В отечественной психологии последовательно разрабатывается представление о связи значения образа с процессом чувственного восприятия «…в виде особой деятельности по построению образа на основе общественно выработанной системы сенсорных эталонов и нормативных действий»[107], — пишет С. Д. Смирнов, анализируя исследования советских психологов (А. В. Запорожца, А. Н. Леонтьева, В. П. Зинченко). В. П. Зинченко формулирует это положение более четко — «восприятие следует рассматривать как действие субъекта, посредством которого осуществляются различные виды преобразования стимулов в образ»[108].
Таким образом, именно система перцептивных действий рассматривается в качестве средства преобразования чувственных впечатлений в образ. С. Д. Смирнов, принимая это положение как принципиально важное, тем не менее считает, что в переосмыслении всей проблематики восприятия и образа еще не сделан решающий шаг. Для этого, полагает он, надо преодолеть главный предрассудок — «это предрассудок о существовании отдельного образа как единицы восприятия, как самостоятельного элемента, из совокупности которых складывается наше представление о реальности. Образ, взятый вне контекста, — пишет он, — является психологически мертвым образованием…»[109]. Образ может быть, по его мнению, не чем иным, как элементом Образа Мира. Он считает, что образ заново не строится на основе актуальной стимуляции, не вырабатывается и отношение к нему, а наоборот, и предметное значение, и личностный смысл образа предшествуют его актуальному переживанию, и все эти параметры заданы всем контекстом деятельности человека.
Образ формируется на основе предварительной гипотезы, основное берется из контекстов путем экстраполяции тех или иных модально оформленных чувственных впечатлений. Все это обеспечивается системой перцептивных операций, которые, в частности, выполняют поиск «таких дифференциальных признаков в зрительном поле, которые позволили бы зрительно конкретизировать уже подразумеваемый всем предметным контекстом фрагмент воспринимаемого мира» [110]. П. Фресс (Fraisse, 1967) также считает, что гипотеза очень важна в процессе опознания и ее отсутствие сильнее нарушает этот процесс, чем нечеткость стимула в оптическом поле.
Как формируется образ, что лежит у его истоков? У истоков образа лежит деятельность, которая служит стержнем, придающим целостный и системный характер образу, Образу Мира в целом.
А как же образ взаимодействует с мозгом? И в этой извечной психофизиологической проблеме А. Н. Леонтьев нашел остроумный ход ее решения, по его выражению — «изящное решение». Он считал, что образ не является содержанием мозговых процессов, мозг лишь проявляет реальные объекты, их свойства, движения и т. д. В мозге нет ни «треугольных», ни «квадратных» и т. д. процессов, нет ни параллелизма, ни изоморфизма, видимого с мозговыми констелляциями. «Образ есть функция, а не содержание мозговых процессов»[111]. Эта оригинальная постановка А. Н. Леонтьевым вопроса о соотношении психического и физиологического непосредственно вытекает из его концепции Образа Мира.
По А. Н. Леонтьеву, образ — это «кусочек», «момент» объективного мира, он не субъективен в том смысле, что «включение организмов (системы функций их органов) в предметный мир (в систему дискретных вещей) приводит к тому, что теперь эта система (функций организма) наделяется отличным от них содержанием (а именно принадлежащим самому предметному миру, системе его вещей). В этом смысле образ не „субъективен“. Он — явление предмета»[112]. Он формируется в. деятельности, на основе предварительной гипотезы, представления, и основная его суть, ядро берется из контекста. Не существует отдельного образа, образ — это элемент целостного контекста, элемент образа мира, он — явление осмысленное и входит в «смысловое поле», в систему значений. Но эта осмысленность, значение образа не имманентны самому образу, они отражают, как мы писали выше, объективную реальность, идеализированную в системе значений. Именно значение образа выступает, по А. Н. Леонтьеву, в качестве 5-го «квазиизмерения» — образа мира.
