Сны — путаные, но устрашающе реальные.

Она задыхается. Руки тянутся вверх, но вязнут в холодной комковатой массе. Земля, понимает она. Руки зарываются во влажный чернозем, а он осыпается все сильней, и она чувствует во рту его кисловатый привкус.

Искра приходит в себя. Паника захлестывает ее. Она начинает истерично рыть землю, все сильней задыхаясь. Тяжесть породы сдавливает грудь, корни растений щекочут лицо, что-то ползет по ногам. И когда смерть уже касается ее, Искра проснулась.

Сквозь полог повозки пробивался свет костра, раздавались тихие голоса воинов, и это успокоило княжну. Она полежала несколько минут, прислушиваясь к беседе, и незаметно заснула.

— А ведь я хотел тебе сказать нечто хорошее, — вновь слышит она знакомый голос. Только сейчас Искра никого не видит, тьма окружает ее. Холодно.

Неожиданно она понимает, что стоит в этом незнакомом месте обнаженная. Девушке хочется убежать, скрыться, но из-за непроглядной тьмы она боится пошевелиться. Ей кажется, стоит сделать шаг — и она провалится в бездну. Во тьму. В Нечто, родившееся в недрах Шагры.

— Дочь моя! — Голос вестника будто хлещет ее.

— Ты… ты меня видишь? — дрожащим голосом спрашивает она.

— Ну конечно, дитя мое!

Откуда-то издали возникает тоскливое бледно-желтое свечение. Вокруг тесной массой толпятся мертвецы, если можно назвать их так — изуродованные люди-скелеты с обрывками иссохшей кожи на костях, в землистых сгнивших лохмотьях.

Ближе всех вестник — беззубый рот скалится в жутковатой улыбке.

— Такая красивая, — говорит он. — Потрогаем ее, дети мои.

И множество рук разом касаются ее. Острые когти царапают тело, ледяные пальцы проникают в самые интимные места, вызывая омерзение и стыд, мерзкий зловонный запах одуряет. И карлик тычет в нее посохом.

— Вставай, княжна! — каркает он. — Вставай же! Покажи себя! Вот она! Вот она! Трогайте ее!

Постепенно ужас сменяется образом миловидного воиградского юноши по имени Войко. Он тронул ее за плечо.

— Всю ночевку распугаете, княжна.

Повинуясь порыву, Искра обхватила парня и прижала к себе. Войко растерялся.

Наконец княжна пришла в себя и обнаружила, что сжимает в объятьях опешившего и смутившегося незнакомого юношу. Она оттолкнула его и резко сказала:

— Все, иди!

Войко послушно ретировался.

Сон пропал, да и заснуть Искра теперь не решилась бы. Она села на край фургона, свесив ноги. К ее облегчению, никто из воинов не стал подтрунивать над Войко. Воиградцы повели себя разумно и деликатно, заведя разговор на другие темы. Постепенно Искра начала клевать носом. «Нет, только не сон! — тут же со страхом подумала она. — Нет!»

— На вот, выпей. — Мягкий и доверительный голос пожилого дружинника, похожего чем-то на Девятко, вывел ее из цепких объятий сна. — Выпей настоечки, княжна.

Искра, поглядывая на него, отхлебнула глоток из фляжки.

— Меня зовут Бальд, — сказал воин.

— Спасибо, Бальд.

— Вот, возьми. — Бальд протянул ей тонкую сухую веточку.

— Что это?

— Это чарушник. Защищает от злых чар, от ведьм и прочей нечисти. Спать будешь, никто не побеспокоит. Положи ветку себе под голову и спи сладко.

— Спасибо.

— Не за что, — ответил Бальд и побрел к своим.

— Бальд!

— Да, княжна?

— А можно… можно мне поспать рядом с вами, на траве? Неподалеку от костра? А то… мне страшно.

— Да, конечно, княжна. Ложись, так будет, верно, лучше. Если тебе так удобней.

Малозаселенные Иссены, полные чудесных вересковых полей, остались позади, и отряд благополучно вступил в Воиградские земли. Иссенский шлях плавно перетек в Кринский тракт, хотя река, давшая название дороге, еще не показалась. Все чаще попадались на пути деревни-веси, а Крин, к которому они вышли после обеда, облепили села вплоть до горизонта. Венеги неприятно удивились: чем ближе столица, тем сильней беднел народ.

