Воспользовавшись просчетами властей, метр Жак значительно пополнил свой отряд и своими умелыми действиями сколотил довольно крупные силы, чтобы держать под контролем леса в то время, когда разоружилась вся Вандея.
Гаспар, Луи Рено, Стальная Рука вместе с другими предводителями восстания укрылись за морем, и только один маркиз де Суде все еще раздумывал; с той поры как он расстался с Малышом Пьером или скорее с той поры как Малыш Пьер расстался с ним, неудачливый дворянин утратил веселое расположение духа, помогавшее ему с честью поддерживать бодрое настроение у своих близких; однако, когда отпала необходимость казаться все время веселым, маркиз впал в другую крайность и стал темнее тучи. Поражение при Ле-Шене не только больно ударило по его самолюбию, но и до основания разрушило воздушные замки, которые он с такой любовью воздвиг для себя; в партизанской жизни, в прошлом овеянной романтикой, он теперь увидел многое другое, чего раньше и не предполагал, то есть обратную сторону медали: мелочи повседневности, невзгоды и лишения, выпадавшие на долю изгнанника.
И случилось так, что маркиз, скучавший в свое время в своем небольшом замке, теперь с грустью вспоминал о семейных вечерах, проведенных у домашнего очага рядом с Бертой и Мари; однако он больше всего тосковал по беседам с Жаном Уллье; ему не хватало старого егеря, и он даже проявил несвойственное ему участие к его судьбе, решив поинтересоваться, что с ним стало.
И вот когда маркиз пребывал в таком расположении духа, он нечаянно встретился с метром Жаком, который прибыл в окрестности Гран-Льё, чтобы проследить за передвижением пешей колонны.
Следует отметить, что маркиз никогда не проявлял особой симпатии к предводителю братьев-кроликов, который, взяв на себя командование отрядом, лишил маркиза всех его полномочий; именно независимый характер метра Жака и был, по мнению маркиза, причиной поражения вандейцев; метр Жак, отвечая ему взаимностью, терпеть не мог маркиза, так же как не любил любого человека, чье происхождение и социальное положение возвышало его над другими людьми; однако, увидев, в какую нищенскую хижину переселился маркиз после ухода Малыша Пьера в Нант, он пожалел старика и предложил ему укрыться в лесу Тувуа, где маркиз ни в чем не испытывал бы недостатка и где он мог бы развлечься, обменявшись тумаками с солдатами Луи Филиппа.
Разумеется, король Луи Филипп для маркиза был просто Филиппом.
И только последний довод метра Жака убедил маркиза де Суде принять предложение; он горел желанием отомстить за крах своих надежд и выместить на ком-нибудь свою досаду, тоску по дочерям и облегчить печаль от разлуки с Жаном Уллье. Он последовал за предводителем братьев-кроликов, который из непослушного подчиненного превратился в покровителя и теперь, тронутый простотой и доброжелательностью маркиза, обращался с ним гораздо с большим почтением, чем прежде, что противоречило его грубой внешности и былому предубеждению по отношению к аристократам.
Что же касалось Берты, то на следующий же день после того как ее приютил Куртен и она собралась немного с силами, девушка поняла, что в отсутствие отца или Жана Уллье, который в крайнем случае мог его заменить, по меньшей мере неприлично находиться с любимым под одной крышей, хотя тот и ранен, ибо это может сказаться на ее репутации; она ушла с фермы и поселилась в доме Тенги у Розины. Находясь в получетверти льё от Мишеля, она каждый день навещала молодого человека и ухаживала за ним с нежностью влюбленной женщины.
