Кончита по прозвищу Пампушка представить себе не могла, как она справится с отарой из тридцати семи овец, которых ей дали в Мелеснасе, она и с одной-то не знала, что делать, спасибо хоть двух собак дали, а то ни за что не сыграть ей роли пастушки, она прогуливалась по лугу, ожидая когда, наконец, займется своим настоящим делом, Кончита знала, как надо действовать, хотя не понимала, да и ни к чему ей было понимать, зачем понадобились ее услуги, она работала в «Долларе», и Фараонша как-то особенно упорствовала, иначе бы она ни в жизнь не согласилась, мне очень жаль, девочка, но выбрали именно тебя, а все из-за твоего бюста, им надо, чтобы впереди было побольше, чего-чего, а этого тебе не занимать, ты у нас славишься своими шарами, верно? тебе ведь такое не впервой, раз плюнуть, подумаешь, заниматься любовью прямо в поле, зато денежку хорошую зашибешь, тоже нелишне, все равно как если бы с самим испанским грандом Романонесом переспала, а если я возьму и откажусь? не блажи, себе же хуже сделаешь, пришьют потом что-нибудь, скажут, мол, проститутка и ворюга, еще и упекут в тюрягу. Консепсьон Лопес Агуадо, Пампушку, ей раз плюнуть взять мужика на пушку, уговаривать больше не пришлось, и вот она теперь прогуливается здесь, размышляя о своей судьбе, веселенькой работкой она занялась после того, как сбежала в город из деревни Толосирио, что под Сеговией, где ей пришлось хлебнуть горюшка через край, в деревянных сабо, которые она надела, ужасно неудобно, как бы с непривычки ногу не подвернуть, изображая пастушку, ну и пакостную работу ей подсунули, правда, как только ей не приходилось ублажать клиента, заниматься любовью и по-французски, и по-гречески, и еще бог весть как, хочешь жить — умей вертеться, Пампушка сделала все, как ей велели, лицо не малевать, волосы на бигуди не накручивать, одеться по-деревенски, что-нибудь простое, грубошерстное, юбка из саржи, внизу никаких поясов или подвязок, чтоб ему управиться полегче, да побыстрее, и на лице изобрази словно ты наивная дурочка, груди побольше обнажи и вздыхай, вроде как томишься, оп будет на тебя пялиться из чащобы, а как только подойдет, не выламывайся чересчур, поупирайся самую малость для видимости, поняла? когда прозвучит то, что должно прозвучать, чеши что есть мочи в деревню, больше от тебя ничего не требуется, ясненько? подумаешь, делов-то, пройтись пару раз, выпятив вывеску перед каким-то мужиком, который на тебя зырится исподтишка, быть бычку на веревочке, господи, ну и холодища, только бы дождя не было, а то развезет так, что на земле и не пристроиться, придется работать прислонившись к дереву, вот не повезло, надо же было уйти из Понферрады в самый разгар, когда от клиентов отбоя нет, а подарки какие, некоторым даже меховые пальто перепадают, не судьба, значит, может, ей в Мадрид дернуть? там у нее подружка, в «Кунигане», если долларами там не очень разживешься, то все-таки столица, и спекулянтам есть где развернуться, да погулять, впрочем, ее только там и ждали, Кончиту страшило, сможет ли она прижиться в другом месте, вдали от города она чувствовала себя подавленно, ее жених, который тоже удрал из Толосирио, мечтал стать тореро, не погибни он на одной из коррид, купили бы они себе квартирку и зажили тихо-мирно, она услышала, как кто-то подкрался к ней сзади, и резко повернулась, мужик иногда пострашнее быка, но этот, похоже, симпатичный.
— Привет, красотка!
