Там он застал дочерей, ибо сторожить ворота замка было доверено Розине (по первому стуку молотка она должна была дернуть за веревку).

Девушки молча сидели по обе стороны камина. Мари казалась взволнованной, а Берта — задумчивой. Все мысли девушек были лишь об одном Мишеле.

Мари, предположив, что молодой барон отправился вслед за Бонвилем и Малышом Пьером, волновалась, представляя себе, какие трудности и опасности подстерегали его.

Берта же была целиком во власти той пьянящей радости, которая охватывает влюбленное девичье сердце, когда ему открывается, что его избранник отвечает взаимностью. В глазах молодого барона она прочла, как ей показалось, признание и подумала, что робкий и застенчивый юноша поборол свою нерешительность и рисковал жизнью исключительно ради любви к ней. Она подумала, какой же великой должна была быть любовь молодого человека, чтобы совершить такой переворот в его душе. Предаваясь мечтам, она строила воздушные замки и сурово упрекала себя за то, что не вернула его в гостиную, когда заметила, что его не было среди тех, кто спасался бегством благодаря его великодушному поступку.

Неожиданно она улыбнулась, подумав, что он, по всей видимости, находится где-то поблизости и прячется в каком-нибудь укромном уголке замка, чтобы тайком наблюдать за ней, и стоит ей только выйти во двор или в парк, как он тут же появится перед ней со словами: "Вот видите, на что я способен ради одного вашего взгляда!"

Маркиз едва успел устроиться поудобнее в кресле, и у него еще не было времени заметить настроение дочерей, которое он, впрочем, отнес бы на счет совсем других причин, как послышался стук молотка в ворота.

Маркиз де Суде вздрогнул. И вовсе не потому, что стук оказался неожиданным для него. В ворота стучали совсем не так, как можно было ожидать: кто-то довольно робкий, почти раболепствующий, не имевший ничего общего с армией, держал в руке молоток.

— О! — заметил маркиз. — Что это?

— Мне кажется, что кто-то постучался в ворота, — очнувшись от своих мыслей, ответила Берта.

— Да, кто-то постучался, — подтвердила Мари.

Маркиз, как настоящий мужчина, рассудил по-другому и, тряхнув головой, произнес: "Не в этом дело"; он подумал, что в подобных обстоятельствах надо все видеть собственными глазами, и не только подумал, но и решил это сделать.

Поэтому он встал, покинул гостиную, пересек прихожую и вышел на первую ступеньку высокого крыльца.

В самом деле, вместо сабель и штыков, которые, как он ожидал, должны были блестеть в темноте, вместо грубых солдатских усатых физиономий он увидел перед собой лишь раскрытый купол огромного синего зонта, поднимавшегося навстречу ему по ступенькам крыльца.

Приближавшийся зонт, похожий на панцирь гигантской черепахи, грозил своим острием, словно ребром античного щита, угодить ему в глаз, что вынудило маркиза приподнять край зонта, и он увидел перед собой мужчину с хитрой лисьей мордочкой со сверкающими, словно два рубина, маленькими глазками; на нем был высокий с очень узкими полями котелок, который так часто чистили щеткой, что он блестел в темноте, словно лакированный.

— Тысяча чертей! — воскликнул маркиз де Суде. — Это же мой кум Лорио!

— Всегда к вашим услугам, если вы в таковых нуждаетесь, — произнес вновь прибывший писклявым голосом, который становился замогильным, как только его владелец старался придать ему елейные нотки.

— Добро пожаловать в Суде, метр Лорио, — произнес маркиз таким бодрым голосом, словно приход Лорио, которого он встречал со всей сердечностью, обещал доставить ему огромную радость. — Сегодня вечером я ожидаю много гостей, и вы на правах нотариуса хозяина дома поможете мне их достойно принять. Входите поскорее и поздоровайтесь с моими дочерьми.

И старый дворянин совершенно непринужденно первым направился в гостиную, что свидетельствовало о том, насколько маркиз соблюдал дистанцию между собой и простым деревенским нотариусом.

