— Я не понимаю, зачем вам это, — озвучила я самый первый вопрос, возникший в голове, на что преподаватель лишь отрицательно покачал головой.

— Это не ответ на вопрос.

Я отвела взгляд, слегка закусывая губу с внутренней стороны. Какого ответа он вообще от меня ждет? Критики? Лести? Приподняв голову, я снова посмотрела на преподавателя, терпеливо ждавшего ответа на свой вопрос.

Вряд ли что-то из этого.

— Можете не подбирать слова, говорите, как думаете, — спокойно проговорил финансист.

Не подбирать слова? С человеком, который практически каждое слово оборачивает против тебя самого. Стоило хотя бы вспомнить ситуацию с Соней или Сашей. Впрочем, какая разница, если врать я никогда не умела, а предсказать реакцию финансиста было из области фантастики. Оставалось только говорить правду.

— Я думаю, что ваш подход несколько грубоват, — тихо ответила я, одновременно обдумывая, что сказать дальше.

— Значит, по-вашему, я поступил с вами грубо? — произнес финансист, стараясь удерживать серьезное выражение лица. Правый уголок губ так и тянулся к щеке.

— Нет. Мои страхи — это моя проблема, и я прекрасно это понимаю, это не делает мне скидки, — внимательно смотря в глаза преподавателю, проговорила я и добавила: — я имела в виду другое.

— Вы имеете в виду мои комментарии? — уточнил Михаил Дмитриевич, слегка выгнув бровь, не давая мне договорить.

— В том числе, — подтвердила я, утвердительно кивнув.

Финансист все же не сдержал ухмылки.

— Люди не любят, когда им подносят зеркало.

Я посмотрела в лицо преподавателю. Так вот, как это называет — подношением зеркала к лицу. Видимо, заметив мой пристальный взгляд и несколько изменившееся настроение, финансист вмиг посерьезнел и спросил:

— Думаете, я много на себя беру?

— Я этого не говорила.

— Но подумали, — произнес он с легкой улыбкой.

Я отвела взгляд. Разумеется подумала, не было смысла это скрывать. И тем не менее это не мне судить.

— Ваше право преподавать так, как считаете нужным, тем более, если кафедра вас поддерживает.

— По-вашему, речь шла лишь о преподавании? — с любопытством поинтересовался Михаил Дмитриевич, склонив голову на бок и лукаво посмотрев на меня.

Я же снова непонимающе уставилась на него. Этот вопрос поставил меня в тупик.

— Я имел в виду несколько иное, — вкрадчиво добавил преподаватель.

Чувствуя, что теряю нить разговора, я попыталась вспомнить все, о чем мы говорили.

— Работа и учебы — лишь одна область жизнь. Я бы не опирался только на эти два фактора, составляя мнение о человеке, — мягко произнес преподаватель и внимательно посмотрел на меня, словно ожидая ответа или, скорее, понимания смысла сказанного. — Вы ведь уже составили свое обо мне?

Все, что мне было ясно — разговор зашел не в то русло, не говоря уже о том, что консультация была по поводу проекта, до которого мы так и не дошли.

— Я не совсем понимаю, к чему вы клоните и в целом высказывать свое мнение о вас, как о человеке, несколько выходит за рамки предмета, — тихо произнесла я, стараясь уйти от прямого ответа.

— А вы хотели бы остаться в этих рамках? — вкрадчиво поинтересовался преподаватель, с интересом наблюдая за моей реакцией.

Тело неожиданно окаменело, я, казалось, не могла пошевелиться и лишь неверяще смотрела на финансиста.

Слегка улыбнувшись и чуть понизив голос, Михаил Дмитриевич проговорил:

— Полагаю, для первой консультации достаточно.

Посмотрев на преподавателя еще пару секунд, словно не веря, что он действительно произнес эти слова, я встала из-за парты и, тихо попрощавшись, вышла за дверь.

«Что, черт возьми, это вообще было?»

Впрочем, подобным вопросом я задавалась практически каждый день весь следующий месяц, который, стоило признать, пролетел настолько незаметно, что, увидев, десятое чисто октября, я с неверием смотрела в календарь еще несколько секунд. Нельзя было сказать, что месяц выдался насыщенным, скорее наоборот напоминал непроходящий день сурка, где единственным ярким пятном были как раз встречи с финансистом.