Чавес увидел, как тот вышел из дубовой рощи и направился к девице, он погладил свою выступающую челюсть и самодовольно ухмыльнулся, гляди, а и впрямь клюнул на приманку, иначе и быть не могло, не зря он выбрал именно Пампушку, этого типа тянуло к груди, как новорожденного теленка к вымени, им сообщили, что в горах было три случая изнасилования, Чавес что-то заподозрил, ведь ни одна из потерпевших не захотела сделать официального заявления, он пытался вытянуть у них какие-нибудь подробности, пока, наконец, третья, пастушка из Лос-Масоса, нечаянно не проговорилась, такой симпатичный дядька, ну и мячи у тебя, от таких ни один футболист из «Атлетико» (Бильбао) не откажется, а уж я и подавно, пошутил, и цап меня за грудь, по правде говоря, ни одну из троих пастушек бог бюстом не обидел, действительно, сведения об этом человеке были скудными, но все же они совпадали с приблизительным описанием того, кто сейчас подкрадывался к Пампушке, Чавес видел в полиции фотографию беглеца и представлял его более или менее таким, ну что ж, ей-богу, я не промахнусь, он навел свой «винчестер» на мишень, нежно коснулся щекой затвора, поправил мушку и положил палец на спусковой крючок, оставалось только нажать, мишень замерла неподвижно, а девица находилась пока вне поля зрения, лучшего момента не дождешься, только а вдруг перед ним другой человек? не то чтобы ему претило шлепнуть случайного прохожего, попавшего под руку в такой момент, в конце концов тот не ошибается, кто ничего не делает, а уж в его-то работе цель действительно оправдывает средства, нет, он скорее боялся, что западня во второй раз не сработает, и кто знает, когда снова представится такая отличная возможность, нет, он должен действовать наверняка, надо потерпеть еще чуть-чуть.
Хенадио клюнул, как только ее увидел, долгое воздержание было не для него, он рыскал по окрестностям, вынюхивая добычу, и не заметил ни малейшего намека на опасность, пастушка обычно всегда одна с овцами, собаки не в счет, ему даже немного страшно было, что вроде ничего не грозит, он не смог выяснить в Мелеснасе, кто такая пастушка, ни у кого из его людей не было родственников в этой деревне, а потом, если узнают, что кто-то интересовался пастушкой, то родители ее ни за что не выпустят из дому, видать, девица замечталась, оно и понятно, с таким телом, да в ее-то годы, небось томится по любви, вон как грудь вздымается, и все оглаживает себя, думает, никто ее не видит, главное, не вспугнуть, удача всегда сопутствует тому, кто умеет рисковать обдуманно, а такая добыча стоит любого риска, вот почему он пошел на охоту один, есть победы, которые настоящий рыцарь не может разделить ни с кем, даже со своими верными оруженосцами.
— Привет, красотка! Что ты здесь делаешь?
— Ой, мамочка! Напугал-то как! Возвращаюсь домой, поздно уже.
— А куда ты спешишь, ведь тебе под юбку никто не залез!
Ну и грудь у девицы, мать честная, подумал он, предвкушая конец своего поста, а бесстыдница как ни в чем не бывало похлопывает себя но ляжке, юбка задралась выше колена, обнажая соблазнительно манящую плоть, ну, мы сейчас договоримся, верно? он решил проделать трюк, который всегда вызывал у них смех, по-чаплински изобразил, как поднимает котелок и крутит тросточкой, она прыснула, теперь можно и к делу.
— Пожалейте, ну пожалуйста, не трогайте меня!
— Молчи и получай удовольствие!
— Нас могут увидеть.
Лейтенант больше не сомневался, что это Чарлот, но стрелять он сейчас не мог, парочка покатилась по влажной зелени травы, полетели в разные стороны измазанные грязью одежды, он набросился на девицу как изголодавшийся зверь, будет потом рассказывать Чавес, взял ее сзади, это облегчало задачу, теперь можно спокойно целиться, конечно, ему не хотелось попасть в Пампушку, хотя в случае необходимости придется рискнуть, Хенадио Кастиньейра управился быстро, в любовном экстазе он поднял глаза к небу, и в тот же момент лейтенант нажал на спуск своего великолепного «ковбой магнума». Чарлот рухнул мертвым грузом на обезумевшую от страха Кончиту, кто-то осторожно щелкнул ему пальцем по виску, пошли отсюда, последняя его мысль была о брате Лоло, знаю, бедняга, ты меня не предавал, он подарил ему свой револьвер, чтобы никто больше не мог его избить, что до него самого, то не родился еще человек, который бы его одолел, разве что обманом, защищайся, Мануэль, или пусти себе пулю в лоб, затем он почувствовал, что проваливается в темноту вечного сна.
Кончите неслась во весь опор к деревне, без юбки, не решаясь закричать от ужаса, тисками сдавившего ей горло. Чавес благоразумно выждал пятнадцать минут и вышел из своего укрытия, чтобы убедиться, да, он не промахнулся, может, кто-то неискушенный и назвал бы его трусом, это он-то трус? вы понятия не имеете, сколько надо иметь мужества, чтобы убить человека, с которым ни разу словом не обмолвился. Да, он мертв. Овцы как ни в чем не бывало продолжали мирно пастись.
