Джозеп не скупился на детали ранее. Он показал мне парочку ее статей. Каждое предложение пропитанное презрением и ненавистью к нашему миру… и я насильно завлек ее в свою святыню? Единственную женщину, которая сделает все возможное, чтобы уничтожить мой мир.

Я не застрахован от этого и точно знаю, чем мы занимаемся, но каким-то образом, увидев это все ее глазами, мои внутренности продолжает как-то непонятно выкручивать наружу. Я никогда не покину этот бизнес. Мое прошлое диктует будущее. Я Сантьяго — разыскиваемый человек с ненасытной жаждой крови, и это значит, что для меня нет никакой изящной диверсии или легкого выхода из игры. Как только она выяснит, кто я, обман уничтожит нас. А пока что, мне нужно держаться от нее подальше и воздвигнуть чертовы барьеры. Теперь это только секс для моего собственного удовольствия.

В секторе шесть я провел всего пять минут. Мне так нетерпелось вернуться к ней. Я едва взглянул на двух агентов УБН, которых мы выкупили в качестве трофеев из Майами. Подвешенный и взвинченный, один из них даже обмочился, увидев меня. Отвратительная вонь мочи заставила Джозепа обрушить на него свои кулаки снова. Другой же парень, смирившись со своей судьбой, оставался тихим. Надеясь на быструю смерть, которую я, учитывая обстоятельства, был готов ему подарить. Взяв нож, я спокойно унял свою злость, пока их кровь алыми струями стекала к моим ногам, а знакомый резкий металлический привкус в воздухе успокоил мои разбушевавшиеся нервы.

— Убери здесь все, — рявкнул я Мануэлю, стягивая свою испорченную рубашку, — а затем я хочу, чтобы все покинули сектор один. Сходите, потренируйтесь в стрельбе по долбанным мишеням.

Правда состоит в том, что я хотел остаться наедине, чтобы иметь возможность разобраться с ней. Я знаю собственные правила. Я не позволяю им подобраться слишком близко. Я беру то, что хочу и затем ухожу, так почему с ней это не так? Что делает ее такой особенной? Почему я хочу повернуться спиной к тому образу жизни, который был для меня так хорош последние пятнадцать лет? Она должна страдать за то, что поставила меня в это положение, за то, что испытывает мои пределы и заставляет меня чувствовать вещи, которые я не чувствовал уже долгое время. Я жажду забвения, которое накрывает меня, когда трахаю ее, но сегодня я возьму ее одним из неприятнейших способов. Я собираюсь сделать ей больно, сломать ее дух и привести девушку к своему образу мышления. Именно так, как все и должно быть.

— Не двигайся, — говорю я резко, поднимая ее руки над головой и ощупывая вырез белого платья, проверяя материал на прочность. Она вздрагивает и это только сильнее меня раздражает. — Я, бл*ть, сказал, не двигайся!

Я резко дергаю шелковый материал, и он разрывается в моих руках. Рву его до самого ее пупка, обнажая эту пригодную для траха полную грудь с темно-розовыми сосками. Теперь и они меня злят. Она не удосужилась надеть лифчик ранее: сучка так отчаянно хотела сбежать. Глубокий, гортанный рык вырывается из моего горла, и я не останавливаюсь уничтожать и рвать, пока вся передняя часть платья полностью не испорчена. Я сжимаю кулаки, комкая разорванный материал. Ее обнаженная кожа взывает, такая мягкая, дразнящая и опасная… Она дрожит всем телом, но аромат ее тела заставляет меня остановиться. Я ощущаю ее страх, а также запах чего-то другого…

Смотрю на ее лицо. Взгляд, который меня встречает словно удар исподтишка прямо в живот. Она смотрит прямо на меня, тяжело дышит, ее голубые глаза расширены от похоти. Вот когда меня осеняет. Мои чувства терзают сладкий аромат ее возбуждения.

Сукин сын… она наслаждается этим.

И вот так просто вся моя порочность улетучивается. Я больше не хочу ее тем образом, она заслуживает лучшего.

Я подхожу к ней вплотную, кулаками зарываюсь в ее волосы и набрасываюсь своим ртом на ее. Я не могу ясно мыслить. Мои цвета сменились на голод и желание. Ив целует меня в ответ с той же неистовостью, когда я перемещаю ее руки вокруг своей шеи, образуя цепь. Она немедленно усиливает хватку, прижимаясь своим телом к моему, и я стону ей в рот.

