Ученики, составившие Житие Дионисия, нарисовали образ, в котором угадывались черты блаженного. Инока отличали мягкий характер, смирение и добросердечие. Он никогда не старался взять верх в споре, не употреблял власть против тех, кто отказывал ему в должном почтении. Недоброжелатели могли назвать архимандрита «неученым сельским попом» или даже «дураком», не опасаясь наказания. Оскорбления соответствовали грубым нравам, царившим в монашеской среде.

Дионисий высоко ставил книжное учение. Его келья стала школой для таких знаменитых людей XVII века, как Иван Наседка, Иван Неронов, писатель Симон Азарьин.

Священник Иван Шевелев по прозвищу Наседка явился в Троице-Сергиев монастырь в нищем образе и был выделен Дионисием. Благодаря Дионисию он овладел книжной премудростью. Наседка досконально знал Ветхий и Новый заветы и толкования на них, знал творения Василия Великого, Иоанна Дамаскина, Дионисия Ареопагита, многих других отцов церкви, был большим знатоком житийной литературы.

В 1621 году царь Михаил отправил Ивана Наседку в Данию в составе посольства, имевшего целью сосватать государю одну из племянниц короля Христиана IV. Наседке, как искусному богослову, поручено было убедить короля в необходимости крестить невесту в православную веру и раскрыть перед датчанами все преимущества этой веры. Посольство не добилось цели. Но поездка в Данию обогатила Наседку многими наблюдениями за церковным бытом и идеями протестантов.

По возвращении Иван составил сборник «Изложение на лютеры», в котором центральное место заняло обличение датской ереси. В сочинении нашли место как богословские аргументы — «от писаний», так и заметки путника.

Русских послов возили в Христианборг, где провели по строившемуся королевскому дворцу. Строительство велось по проекту Христиана, в духе Ренессанса. Послы «прошли скрозь кирку, а на ней палата», не придав особого значения увиденному. Но Наседка написал по этому поводу вирши, дав волю негодованию. Король «устроил двоекровную палату, долу же под нею двоеимянную ропату; и по лютерски нарицают их две кирки, по-русски же видим их: отворены Люторем во ад две дырки; горе убо устроен в полате блуда и пианства стол, долу же под ним…престол; многих же вводят в кирку ту смыслу королевску дивитися, велеумным же мужем не подобает безумию их дивитися».

Искусство Запада шагнуло далеко вперед, но его новшества коробили ревнителя московского благочестия: «Златом убо и сребром многа устроена телес нагота, в них же тайноблудная вся открыта срамота».

Смутили Наседку многие непривычные бытовые подробности церковного быта Дании — торговля в храме, трофейное оружие на стенах для славы королю, свободное поведение молящихся, открытые двери, через которые в кирку «лазит всякая животина».

С протестантской Данией связан был еще один эпизод. Когда московские власти стали хлопотать о браке старшей царевны Ирины Михайловны и датского принца Вольдемара, Дания отнеслась к исканиям царя более внимательно. Король согласился отпустить сына в Москву, но предупредил, что Вольдемар и его свита будут придерживаться своего вероисповедания. Со своей стороны послы просили, чтобы королевич принял новое крещение.

В 1644 году жених приехал в Москву. Михаил самолично пытался убедить датчанина в преимуществах православной веры. Последовали богословские прения, в которых участвовали Иван Наседка и датский пастор, приехавший в свите королевича.

Богословы и бояре считали, что иноверец и еретик не может быть принят в царскую семью. В противном случае будет нанесен ущерб православному царству.

Объясняя неудачу брачного проекта, подчеркивают неуступчивость принца, его преданность своей вере. Но были и другие, не менее важные причины.

Толковали, будто царь предложил Вольдемару, что он будет третьим лицом в Московском царстве, уступая лишь государю и его наследнику царевичу Алексею.

Осуществить подобные предложения можно было при одном непременном условии. Датчанину надо было предоставить удельное княжество — укрепленные замки, города и волости.