Проблема образа, его психологическое содержание, пути и механизмы его становления в микрогенезе, его функции нас интересуют в связи с проблемой его нарушения при локальных поражениях мозга. Нам хотелось выяснить, связаны ли нарушения образа с дефектами интеллектуальной деятельности, вербально-логического и образного мышления.
В настоящее время в нейропсихологии усиленно разрабатывается психологический аспект исследования афазии и путей и методов ее преодоления (А. Р. Лурия, Л. С. Цветкова). Одной из задач этого направления является изучение возможной связи нарушений речи с дефектами других психических процессов.
В частности, возрастает внимание к вопросам взаимосвязи афазии с гностическими процессами, в том числе с образной сферой и восприятием. Практика по нейропсихологическому исследованию больных с афазией и их реабилитации также указывает на необходимость исследования этой проблемы. Тем не менее, как показывает анализ литературы, экспериментально-клинических работ, посвященных этой проблеме, все еще крайне мало.
Между тем в общепсихологических исследованиях проблеме связи речи и предметного образа было уделено значительно большие внимания. Так, многие психологи отмечают наличие двусторонней связи между образом и речью (Б. Г. Ананьев, Л. С. Выготский, С. Л. Рубинштейн, П. П. Блонский, А. Н. Леонтьев и др.).
Л. С. Выготский писал, что всякое слово имеет первоначальное чувственное представление, или образ, и рост словаря ребенка прямо связан с образованием многочисленных и многообразных связей между образами предметов (объектов, ситуаций) и словами, их обозначающими. Исследования А. Р. Лурии, Б. Г. Ананьева, Г. Л. Розенгарт-Пупко и др. также показали, что на ранних этапах формирования речи значительная роль принадлежит образу и процесса? предметного восприятия. У взрослого человека взаимосвязь речи и образов-представлений также имеет место, хотя и не в столь яркой форме. С. Л. Рубинштейн считал, что слово является отражением предмета и их связь опосредована либо через обобщенное содержание слова, через понятие, либо через образ. Известны работы, в которых указывается на значительную роль образов в понимании иностранной речи. Так, в работе М. Г. Каспаровой была экспериментально показана значительная роль предметных образов в понимании речи — недостаточность визуализации речи, т. е. возникновения нужных образов-представлений, ведет к дефициту понимания речи. Н. И. Жинкин считает, что понимание речи представляет собой перевод с «натурального языка» на язык образов. Мысль о связи речи с образами мы находим в работах A. Paivio, P. Клацки, G. Miller и др. Проблема участия предметных образов в структуре и функционировании высших форм познавательной деятельности изучалась многими известными психологами (Б. Г. Ананьев, Л. С. Выготский, Е. И. Игнатьев, А. Н. Леонтьев и др.).
Ряд зарубежных и отечественных исследователей рассматривают образы-представления как весьма значительный компонент всех высших психических процессов (Дж. С. Брунер, А. Р. Лурия, С. Д. Смирнов, Л. С. Цветкова).
Важным является и вопрос о полимодальности образов. Известно, что в структуру предметных образов в том или ином соотношении практически всегда входят зрительные, обонятельные, слуховые, тактильные и другие составляющие. Хотя предметные образы как полимодальные психические явления рассматривались многими психологами (А. Н. Леонтьев, А. А. Смирнов, С. Д. Смирнов, А. Р. Лурия, G. E. Shwartz и др.), это положение все еще нуждается в дальнейшем исследовании.
Особый интерес представляет для нас отмечаемая в теоретических и экспериментальных работах значительная роль предметных образов в формировании, протекании и нарушении речи. Во всех этих исследованиях говорится о необходимости сохранности предметных образов для формирования полноценной речи и нормального ее функционирования, отмечается тесная связь слова с чувственной основой, утрата которой ведет либо к утере слова, либо к искажению понимания его смысла и значения. Все это нарушает коммуникативную, номинативную, индикативную функции речи. Нам представляется, что отрыв знака от образов может привести не только к патологии речи, но и в целом к нарушению интеллектуальной деятельности.