— Тебе нравится это, mi alma? — рычу я. — Тебе нравится, когда я играю жестко?

— Да, — задыхается она, — дай мне больше, покажи мне все, возьми меня с собой.

Взять тебя? Боже, мне не нужно повторять дважды.

Я скольжу руками под ее задницу, она понимает намек и обхватывает бедрами мою талию, когда я прижимаю ее спиной к пальме. Оборванные концы ее уничтоженного платья застревают между нами из-за моей спешки, и я дергаю их в стороны. Я должен похоронить свой член внутри нее, прежде чем взорвусь.

Зажав ее между деревом и своим тазом, я расстегиваю свои джинсы, отодвигаю ее трусики в сторону и заполняю ее одним грубым толчком. Я практически теряю разум, когда ее влажность и теплота окутывает меня, затягивая все глубже и глубже в ее тело. В то же время я слышу, как Ив издает рваный крик от удивления и восторга.

— Скажи мое имя! — мой голос суровый и нуждающийся. — Позволь мне услышать, как ты выкрикиваешь его.

— Данте! Данте! Данте! — задыхается она, каждая новая интонация идеально совпадает с каждой моей новой атакой.

— Вот так, правильно, мой ангел, — говорю я хрипло, снова находя ее губы и толкая язык ей между зубов, трахая ее рот одновременно с киской. Это куда больше чем забвение; это похлеще и сильнее чем все, что я когда-либо знал.

Я трахаю ее так, будто не занимался сексом год, будто не делал этого с ней всю прошлую ночь или ранее сегодня. Вот что она со мной делает. Каждый раз ощущается по-новому и по-другому. Она доводит меня до исступления и заставляет хотеть ее все больше и больше.

Я так неистов в своем желании, что просовываю язык глубоко в ее рот, и Ив задыхается. Я не могу с собой ничего поделать. Она слишком хороша на вкус, и я хочу насладиться этим. Я не могу умерить свой темп или интенсивность, мой самоконтроль разбит вдребезги. Я чувствую, как ее стенки сжимаются вокруг моего члена, когда она взрывается округ меня.

— Да, кончи для меня! — рычу я, отстраняя свой рот от ее, и она кричит снова. Она напрягается, а затем расслабляется в моих объятиях, и я чувствую себя гребаным Богом. — Да-а-а! — стону я, когда мой собственный оргазм уносит меня во временную пустоту, где нет ничего, кроме нас.

Странное ощущение спокойствия охватывает меня после этого, и мы остаемся соединенными, пока наш пульс не становится ровным и медленным. Ив обмякает в моих руках, но она такая худышка, что я с легкостью могу удержать ее вес. Тишина теперь с каждой секундой превращается в более глубокую, удовлетворяющую боль, больше физическую, чем эмоциональную.

Выскальзывая из нее, я ставлю ее на землю. Ее запястья все еще связаны вокруг моей шеи. Я снимаю с себя ее руки и начинаю развязывать ее, нежно проводя большими пальцами по красным отметинам там, где моя веревка натерла ей кожу. Я испытываю чувство гордости за них. Они — символ нашего желания друг к другу, клеймо, которое я хочу оставлять на ее теле каждый раз, когда мы будем трахаться.

Как только она освобождается от меня, она отворачивается и пытается прикрыться тем, что осталось от ее платья.

— Не надо, — резко говорю я, убирая ее руки и разжимая пальцы.

Я снимаю с плеч ее испорченное платье, пока она не остается абсолютно голой, за исключением белых трусиков. Она не останавливает меня; просто смотрит на меня с нечитаемым выражением на ее красивом лице. Я делаю шаг назад и снимаю свою футболку одним быстрым движением.

— Подними руки.

Ив задерживает свой взгляд на моем прессе, и я не могу сдержать ухмылку, формирующуюся на моих губах. Моему ангелу нравится то, что она видит, но разве она не знает? Она уже заявила права на меня, хочет того или нет, от темной души, скрывающейся под этими мускулами, до этого богом данного лица…

Я надеваю на нее свою футболку ей через голову. Она так велика для нее, что почти достигает колен. Это позор прятать эти груди, но я знаю, что так она чувствует себя более комфортно. Кроме того, я убью любого мужчину, который взглянет на них. Никто другой никогда не получит возможности попробовать ее на вкус. К черту сомнения. К черту все причины, по которым мы не должны быть вместе. Сейчас это притяжение между нами сильнее всего этого.