Нарядные избушки, хлебные поля, сказочные пейзажи сменились хмурой рекой. Чахлые избы местных крестьян казались мусором, выброшенным на берег. Поля пустовали. Большинство деревьев вырубили — вместо них красовался, по меткому выражению Злобы, лес пеньков — огромные территории разоренной земли и поросших непроходимым бурьяном пустошей. И все-таки здешний народ еще кое-как жил: ловил рыбу; ходил по грибы; сажал брюкву, репу, морковь; водил скотину.

Но то, что предстало их взору в пригородном районе, ошеломляло. Такой удручающей нищеты никто из венегов никогда не встречал, и это несмотря на многовековую вражду с жестокими степняками, не раз ввергавшими их в отчаянное положение.

Сплошная грязь, теснота; лачуги настолько шаткие и убогие, что там и жить-то казалось невозможным. Везде, куда ни кинь взгляд — «голытьба» (где-то, кажется, в Смокве, Искра уже слышала это слово). Дети, тощие куры и плешивые псы вместе копошились в грязи. Бедняки нахально лезли под копыта, просили еды и хныкали; воиградцы отгоняли их ударами кнута.

Наконец показался и сам Воиград. Он стоял на холме в устье двух рек — Крина и Лесной. От воды вверх по склону бежали темные массы домов и упирались в огороженный высоким белым забором великолепный, величественный Кремль. Здания Кремля горделиво вздымали ввысь свои острые грани; они соединялись парящими в воздухе мостиками, точно плывущими по ветру паутинками.

Искра не поверила своим глазам. Ослепительный блеск царской резиденции так отличался от остального, что она прямо спросила об этом Михалко. Воевода нахмурился.

— Не надо меня спрашивать, княжна, — непривычно сурово отрезал он. — Вот у великого князя и спросишь.

Пока они ехали по вконец обнищавшим пригородным поселениям, носившим соответствующее название Черная Жижа, Искра все время боялась кого-нибудь придавить. Ее соплеменники, поначалу вполне вежливые и осторожные, очень скоро, как и воиградцы, потеряли всякое терпение.

— Да что ж это такое?! — ворчал Злоба, расталкивая тупым концом копья нахальную голь. — Лезут ведь как муравьи! И не понимают, стервецы, по-человечески. Пошли вон! Пошли вон!!!

— Эти люди никому не нужны! — крикнул Михалко Горыне, стараясь перекричать всеобщий гвалт. — Со всех сторон нас окружают враги, явные и неявные: дубичи с запада, равногорцы с востока, иссенские вои с юга, а с севера накатывают банды или, как ты там говорил? орды?

— Да, орды.

— Орды алмарков, тремахов, дубичей и всякого сброда во главе с Военегом. Тем закон не писан — убивают просто ради удовольствия, а хитрец Вонька вертит ими как хотит.

— Так я не понял, — спросил Злоба. — Им что, нет ходу никуда, даже в Иссены? Она ж вроде как под Воиградом?

— Верно мыслишь, богатырь! Гонят голытьбу отовсюду, а иссенские — редкостный скот! Царю жопу лижут, но простой народ гонят кнутом!

— А Мечеслав?

— Сам увидишь! Да что там! Долгая история…

Дорога свернула и вышла на набережную, и здесь венежан ожидало очередное потрясение.

Вся береговая линия Крина (у Воиграда он был наиболее широк) и часть впадающей в него Лесной были запружены обломками кораблей самых разных мастей. Черные остовы ладей торчали даже на середине реки. Из прибрежного песка выглядывали, словно ребра, полусгнившие борта.

— Вот вам и лес пеньков! — саркастически заметил Злоба. — И тут тоже живут люди! Воистину, более жалкого края, чем это ваше княжество, воевода, не сыщешь!

Это замечание задело за живое многих воиградцев. Стемир стиснул зубы и подался вперед, но Михалко лишь горестно улыбнулся и промолчал.

Дальше потянулись мрачные столичные закоулки, полные питейных заведений, где ошивалось разнообразное отребье. Казармы, по большей части пустующие. Знаменитые марнийские бани. Окруженные крепкими стенами терема бояр. Замусоренные рынки и площади. Прилепившиеся к стенам Кремля белокаменные жилища зажиточных горожан.

У кремлевских ворот поджидал сам великий князь Мечеслав с семьей, боярами, священнослужителями и дружиной.