— Всё. В первую очередь, что вы там с Сивояром надумали? О чем шептались? Думаешь, я не знаю?

Девятко, до этого момента державшийся спокойно, даже несмотря на побои, тут как-то сник.

— Ну? Боишься, предатель? Думал, я тебя не раскушу? Каков хитрец! Говори, и смерть твоя будет быстрой.

Девятко прислонился к стене. Вздохнул.

— Хорошо, — сказал он, опустив глаза. — Скажу, о чем шептался с Сивояром. Ведун рассказал мне кое о чем. Уж не знаю, верить этому или нет…

Девятко поднял голову и с невыразимой грустью посмотрел на Искру. Девушка обмерла.

— Искра, я не хотел тебе говорить. Но… Сивояр сказал, что… Млада погибла. Может, и нет, но… ведун клялся, что знает точно.

У Искры будто что-то взорвалось внутри. Она не знала, куда деваться и что делать. С отчаянием глянула на брата… Однако Горыню известие о трагической гибели сестры никак не взволновало. Он потянул Девятко за волосы и приставил к его шее нож.

Искра с воплем врезалась в брата и сшибла с ног. Они покатились по полу. Сестра царапала ему лицо, плевалась, шипела. Горыня уронил кинжал и закрывался от ударов и пощечин.

— Умри! — визжала Искра. — Умри, проклятый! Я тебя ненавижу! Умри!

Горыня отшвырнул ее от себя. Вскочил на ноги, поднял кинжал. Опустился на одно колено перед распластавшейся на полу сестрой и занес оружие.

— Да он сошел с ума! — сказал Злоба и перехватил уже опускавшуюся руку княжича. Горыня попытался вырвать ее, но великан стиснул запястье мертвой хваткой. — Ваши семейные склоки всем до смерти надоели. Успокойся, княже, прошу.

Горыня ничего не ответил. В тот момент он вряд ли что-то понимал. Злоба отобрал у него кинжал и одной рукой, будто щенка, отшвырнул Горыню в сторону. Княжич упал.

— Вяжите его, ребяты. А то, не ровен час, все лишимся по его милости головы.

— Не надо, — сказал Девятко и подошел к Горыне. Их взгляды встретились.

— Что смотришь? — прошипел княжич.

— Злоба, дай мне кинжал. — Девятко, не глядя на великана, протянул руку. Великан пожал плечами и отдал ему оружие. — Забери свое добро, княжич, — спокойно и даже вежливо сказал Девятко, положил кинжал рядом и отошел.

— Что это значит? — затравленно оглядевшись, осведомился Горыня, но никто ему не ответил.

— Пока вы тут собачитесь, — сказал Лещ, — долбанная хмарь на месте не стоит. Чаво делать будем? Помирать али как?

— А что ты предлагаешь? — поинтересовался Чурбак.

— Да ничаво! Коли помирать, так чаво ж мы княже упрекаем? Пущай он всех нас тут порешит и дело с концом!

— Что-то ты рано сдаешься, Лещ, — сказал Злоба. — Может, утром мрак разойдется?

— Ага! Разойдется! Жди! Тока до тово мы уже будем лежать в обнимку с трупаками!

— Нужен огонь, — внезапно произнес Черный Зуб. Он вытянул из-под вязаной шерстяной рубахи массивную серебряную цепь. На ней висел клык смоляно-черного цвета. Черный Зуб смотрел на него и морщил лоб, что-то припоминая.

— Что ты сказал, Зуб? — переспросил Злоба.

— Оно боится огня, — повторил Зуб. — Надо попробовать прорваться с огнем. Утром мрак не разойдется — и не разойдется никогда. Оно не поглотило нас только потому, что у нас горят… свечи.

Злоба сразу же воодушевился.

— Я верю тебе, Зуб! Точно! Ведь Воропай же превратился в лед! Лед и пламя! Эй, братцы! Хватит горевать, Воропая не вернешь! Тащите из повозки бочонок со смолой и паклей! Рубите стол и лавки на факелы! Каждый должен иметь при себе факел! Сейчас поджарим демона!

Черный Зуб вышел первым. Боком протиснулся между повозками, держа горящий факел перед собой; переступил через оглобли, сделал несколько шагов и остановился.

— Все будет хорошо, — сказал десятник, обернувшись.

Он подошел к краю тумана и сунул в него факел. Туман отодвинулся. Десятник сделал еще шаг и махнул древком. Пламя затрепыхалось, и на миг почудилось, что оно совсем погасло. Но огонь разгорелся, и вокруг десятника образовался огромный выпуклый пузырь.

