— Расскажи мне поподробнее!

— Охотно.

— Ты войдешь?

— О Жак, нет! Мой мальчик, нам и без того очень жарко, не так ли, Триго?

Великан проворчал в ответ нечто невразумительное, что лишь с огромной натяжкой походило на знак согласия.

— Как! Он заговорил? — произнес метр Жак. — А раньше утверждали, что он немой. А знаешь ли ты, приятель Триго, как тебе повезло, когда наш Обен подружился с тобой? Теперь ты почти похож на нормального человека; к тому же тебе обеспечена похлебка, чем не могут похвалиться все собаки, даже находящиеся в замке Суде.

Попрошайка открыл огромный рот и так ухмыльнулся, что Обену пришлось рукой зажать его зияющую пасть и остановить приступ веселья, который огромные запасы воздуха в легких великана делали небезопасным.

— Тише! Тише, Триго! — одернул его Обен.

Затем он объяснил метру Жаку:

— Бедняга до сих пор думает, что находится на центральной площади в Монтегю.

— Ну хорошо, раз вы не хотите спуститься, я позову парней. В конце концов Куцая Радость, вы правы, там нестерпимо жарко! А многие из них говорят, что просто-напросто сварились заживо; но вы ведь знаете наших ребят: они всегда на что-нибудь жалуются.

— А вот Триго, — вставил реплику Обен, ударяя, будто лаская, кулаком по голове великана, служившего ему средством передвижения, — никогда не жалуется.

В знак благодарности за проявленное к нему Куцей Радостью дружеское расположение Триго ответил кивком, сопровождая его громким смешком.

Метр Жак, которого мы только что представили нашему читателю и с которым нам осталось лишь познакомиться, был мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти и выглядел так же, как и все остальные честные арендаторы в округе Реца.

Хотя на плечи ему беспорядочно спадали длинные волосы, его подбородок, напротив, был чисто выбрит; на нем была чистая суконная куртка вполне современного покроя (если сравнивать с теми, что еще носили жители Вандеи), надетая на жилет в широкую белую и светло-желтую полоску из той же ткани, и только крашеные полотняные штаны и хлопчатобумажные синие гетры были похожи на те, что носили его земляки.

Пара пистолетов — их отполированные рукоятки виднелись из-под краев его куртки — были единственным вооружением, которое у него сейчас было.

Метр Жак, человек с благодушным и невозмутимым выражением лица, был командиром одного из самых дерзких отрядов в округе, слыл в радиусе десяти льё самым решительным шуаном и пользовался среди населения огромным уважением.

В течение пятнадцатилетнего правления Наполеона метр Жак почти не выпускал оружия из рук. С двумя или тремя бойцами, а часто действуя в одиночку, он успешно противостоял целым подразделениям, которым было поручено его поймать; ему постоянно сопутствовала удача, а он проявлял отчаянную отвагу, и среди суеверных жителей Бокажа стали ходить слухи о том, что у него сверхъестественные способности и что он заколдован, поэтому пули синих не причиняют ему вреда.

И вот, после Июльской революции, в первых числах августа 1830 года, когда метр Жак объявил о том, что он собирается выступить против властей с оружием в руках, к нему стали стекаться мятежники со всей округи, и некоторое время спустя ему удалось собрать довольно крупный отрад и небезуспешно начать свою вторую партизанскую войну.

После разговора с Обеном Куцая Радость, сначала высунув голову, чтобы расспросить вновь прибывших, а затем приподнявшись из-под земли по пояс, метр Жак наклонился к отверстию и коротко и на редкость переливчато свистнул.

Не прошло и нескольких секунд после его сигнала, как из чрева земли донесся приглушенный шум, напоминавший гудение пчелиного улья. В нескольких шагах от них между двумя кустами приподнялась решетка, поддерживаемая с четырех углов сваями; прикрытая, как люк, дерном, мхом и опавшей листвой, она ничем не выделялась на прилегающей местности.

Когда решетка приподнялась, открылось глубокое и широкое подземное убежище (нечто вроде силосной ямы), откуда один за другим вышли человек двадцать.

