрати внимание, как три земных воплощения Единого смотрят на него. Они жаждут разгадать некую тайну, постичь сущность бога. В этом весь смысл веры, ибо вера — это путь познания бога. А что есть бог? Как ты думаешь?
— Не знаю, — ответила Искра, рассматривая горельефы. — Как-то не задумывалась об этом.
— Никто не задумывается, — сказал Клеомен. — К богу обращаются в трудную минуту с мольбой о помощи либо в корыстных целях, будто бог — это всемогущее существо, вроде царя или императора. Но бог — это не царь. Бог — это тайна. Бог — это душа. Бог — все сущее. Но не буду утомлять тебя. В первый раз, увы, люди относятся к нашей религии с известным скептицизмом. То есть не доверяют, понимаешь?
— Я знаю, что означает слово «скептицизм», — сказала Искра. — Не думайте, что мы у себя на краю мира живем дикарями. В нашем краю гораздо больше души, в нашем простом и постижимом боге больше жизни, нежели в вашем. Вы говорите — путь познания? Так вы сказали?
