— Зачем ты купил пистолет?
За короткий промежуток времени ему удалось дважды удивить меня, ну что ж, если он хотел показать, что от него ничего не скроешь, то своей цели достиг, наши взгляды встретились, не знаю, прочел ли он в моем: если ты меня обманешь, я найду тебя на краю света, в его глазах ничего не прочтешь, я не привык к таким ледяным голубым глазам, все равно что стекло, придется преодолеть и это.
— Бросается в глаза?
— Ты воспользуешься им в нашей работе, только если я тебе велю, вероятнее всего, это никогда не случится.
— В некоторых случаях достаточно вынуть его.
— Кармен ведет хозяйство, она покажет тебе твою комнату и поможет устроиться, пожалуйста, никогда не вспоминай ее прозвище, оно звучит вульгарно.
— Я думаю, ей все равно.
— Мне не все равно.
У меня есть пистолет, будет собственный дом, теперь мне море по колено, даже свирепый Фуманчу, герой японских боевиков, не мог бы остановить меня, осталась еще одна встреча, самая важная, но раньше надо зайти в кафе Макурро, меня беспокоит крестный, как бы его не занесло. Играли по крупной, я вздрогнул, увидев на зеленом сукне огромную кучу денег, там были даже тысячные купюры — в настоящем казино, где вместо денег в ходу жетоны, все выглядит не так цинично, — за столом напряженная тишина, «тс-с-с, замри, не мешай», Чавес куда-то испарился, на его месте сидел грубый неотесанный малый, моложе меня, и сдавал карты, как он оказался с ними за одним столом? Ховино шепнул мне на ухо: «Это Пепин из бригады «Газ», денег куры не клюют», дон Анхель проигрывал с невозмутимым видом, всегда он так, благородного человека узнаешь по манере вести себя за столом и играть в карты, умеет держать марку, такое поведение было бы уместно среди людей его круга, в каком-нибудь шикарном казино, скажем, в курзале Сан-Себастьяна на берегу Бискайского залива, мягкие ковры, в хрустальных бокалах с сухим шампанским отражается его фрак, это его среда, и там у него были бы шансы на успех, но здесь он обречен на проигрыш, его манеры неуместны среди этих людей, мне стало жаль дона Анхеля, слишком уж велик контраст между belle époque[19] и окружавшим его сбродом, он проигрывает мой подарок и не только его, кто-то сносит карты, кто-то выходит из игры, и вот он остается один на один с Пепином, этого никто не будет называть полным именем, никогда ему не сравняться с доном Анхелем, какое бы состояние он ни сколотил. Старик поставил на карту все, что у него есть, спасовать — значит унизиться перед наглым типом с лицом убийцы, хоть бы он не настаивал на продолжении игры, но нет, к нему подходит администратор, своего рода крупье, и шепчет на ухо: «Не волнуйтесь, сеньор, у нас вы имеете неограниченный кредит», это уж слишком, старик держится храбро, но что толку, у тех, кто его знает, даже дух захватило, я решил рискнуть, хоть и не верил в успех: смотреть не отрываясь на этого наглеца, прямо в глаза, у меня появилось ощущение физического контакта с ним, на какое-то мгновение он поднял глаза, и в этот короткий миг я постарался обмануть его, у противника червы, внушал я Пепину — твой взгляд обладает магической силой, люди увидят то, что ты захочешь, говорила мне Колдунья, — у него червы, тебе ни за что не выиграть, Пепин заколебался, рука потянулась к мокрому лбу, как бы желая снять наваждение, я фанатично повторял свое заклинание, червы, вся масть, Пепин растерялся, стал моргать, червы, длинная масть, у него стали дрожать руки, «дерьмо», сказал он в сердцах и бросил карты, я не верил своим глазам, теперь побыстрее убраться отсюда, чтобы не видеть реакции дона Анхеля, силы покинули меня, трудно заставить себя верить в то, во что не верится, рюмка крепкого ликера сейчас будет в самый раз.
— Ты меня знаешь?
У стойки напротив стоял Пепин, по прозвищу Галисиец, из бригады «Газ», глаза его метали молнии.
— Простите, в газетах о вас не писали.
— Запомни: никогда больше не попадайся на моем пути, а то газеты опубликуют твой некролог.
— Что тебе заказать? Фирма угощает.
— Берегись, в горах я собью с тебя спесь.
Круто повернувшись, он вышел из импровизированного казино, оставив за собой длинный хвост пересудов, интересно, что он ощущал под моим взглядом, бред какой-то, через стеклянную стенку казино я снова увидел стайку девушек, которые преследовали меня весь день, привет! все неприятности остались позади, меня ждет свидание, долой ничтожные заботы и да здравствует счастье!
