— К доске. Помнится, на прошлой паре вы очень хотели со мной побеседовать, вещи можете оставить на первой парте, — все с той же улыбкой говорил Михаил Дмитриевич.
На Даню в этот момент было страшно смотреть, желваки ходили ходуном, а глаза снова опасно засверкали. Бросив вещи на парту, он прошел к доске и уставился на уже сидящего за столом финансиста.
— Вы забыли закрыть дверь, — спокойным голосом проговорил Михаил Дмитриевич.
Сжав зубы, Даня проследовал к двери.
— Рассказывайте, Даниил, в пятницу вы сказали, что видели материалы, полагаю, вы готовы к сегодняшней паре, — в кабинете повисла тишина.
Даня молчал, а мы лишь наблюдали за ним, затаив дыхание. Михаил Дмитриевич выжидательно смотрел на него еще несколько секунд, как Даня наконец медленно и твердо проговорил:
— Я не буду тратить ваше время, я не готов.
— Почему? — уже более серьезно спросил преподаватель, слегка приподняв брови.
— На работе был, — финансист медленно выдохнул, откинувшись на спинку стула и мельком посмотрев в нашу сторону, произнес:
— Работа, это, конечно, хорошо, но вы прежде всего студент и должны уделять время учебе.
— Не у всех есть возможность просто учиться, — резко сказал Даня, смотря в лицо преподавателю.
А ведь именно для таких людей, проект, некогда финансируемый отчимом, и был создан, Даня был действительно умен, но из-за постоянных подработок, по которым он мотался с самого первого курса — часто пропускал пары и не выполнял задания. Тем не менее, если у кого и был шанс в нашей группе попасть под подобный проект в универе, то это был Богданов.
Михаил Дмитриевич медленно кивнул и спросил:
— Вы читали хоть что-то?
— Я прочитал первые десять-пятнадцать страниц, дальше только полистал некоторые главы. Финансист снова кивнул, скорее уже собственным мыслями и, приподнявшись на стуле, проговорил.
— Тогда сделаем так: я задаю вам вопросы, часть из них будет на то, что вы читали, насколько я помню, это был как раз вопрос Елены, — Михаил Дмитриевич мельком посмотрел в мою сторону, — а там посмотрим.
Даня, удивленный таким предложением, резко повернул голову в сторону финансиста.
— Итак, вопрос первый… — спокойно начал преподаватель.
Улучив момент, я повернулась к ребятам. Мы обменялись такими же недоуменными взглядами «неужели он его тащит». И действительно, все двадцать минут опроса Михаил Дмитриевич ни разу не попытался завалить Даню. Лишь слушал, уточнял и задавал наводящие вопросы, если Богданов не знал ответа. Однако даже это не всегда помогало Дане, поскольку многих вещей он просто-напросто не знал, но стоило отдать ему должное, держался он хорошо. Финансист задал последний вопрос, на что Богданов лишь отрицательно покачал головой.
Неожиданно с первой парты взметнулась рука.
— Вы что-то хотели, София? — уточнил Михаил Дмитриевич, повернувшись к ней лицом.
— Я бы хотела ответить на вопрос.
— У нас уже есть отвечающий.
— Тогда я могу рассказать эту тему, ведь Богданов почти ничего не рассказал.
У Дани от подобного хамства лишь скептически взметнулась бровь, а Михаил Дмитриевич с усмешкой проговорил:
— У вас еще будет шанс себя показать, София. Садитесь, Даниил, — легко кивнув, Даня забрал вещи с первой парты и, не удостоив Сонечку взглядом, пошел к ближайшему свободному месту.
Мы с Кристиной синхронно выдохнули. Вроде прошло неплохо. Снова спрятавшись за спинами баскетболистов, я начала выводить непонятные закорючки в тетради. Повторение все равно не поможет, после трех бессонных ночей мозг не воспринимал информацию от слова совсем.
— Итак, следующий пойдет… — задумчиво протянул финансист, — пожалуй, один из вас, — в кабинете снова повисла тишина, я повернула голову к Кристине, которая почему-то начала вставать, и тут до меня дошло.
— Да не вы, Акулова, до вас еще очередь дойдет, — мы с Кристиной снова облегченно выдохнули, хотя последняя часть предложения настораживала, — кто-то из здоровой братии сидящих впереди, — уточнил Михаил Дмитриевич, — дальше сами решайте, кто именно.