Следует отметить, что метр Лорио с такой тщательностью стал вытирать ноги о коврик, лежавший перед дверью этого святилища, что вся учтивость, которую маркиз счел бы уместной ему оказать, оставшись позади него, обернулась бы для старого дворянина настоящим мучением.

Воспользуемся паузой, пока наш нотариус, на которого через полуприкрытую дверь падал свет, складывал зонтик и вытирал ноги, чтобы в соответствии с нашими скромными возможностями набросать его портрет.

Метр Лорио, нотариус из Машкуля, был тощим, тщедушным человечком, казавшимся вдвое ниже ростом из-за привычки говорить с собеседником, согнувшись перед ним вдвое в знак глубочайшего уважения.

Длинный и острый нос вполне заменял ему лицо. Не поскупившись на подобное украшение лица, природа обделила метра Лорио во всем остальном таким чудовищным образом, что надо было очень долго приглядываться к нему с самого близкого расстояния, чтобы разглядеть, что глаза и рот у него были как и у всех других смертных, однако, убедившись в этом, наблюдательный человек сразу бы отметил про себя, что глаза отличались живостью взгляда, а линия рта не была лишена изящества.

И в самом деле, о характере метра Лорио — или кума Иволги, как его называл маркиз де Суде, который, как всякий хороший охотник, был немного орнитологом, можно было судить по его внешности: он был достаточно ловок, чтобы ухитряться получать около тридцати тысяч франков там, где его предшественники едва сводили концы с концами.

Чтобы добиться подобного результата, считавшегося до него недостижимым, г-н Лорио изучал не Кодекс, а людей; основываясь на своем житейском опыте, он пришел к выводу, что в характере ему подобных преобладающими чертами являются тщеславие и гордыня, и постарался использовать эти два порока в своих целях, став вскоре нужным человеком для тех, кто ими грешил.

Вежливость метра Лорио — в полном соответствии с его жизненной установкой — доходила до раболепия: он не отвечал на приветствия, а сгибался в три погибели и, упражняясь, так наловчился, что его тело, словно у индийского факира, привычно складывалось помимо его воли; он не уставал повторять при каждом удобном случае титулы своих клиентов, и будь то барон, шевалье или простой дворянин, всегда обращался к нему не иначе как в третьем лице. Впрочем, он так униженно и одновременно бурно проявлял свою признательность в ответ на любезное обращение, демонстрируя в то же время такое преувеличенное рвение и преданность в ведении порученных ему дел, что снискал немало похвал и мало-помалу приобрел обширную клиентуру из числа местной знати.

Однако более всего поспособствовала успеху метра Лорио в департаменте Нижняя Луара и даже в соседних департаментах его неумеренность в проявлении политических убеждений.

Машкульский нотариус был одним из тех, про кого могли сказать: "Он роялист больше, чем сам король".

Его маленькие мышиные глазки загорались, стоило ему только услышать имя какого-нибудь якобинца, и для него все либералы, начиная от Шатобриана и кончая Лафайетом, были якобинцами.

Он так никогда и не принял Июльскую монархию и называл Луи Филиппа не иначе как "господином герцогом Орлеанским", так и не признав титул королевского высочества, дарованный тому Карлом X.

Метр Лорио частенько наведывался в замок Суде.

В соответствии со своей тактикой он выставлял напоказ глубокое почтение к блистательным осколкам знатного семейства, принадлежавшего к уходящему в прошлое общественному строю, о котором искренне сожалел. Его уважение к этой семье было весьма глубоким, и он смотрел сквозь пальцы на то, что маркиз, совсем не заботившийся, как мы уже говорили, о приумножении своего состояния, частенько забывал платить нотариусу проценты за деньги, которые он у него брал в долг.

Маркиз де Суде охотно принимал у себя своего кума Лорио прежде всего потому, что, как мы уже сказали, одалживал у него деньги, а также потому, что не мог оставаться нечувствительным к лести, как и любой другой на его месте, и, наконец, потому, что из-за натянутых отношений с соседями он вел замкнутый образ жизни и с радостью принимал в своем доме всякого, кто мог помочь ему нарушить однообразное течение времени.