— Ольвидо!
Она вырвалась из круга подружек — бедняжка, как трудно скрывать свое нетерпение — и бросилась ко мне.
— Аусенсио, наконец-то!
— Мне так хотелось видеть тебя…
— А мне? Я даже видела тебя во сне.
— Любовь моя.
— Знаешь, что мне приснилось?
— То же, что и мне: что мы наконец одни и очень счастливы, гуляем с тобой по дороге в Карраседо и доходим до одного красивого домика, это наш дом, мы входим туда и…
— Нет, все было не так.
Она взяла меня за руки и быстро поцеловала в губы, молчи, не надо ничего говорить, смелый жест с ее стороны, я был счастлив.
— Давай погуляем.
— Я должна тебе что-то сказать.
— Мы всегда должны что-то сказать друг другу, по крайней мере я.
— Но это не то, я должна тебе сказать такое, такое…
— Сенсационное известие.
Я пытался свести все к шутке, потому что испугался, лицо ее омрачилось, глаза горели, в ней чувствовалась тревога и настороженность.
— Мне трудно начать.
— Если это связано с моим поведением в «Долларе», не знаю, что тебе наговорили, клянусь тебе, ничего не было.
— Никогда не обманывай меня, я умру, если ты мне изменишь.
В ее голосе было столько отчаяния, что я испугался не на шутку, лучше бы она рассердилась, сказала, что я распутник, что она меня убьет, не зная точно, о чем идет речь, я поспешил заверить ее:
— Никогда я тебе не изменю, мы с тобой помолвлены.
— Правда?
— Святая правда.
— Не знаю, как сказать тебе…
— Мы должны все говорить друг другу, между нами не должно быть тайн и лжи, понимаешь?
— А если правда причинит нам боль?
— Все равно. Правда может причинить боль, но в ней наше спасение, наша сила и наше преимущество перед теми, кто молчит во имя приличия.
— Я так несчастна…
Ее глаза были полны слез, прекрасные слезы, она тяжело вздохнула, как будто ей не хватало воздуха, дорога шла в гору, вокруг простирались виноградники, ярмарка осталась внизу и казалась сейчас очень далекой, но не враждебной, я прижал ее к груди и выпил катившиеся по щекам слезы, понимая, что ничего дороже в жизни быть не может, как хотелось взять на себя ее тяжесть.
— Мне не позволяют встречаться с тобой.
— Кто? Твоя мать?
— Мама и дядя Анхель. Тебе он тоже не разрешит.
— Уже не разрешил.
— Как же…
— А никак, все, что может разлучить нас, просто не существует.
— Я обещала никому не рассказывать, но это так ужасно. Я убита, сердце рвется на части.
— Дон Анхель считает себя патриархом, главой семьи, но на нас его власть не распространяется.
— На меня распространяется, для меня он не патриарх, а… отец.
— Что?
Гром средь ясного неба, грязная история, но все равно, я не допущу, мы не обязаны платить за их грехи, черт с ними, с их слабостями и пороками, не мне их осуждать, но при чем тут мы, почему они хотят втянуть нас в свои делишки, я им в этом деле не помощник, еще одна любовная история, сколько их было у него, обычная любовная драма, нетрудно себе представить, нечто подобное, наверно, случилось и с моей матерью, она могла бы мне рассказать точно такую историю, если бы мы, конечно, когда-нибудь с ней встретились, он одинокий вдовец, со своими переживаниями, у нее не сложилась жизнь с мужем, они старались утешить друг друга и сами не заметили, как очутились в постели, старый дурак, мог бы, по крайней мере, предохраняться, что вы, что вы, об этом и речи быть не может, это грех и так вульгарно, такие вещи ниже нашего достоинства, ну а этот сеньор из Андалузии, законный муж, имя которого никогда не упоминается в доме, ужасный человек, он не пожелал быть третьим и смылся, вполне его понимаю, поведение дона Анхеля возмущало меня, какая беспомощность, строил невесть что передо мной, пытался искупить свою вину, свою отцовскую несостоятельность по отношению к Ольвидо, миндальничая с каким-то безродным Аусенсио Эспосито, верх бесстыдства, но меня ему не сломить, мы шли, взявшись за руки, погруженные в наши печальные мысли, усталость приносила облегчение, у цементного завода в Тораль-де-лос-Вегас пришлось пересечь железную дорогу и пролезть под вагонами, наконец, я решился перейти в контрнаступление.
