— Что с лицом, дорогая? — Джеймс с напускной заботой взял ее под руку. — Тебе не понравилось то, что я сказал?

— Признаться, я не в восторге, — кисло процедила она.

— Да полно тебе. Просто не вижу смысла тебе лгать. Ты же не из тех наивных дур, что мечтают о великой любви?

Именно о великой любви Элизабет и мечтала, но теперь не призналась бы в этом даже под страхом смерти. Раз уж попалась как глупая муха в сети циничного паука, то никто, кроме нее самой, в этом не виноват.

— Нет, я не из таких, — сухо ответила она, желая прекратить малоприятный разговор.

Джеймс снисходительно кивнул.

— Рад это слышать, дорогая. И, надеюсь, что отныне ты будешь вести себя как подобает супруге уважаемого человека.

— Что ты имеешь в виду? — Элизабет насторожилась, уловив в его голосе укор.

— Разве тебя не учили, что леди не пристало высовываться из окна своей спальни в неглиже?

Элизабет наморщила лоб.

— Ты имеешь в виду сегодняшнее утро? — уточнила она.

— Именно. Хорошо, что Цезарь — преданный раб, и твое неподобающее поведение не выйдет за пределы поместья.

— Вот негодяй! — Элизабет яростно замахала на себя веером.

— Почему негодяй? Он, как честный слуга, обо всем доложил своему господину.

— А он не доложил, что просто так ударил мальчика, которому ты велел всю ночь стоять у моей постели?

— И что с того? Разве это повод забыть о приличиях?

— Я просто хотела защитить ребенка.

Джеймс со страдальческим вздохом закатил глаза.

— Дорогая, запомни раз и навсегда: негры не нуждаются в твоей защите. Наверняка этот мелкий негодник наврал с три короба, как он устал, и как тяжело ему приходится работать от зари до зари.

— Хочешь сказать, это неправда?

Джеймс прищурился, жесткая усмешка пробежала по его губам.

— Правда в том, — отчеканил он, — что черномазые — это ленивый и лживый скот. Стоит лишь дать слабину — они сядут тебе на шею и придумают тысячу причин, чтобы отлынивать от работы.

— Но… — Элизабет открыла рот, чтобы возразить, но Джеймс оборвал ее на полуслове:

— Все! Не желаю продолжать этот разговор. Я ожидаю, что в дальнейшем ты перестанешь перечить и будешь вести себя, как подобает моей жене.

— Если что-то не нравится, можешь развестись, — буркнула Элизабет себе под нос.

Джеймс вдруг схватил ее за плечи и встряхнул так резко, что зубы клацнули друг о друга и чуть было не прикусили язык.

— Не смей даже заикаться об этом! — прошипел муж. — Я скорее тебя пристрелю и закопаю на заднем дворе, чем запятнаю мою фамилию разводом. Поняла?

— Поняла, — холодея от страха, выдавила она.

— Вот и прекрасно, дорогая. Идем дальше.

Хозяйственные постройки — конюшня, мастерские, амбары и скотный двор — располагались в стороне от Большого Дома, чтобы не смущать господ неприятными запахами и шумом. Повсюду кипела работа. Двое негров с блестящими от пота спинами ремонтировали телегу. Черный как уголь старик набивал обруч на бочку. Толстуха в окровавленном переднике ощипывала битую птицу, а из-под навеса кузницы доносился звонкий металлический стук.

Посреди двора стоял коренастый белый мужчина в широкополой шляпе. Заложив пальцы за жилетные лацканы, он придирчиво наблюдал за рабами. На его поясе висела кобура и свернутый кнут.

Увидев Элизабет, мужчина приподнял шляпу, обнажив всклокоченные сальные волосы, и изобразил улыбку на мясистом бородатом лице.

— Познакомься, дорогая, это Билл Браун, наш управляющий, — представил его Джеймс. — Билл, это моя жена.

— Очень приятно, мэм. — Билл Браун отвесил неуклюжий поклон.

— Взаимно. — Элизабет улыбнулась.

— Все в порядке? — осведомился Джеймс, оглядевшись по сторонам.

Браун осклабил желтоватые зубы.