Мишель был тронут преданностью Берты; однако он продолжал любить Мари и чувствовал себя неловко перед ее сестрой; ему не хватало мужества повергнуть в отчаяние девушку, которой был обязан жизнью. Между тем мало-помалу безропотная покорность судьбе уступила место неистовому и горькому чувству, какое он испытывал первые дни, и, не сумев свыкнуться с мыслью, что ему надо принести себя в жертву, как требовала от него Мари, в ответ на все знаки внимания, которыми его щедро одаривала Берта, он лишь отделывался натянутыми улыбками, а когда девушка уходила, он горестно вздыхал, и Берта принимала вздохи молодого человека на свой счет. Однако, если бы не Куртен (тот всякий раз поднимался по лестнице в комнату Мишеля, как только видел, что Берта исчезала за деревьями сада, и устраивался у изголовья раненого, чтобы поговорить с ним о Мари), тонкая и впечатлительная душа Мишеля в конце концов, возможно, и приняла бы сложившиеся обстоятельства за фатальную неизбежность. Но мэр Ла-Ложери настолько часто напоминал своему молодому хозяину о Мари, уверяя, будто желает видеть его счастливым, что, по мере того как у Мишеля затягивалась рана на руке и возвращались утраченные силы, он все сильнее чувствовал, как его душевная рана все больше кровоточила, и вся его признательность Берте в миг улетучивалась при одном лишь воспоминании о ее сестре.
Труд, проделанный Куртеном, можно было сравнить с тем, что совершала Пенелопа: за ночь он разрушал все, что Берте за день удавалось создать.
В том болезненном состоянии, в каком находился Мишель, когда он прибыл в дом Куртена, мэр Ла-Ложери легко выпросил прощение за свое поведение на дороге, приведя в качестве оправдания искреннюю привязанность и волнение, которое он якобы испытывал после бегства барона; затем, как мы уже сказали, раскрыв душевную тайну Мишеля, что не составило ему большого труда, он вкрался в доверие к нему, уверяя в преданности и ловко польстив его самолюбию за симпатию к Мари. У Мишеля не было возможности с кем-нибудь поделиться своими горестями, и потому он страдал еще больше; Куртен, делая вид, что сочувствует ему, и с ловкостью подогревая его чувство к Мари своим восхищением ею, смог догадаться по отдельным высказываниям Мишеля о том, что произошло между молодым человеком и сестрами.
Куртен постарался скрыть свое истинное отношение к Берте; он повел себя с ней так хитро, что она была уверена: арендатор не дождется, когда она станет женой его молодого хозяина. Когда Мишеля не было рядом, он обращался к ней как к своей будущей хозяйке. В конце концов ему удалось добиться того, что девушка, ничего не зная о его прошлом, только и говорила Мишелю о преданности арендатора и называла его не иначе как "наш добрый Куртен".
Когда арендатор оставался наедине с Мишелем, он сразу же заводил с ним задушевный разговор, затрагивая самые чувствительные сердечные струны молодого человека, и тот, введенный в заблуждение его участием, раскрывал ему свою душу, рассказывая о своей любви к Мари; Куртен неизменно делал один и тот же вывод: "Она вас любит" — и внушал Мишелю, что следует настаивать на своем, за что Мари впоследствии будет ему только благодарна; в своей настойчивости он шел еще дальше и клялся в том, что, после того как его хозяин выздоровеет и на дорогах не будет больше войск, он посвятит все свое время устройству его счастья, обещал уладить его сердечные дела таким образом, что Берта сама откажется от будущего союза с ним, хотя молодой человек ей многим обязан.
Выздоровление Мишеля шло не так быстро, как бы хотелось Куртену, ибо он не находил себе места оттого, что до сих пор так и не узнал, где находится Малыш Пьер; ему не терпелось дождаться того дня, когда он отправит молодого хозяина по следам Мари.
Надеемся, что читатель понял: Мишель и был именно той ищейкой, на которую рассчитывал Куртен.
Когда рана Мишеля перестала вызывать у Берты опасения, она вместе с Розиной совершила несколько поездок в лес Тувуа, откуда маркиз подал ей весточку, сообщив о том, что находился у лесных братьев; по ее возвращении Куртен два или три раза заводил разговор о людях, которыми должны были бы, по его мнению, заинтересоваться девушки; однако Берта хранила молчание, и мэр Ла-Ложери понял, как опасно было с его стороны затевать подобные разговоры и как малейшая неосторожность легко могла бы вызвать подозрения, а поскольку Мишель быстро поправлялся, Куртен, оставаясь с ним наедине, тут же начинал внушать ему, что пора, наконец, действовать; он даже пошел на то, что предложил свою помощь, если Мишель захочет послать Мари письмо и получить сначала от нее ответ, а затем убедить девушку изменить принятое решение.