И я была бы рада отнекиваться и упорно делать вид, что не понимала, к чему вели все эти чрезмерно частые взгляды преподавателя в мою сторону, которые я честно старалась избегать еще добрые полторы недели после сделанного им намека, а также уже ставшие традиционными вызовы к доске и неожиданно начавшиеся проверки решений посреди пары. С едва ощутимыми, будто случайными прикосновениями к спине, пока он стоял позади меня.

Не говоря уже о консультациях, назначавшихся по нескольку раз в неделю, якобы по поводу проекта. Но правда состояла в том, что темы наших бесед даже близко не касались предмета, но были тесно связаны с личностью каждого из нас. Что поначалу вызывало у меня явное смятение, настороженность и иногда смущение. Со временем эти чувства отступили на второй план, уступая свое место любопытству, интересу и чему-то еще, что я долго не могла понять. В какой-то момент я перестала столбенеть от неожиданных вопросов, бояться говорить открыто и вместе с тем бесконечно радовалась ответам финансиста или его комментарии на сказанное мною.

Мы могли говорить о чем угодно и мне нравилось узнавать его. Видеть, как он открывается для меня с новой стороны, невидимой для других. Я наконец начинала понимать его, и это пугало…

Пугало, как всего за месяц мой преподаватель стал так близок мне. Как получилось так, что чувство тревоги, испытываемое мной с самой первой встречи с финансистом, превратилось в нечто иное, совершенно противоположное. Или же оно было таким с самого начала, иначе как объяснить то чувство, заставляющее сердце учащено биться, а тело буквально замирать. Почему каждый, при входе в кабинет, у меня перехватывало дыхание, а мысли путались в голове.

Я могла бы, как угодно, долго прокручивать все это в голосе и приходить к одним и тем же выводам, но время шло и нужно было что-то делать, вот только что именно — я не знала.

Финансист как будто замер в ожидании, не переходя уже обозначенную за этот месяц черту, возможно, он ждал какой-то более явной реакции от меня на проявляемый им интерес. А может, он просто тянул время до конца семестра. В конце концов, подобные случаи никогда не вызывали одобрение университета.

Глубоко вздохнув, я отпила из кружки, стараясь отвлечься от идущих по уже протоптанной дорожке мыслей, и уставилась на непрочитанное сообщение от Кристины. Там не было ничего такого, лишь вопрос, как у меня проходят выходные и сделала ли я домашку. Но каждый раз видя сообщения от подруги, я боялась получить вопрос, на который сама еще не до конца знала ответ.

Я не могла разобраться в своих чувствах и не понимала, как все так быстро произошло. Что же касалось финансиста, то несмотря на проявленный интерес ко мне, я смутно понимала, чего он хотело на самом деле.

Михаил Дмитриевич все же был взрослым, уже состоявшимся мужчиной, с немалым опытом за плечами, и к тому же моим преподавателем. Нетрудно было догадаться, о чем подумает большинство, в том числе и Кристина, и так уже давно подозревающая, что мои участившиеся консультации явно не случайность.

Сделав еще глотов, стараясь подавить удручающие мысли, я еще раз посмотрела на сообщение Кристины, почувствовав легкий укол вины. Мне бы тоже не помешало поинтересоваться жизнью подруги. В последний месяц наше общение ограничивалось лишь редким перешептыванием на лекциях, пятиминутными разговорами в коридорах и нечастыми сообщениями в соцсетях. И вина здесь лежала явно не на Кристине.

А между тем, их отношения с Даней, точнее, надежды подруги на эти отношения буквально рассыпались на глазах. Богданов практически не появлялся на парах, посещая только профильные предметы и то не всегда. На вопросы ребят, где он все время пропадает, Даня отвечал сухо: «На работе».

Была ли это та самая работа, о которой Богданов говорил в самом начале семестра, тоже оставалось неизвестным. Лишь однажды Даня обмолвился, что наконец-то занимает тем, о чем мечтал. Меня и Петю такой ответ вполне устроил, в отличие от Кристина, понимавшей, что новой жизни Богданова ей, очевидно, было отведено еще меньше места, чем в предыдущей.