Одежда этих людей не имела ничего общего с живописными элегантными костюмами, в каких щеголяли разбойники, появлявшиеся из картонных пещер на сцене Опера Комик, — им до актеров было далеко. Одни из них были одеты так же, как Вшивый Триго, другие же носили суконные куртки, что придавало им более достойный вид; но все же большинство было облачено в домотканое тряпье.

Что же касалось оружия, то и здесь не было однообразия. Три или четыре армейских ружья, полдюжины охотничьих ружей и столько же пистолетов составляли их огнестрельное вооружение; холодное оружие не внушало вероятному противнику особых опасений, ибо оно было представлено лишь одной саблей, принадлежавшей метру Жаку, да двумя пиками, оставшимися от первой войны, и десятью вилами, тщательно отточенными их владельцами.

Когда все храбрецы высыпали на поляну, метр Жак направился к поваленному стволу дерева и присел на него, в то время как Триго осторожно опустил на землю Обена Куцая Радость рядом, а затем отошел в сторону, однако не удаляясь далеко, чтобы его спутник недолго ждал, если он ему вдруг понадобится.

— Да, Куцая Радость, — произнес метр Жак, — хотя я уже знаю, что волки вышли на охоту, меня радует, что ты взял на себя труд меня об этом предупредить.

Затем без всякого перехода он спросил:

— Но как случилось, что ты вдруг появился в наших краях? Ведь тебя задержали вместе с Жаном Уллье. Однако он спасся во время переправы через брод Пон-Фарси, и меня это нисколько не удивляет, но как тебе, мой бедный друг, безногому, удалось ускользнуть?

— А почему, — рассмеялся Обен Куцая Радость, — почему вы не берете в расчет ноги Триго? Я слегка уколол задержавшего меня жандарма; похоже, что это ему совсем не понравилось, так как он меня тут же выпустил из рук, а кулак моего приятеля Триго только завершил дело. Но откуда, метр Жак, вам известно, что произошло?

Метр Жак беззаботно пожал плечами.

Затем, не отвечая на вопрос, заданный, как ему показалось, из праздного любопытства, он произнес:

— Ах, это! А ты, случайно, не пришел мне сообщить, что выступление отложено?

— Нет, оно, как и раньше, намечено на двадцать четвертое.

— Тем лучше! — ответил метр Жак. — По правде говоря, мне уже надоели все их отсрочки и хитрости. Боже великий! Неужели надо столько времени, чтобы взять ружье, попрощаться с женой и выйти из дома?!

— Терпение! Осталось ждать совсем немного, метр Жак.

— Четыре дня! — произнес с нетерпением в голосе метр Жак.

— И что же?

— А я считаю, что и трех дней слишком много. Мне еще не выпало случая, как Жану Уллье, слегка помять их бока прошлой ночью у порога Боже.

— Да, мне рассказали.

— К несчастью, — продолжал метр Жак, — они жестоко отыгрались над нами.

— Как это?

— А ты разве не знаешь?

— Нет, я иду прямо из Монтегю.

— В самом деле, ты не можешь это знать.

— Но что же произошло?

— Они убили в доме Паскаля Пико одного храброго молодого человека, которого я уважал, несмотря на то что люди, подобные ему, вызывают у меня антипатию.

— Кого же именно?

— Графа де Бонвиля.

— Ба! А когда?

— Да сегодня, часа в два пополудни.

— Мой дорогой Жак, как же вы могли, черт возьми, об этом узнать в своей норе?

— А разве мне не известно все, что меня интересует?

— Тогда я, право, не знаю, стоит ли мне говорить о том, что привело меня к вам.

— Почему же?

— Потому что вам об этом уже наверняка известно.

— Возможно.

— Я бы хотел точно знать.

— Хорошо!

— По правде говоря, это избавило бы меня от неприятного поручения, которое я неохотно согласился выполнить.

— Ах, значит, ты пришел от тех господ.

Метр Жак произнес последние слова, выделенные нами, презрительным тоном, в котором прозвучала в то же время угроза.

— Да, — ответил Обен Куцая Радость, — а Жан Уллье, встретившийся мне позднее по дороге, тоже попросил меня переговорить с вами.