При вступлении на престол Михаил Романов отказался пожаловать удельное княжество даже своим ближайшим родственникам. Он хорошо усвоил уроки опричнины и Смуты.

Для принца Вольдемара вопрос об уделе имел первостепенное значение. Он отклонил все заманчивые предложения московитов, просил отпустить его домой и даже пытался бежать из России.

Писатель князь Семен Шаховской не остался в стороне от событий и написал сочинение, в котором предлагал «ввести королевича в церковь некрещена». Князь поведал о своем «письме» благовещенскому протопопу, а тот — царю. В письме Шаховской высказывал осторожное предположение, что Вольдемара можно и не крестить «в три погружения», а достаточно, чтобы он принял московский символ веры, поклонение иконам и посты и отрекся от своей «папежской» ереси. Боярская дума рассмотрела сочинение князя Семена и нашла, что он «пристал к королевичу». Князь не подвергся опале, но получил назначение на воеводство в далекую северную крепость Колу, где и пробыл два года. К тому времени царь Михаил умер.

Будучи представлен новому государю, князь Семен имел неосторожность сослаться на то, что «письмо» свое он написал не сам собой, а «то все делал, исполняя повеленье блаженные памяти отца его государева» Михаила Федоровича. Слова Шаховского походили на правду. Царь Михаил был озабочен тем, чтобы выдать сестру замуж, и искал пути к соглашению. Шаховской адресовал письмо государю и надеялся заслужить его милость. Но он просчитался.

Узнав о речах Шаховского на приеме у царя Алексея, Боярская дума приказала допросить князя Семена. Он испугался и признал свои слова напраслиной. Розыск о навете, бросившем тень на покойного царя, привел к тому, что бояре обвинили Шаховского в «еретичестве и великом воровстве» и объявили, что он достоин сожжения на костре. Смертная казнь была заменена ссылкой в Сольвычегодск.

Официальные власти не останавливались перед самыми жестокими карами, охраняя московскую старину и незыблемость православия.

По смерти Михаила противники династии стали распространять слухи о том, что царь Алексей вовсе не является царским сыном, что он «подменный», что государь намеревался передать трон Вольдемару. После этого датчанина поспешили выпроводить из России.

Известным церковным деятелем был ученик Дионисия Иван Неронов. Увлекшись в юности религией, Неронов принялся обличать священников из своего села, погрязших в грехе. Его суровые обличения не встретили сочувствия даже у мирян. Юноше пришлось бежать из дома в Троице-Сергиев монастырь. Там он обратил на себя внимание Дионисия, который взял его в свою келью. Неронов перенял у учителя то, что было ближе всего ему самому, — преданность старомосковскому благочестию. Убедившись, что юноша «истинен и верен есть во всем», Дионисий отправил его к Филарету с рекомендательным письмом. Неронов был положен в священники и послан в Нижний Новгород.

Там он продолжал борьбу за нравственное возрождение духовенства и обновление церкви. В столице при посещении дворца он напустился на бояр за неблагочестие — бритье бороды и пр. За свои дерзкие выходки Неронову случалось быть битым.

Решительное столкновение христиан с мусульманским миром было не за горами, и Неронов объявил большим грехом войну христиан против христиан. Он выступил против приготовлений к войне с Речью Посполитой и предсказал поражение России.

Патриарх Филарет, до того покровительствовавший священнику, опалился на него и велел сослать в заключение в отдаленный Никольский Корельский монастырь. После смерти Филарета поборник веры вернулся в Нижний Новгород. В 1636 году он вместе с восьмью другими протопопами подал «память» новому патриарху с описанием церковных непорядков и призывом о спасении православия.

Новый патриарх Иоасаф не последовал примеру Филарета, осудившего Неронова как исступленного безумца. Глава церкви согласился с обличителем и разослал по епархиям грамоту, составленную на основе нижегородской памяти. Будучи вызван в столицу после смерти царя Михаила, Неронов присоединился к кружку придворного священника Стефана Вонифатьева, а потом стал одним из вождей раскола.