Мрак отступил.

Черный Зуб обернулся и помахал рукой.

— Ну что, княже? — спросил Злоба.

— Выступаем, — мрачно произнес Горыня. — Делайте факелы, зажигайте их и двигаем. Идем плотным строем. И без паники. Чтоб не было толкотни. Увижу, кто струхнул, задурил — зарублю, так и знайте.

— Эх, была не была! — гаркнул Злоба.

— Злоба. — Горыня обернулся на пороге. Большая прядь волос небрежно упала, закрыв один глаз. — Слышь? Заткнись, прошу. Не желаю слышать тебя. Не желаю, ты понял?

Злоба недобро ухмыльнулся.

— Ага. Услышал, понял. Пустая бравада, говоришь? Что, я тебе братца твоего напоминаю? Мы со Светозаром дружили по малости лет. Он всегда смотрел на меня с завистью — и всегда подражал. А я и не противился: пусть хоть на мужика будет похож парень-то. Только быстро он возомнил себя невесть кем. Думал, что ему все подвластно и дозволено. Побил… да что там, изувечил сестренку мою — вот так товарищу-то удружил! Помнишь?

— Злоба, — сказал Горыня. — Уймись.

— Нет уж, ты мне рот-то не затыкай. Братец твой думал, что ему все с рук сойдет. А я в ответ пару-тройку зубов вынес гаду. Крепко же мне тогда досталось от Вятко, исполосовали мне спину вдоль и поперек и сослали на дальний рубеж, поближе к степнякам. Но правда была на моей стороне. Братец твой, слава Высеню, благополучно подох, а Вятко образумился и вернул меня из ссылки.

Стучали топоры и мечи, с треском раскалывались сухие скамьи. Горыня молчал, не смея поднять голову, слушал не шелохнувшись.

— Вот — именно так. — Густой бас великана, дрожа, расходился по терему, впитываясь, кажется, во все уголки. — Подох, сукин сын. И я считаю, я уверен, что это отродье и превратило твоего отца, да и тебя отчасти, в то дерьмо, кем вы являетесь. И как вы со Светологором обращались? Думал, всем наплевать? Напрасно, напрасно. Весь Стан вас проклинает! Вам срам и всему вашему роду. И не зыркай на меня. Я тебя не боюсь. Мне даже смешно об этом говорить — «боюсь»! Ты, собака, поднял руку на родную сестру!

Искра, поначалу слушавшая Злобу с удовлетворением, все больше злилась. Взглянув на родного брата — пристыженного, униженного, уничтоженного, — она прониклась к нему жалостью.

«Не Злобе его судить, — подумала она. — Я его осужу, и никто иной».

Она подошла к великану и влепила ему пощечину.

— За что? — пробормотал он, потирая щеку.

Но Искра не ответила.

Отряд двинулся к Жертвеннику в молчании. Хмарь пузырилась, отступала и надвигалась снова, закручивалась над головами, заставляя вздрагивать и поспешно вытягивать перед собой факелы, и молиться, и изрыгать проклятия.

Хмарь шипела и рычала. Она как будто заигрывала с людьми — досадной пылью, покрывшей стол Вселенной. Сейчас смахнет ее, и не останется даже воспоминания…

Искра обратила внимание на Девятко. Тот ехал, хищно выгнув спину и с ненавистью — ненавистью! — вперив взор в Горыню, ехавшего впереди.

Он хочет его убить! Как же так? Да он ли это — ее «дядька»? Где его кривая хитрая улыбка? Добродушные морщинки вокруг глаз? Искра вдруг поняла, что совсем не знает его — бывшего раба, бывшего вора, разбойника, искателя приключений — десятника Девятко. Что за тайны он скрывает? Зачем вернул кинжал брату? Что за ритуал это? Что он означает — приговор? Вызов?

— Если ты тронешь Горыню, — приблизившись, прошептала она, — пожалеешь.

Девятко осадил лошадь и вцепился в ее руку. Пальцы его были холодны.

— А что ты мне сделаешь? — прошипел он.

Искра испугалась.

— Пусти меня. Пусти, а то я закричу.

— Иди! — рявкнул он и грубо оттолкнул девушку.

Искра холодно взглянула на него, прошептала:

— Прощай. — И пришпорила лошадь.

С лица Девятко точно слетела маска. Он резко переменился — взгляд его снова подобрел, встревожился…

— Постой! — крикнул он. — Погоди!

«Что это я? — подумал он. — Что на меня нашло?»

И тут его охватило доселе неведомое чувство тревоги, опустошения, предчувствия…