К моему величайшему сожалению, к доске пошел не кто иной, как Саша, сидевший прямо передо мной и унесший мое укрытие. Быстро закрыв тетрадь, я подняла глаза на доску, стараясь принять менее сонный вид, но взгляд сам зацепился за преподавателя, который, судя по легкой не то усмешке, не то улыбке, с интересом наблюдал за моим копошением. В который раз мне стало неловко от прямого взгляда. Чувствуя, как щеки начинают краснеть, я резко посмотрела на доску, у которой уже стоял Саша.
— Ну что ж, принимайте эстафету, Александр, — обратился к нему Михаил Дмитриевич, стараясь принять более строгий вид и подавить полуулыбку, которая еще пару секунд назад была на его губах. Я, все еще чувствуя румянец на щеках, полностью сконцентрировалась на ответе Саши, который, если выражаться словами финансиста, эстафету принял плохо, точнее даже не стартанул, а просто с пробуксовкой произносил бессвязный поток слов.
— Достаточно, — ровным, ничего не выражающим тоном произнес Михаил Дмитриевич, по чьему лицу трудно было сказать, устроил его ответ или нет.
— Так у меня три? — спросил Саша, все еще стоя у доски.
— Нет, — преподаватель задумчиво покрутил ручку между пальцами, — думаю, пропуск.
У меня удивленно поднялись брови, впрочем, как и, наверное, у половины группы.
— Я же здесь, — непонимающе уставился на него баскетболист, на что преподаватель, саркастично хмыкнув, сказал:
— А я за тело оценки не ставлю, только за мозги, так что наличия вашей физической оболочки недостаточно для оценки, — глаза Саши к концу фразы финансиста расширились до невероятных размеров.
— Но я же… — снова попытался возразить он.
— Я понимаю, что много и долго думать вы не привыкли, но постарайтесь усвоить ответ с первого раза, — уже более холодным тоном проговорил Михаил Дмитриевич, — можете идти.
И так продолжалось еще около тридцати минут. За это время у доски побывало несколько человек, и почти все одинаково безуспешно. На чьи-то выступления финансист отвечал усмешками, которых у него был целый арсенал — от едкой и саркастичной, до легкой и беззлобной, почти похожей на улыбку. Впрочем, последнюю я видела всего пару раз: на первой паре, когда стояла у доски и около сорока минут назад.
Кому-то везло еще меньше, ему доставались колкие высказывания вкупе нелестной оценкой интеллекта. То, что наш преподаватель терпеть не мог глупых людей, было понятно еще с первой встречи, но сегодня это прочувствовал на себе буквально каждый.
— Сейчас будет перекличка, а потом продолжим, — проговорил Михаил Дмитриевич, — так, Акулова здесь.
Слушая фамилии, я одновременно пыталась понять, за что и какие оценки собирался ставить финансист. За зубрежку он влепил двойку и трояк, за плавание в материале сразу два, баскетболисту вообще пропуск, что он поставил Дане — неизвестно. А мне? Что он поставил мне за первую пару? Ничего или пропуск? За домашкой я так и не успела посмотреть оценку в системе.
— Богданов тоже здесь.
— А что у меня? — поинтересовался Даня.
— На следующих парах доработаете, пока без оценки, — сказал Михаил Дмитриевич, быстро взглянув на Даню, у которого уже второй раз за эту пару чуть не отвалилась челюсть, — останьтесь после пары, — тихо добавил финансист.
Даня молча кивнул и посмотрел немного ошарашенными глазами на нас. Кристина показала ему большой палец, а мы с Петей ограничились улыбками. Как-то это все было странно. Впереди я услышала шепот Саши и его друзей.
— А почему ему ниче не поставили, мне вообще пропуск влепил, — от их разговора меня отвлекла собственная фамилия, прозвучавшая из уст преподавателя.
— Миронова, — я уже подняла руку и снова высунулась из-за плеча Саши, как финансист меня опередил, — разумеется здесь, — наши взгляды снова встретились.
«В который уже раз» — подумала я.
Он отвел взгляд первым и продолжил перекличку, а я снова спряталась в свой угол, пытаясь понять, в какой момент подобные взгляды стали традицией. Если раньше мне казалось, что он таким образом давал понять, что помнит от тех неосторожных словах, произнесенных в коридоре, то сейчас становилось понятно, что дело вовсе не в этом.