— Да, сэр, — кивнул он и, секунду поколебавшись, добавил: — Разве что…

— Что?

— Фанни так и не вставала после выкидыша, — сказал Браун и, перехватив оторопелый взгляд Элизабет, смутился. — Простите, мэм. Мне не стоило говорить это при леди.

Джеймс не обратил на последнюю реплику никакого внимания.

— Как долго она уже не встает? — спросил он.

— Четыре дня, сэр.

— Вот чертова негритянка! Уверен, она притворяется, чтобы не работать. Где она? Идем!

— Сюда, сэр.

Джеймс и Элизабет последовали за Брауном и вскоре оказались в поселке, состоявшем из нескольких десятков приземистых лачуг. Управляющий подошел к одной из них. У крохотной, сколоченной из потемневших досок хибары не было даже дымовой трубы.

Прежде, чем войти внутрь, Джеймс вытянул руку, преграждая Элизабет путь.

— Дорогая, тебе лучше подождать снаружи. Там очень грязно. Эти черномазые живут как свиньи.

— Нет, я тоже хочу посмотреть, — с неожиданным упрямством возразила она. — Я должна знать, что творится в «Персиковой долине». Это ведь теперь и мой дом.

Джеймс пожал плечами.

— Как пожелаешь.

Браун потянул на себя скрипучую дверь и, пропустив хозяина, вошел внутрь. Элизабет последовала за мужчинами. Едва она оказалась в лачуге, как в нос шибанула несусветная вонь. От тяжелого амбре протухшей крови, мочи и какой-то гнили перехватило дыхание. Полчища мух с монотонным жужжанием кружили под потолком.

Дыша ртом, Элизабет остановилась у входа, вглядываясь в полумрак. Когда глаза привыкли к темноте, она различила у стены койку, на которую была навалена куча выцветшего тряпья.

— Фанни, — позвал Джеймс, и куча зашевелилась.

— Да, масса Джеймс, — тихо просипели в ответ.

— Ты почему не на работе?

— Масса Джеймс, я не могу подняться. Кровь никак не останавливается, и меня всю трясет. И бросает то в жар, то в холод. Нездоровится мне, масса Джеймс.

— Чушь! Я дал тебе три дня. Живо поднимайся, и за работу! Нечего отлеживать здесь бока!

— Хозяин, я пыталась встать, клянусь вам, но я не могу. Ноги не держат, и кровь хлещет как из ведра.

Голос рабыни звучал так жалобно и тихо, что Элизабет не выдержала.

— Что с тобой случилось? — спросила она прежде, чем Джеймс снова открыл рот.

На черном изможденном лице блеснули испуганные глаза. На вид негритянке можно было дать лет пятьдесят. Странно, разве в таком возрасте еще рожают детей? Или тяжелая жизнь преждевременно состарила ее?

— Что молчишь, будто язык прикусила! — прикрикнул Браун. — Отвечай на вопрос госпожи.

— Простите, миссис, — пролепетала рабыня. — Я работала в поле, и у меня вдруг прихватило живот. У меня такое уже бывало, когда я носила предыдущих детей… Если бы мне прилечь, то может все и обошлось бы, но масса Билл велел продолжать работу.

Элизабет, закипая от гнева, повернулась к управляющему.

— Вы не позволили отдохнуть беременной женщине? — возмущенно спросила она.

Тот развел руками.

— Ну так, мадам, если позволить черномазым прохлаждаться, кто работать-то будет? Она была-то всего на седьмом месяце.

— На седьмом месяце? Какого черта она вообще делала в поле? — выпалила Элизабет, но тут Джеймс грубо вцепился в ее локоть и потащил за дверь.

— Что за выражения! — оказавшись на улице, рявкнул он. — Ты забываешься, дорогая! Леди так себя не ведут!

— Пусти меня! — Элизабет попыталась выдернуть руку, но ничего не вышло. — Этой женщине нужен доктор!

— Ей нужна хорошая порка! — бросил Джеймс и, заглянув в хижину, отдал приказ: — Билл, немедленно отправь ее на работу. Сегодня пусть поработает в прачечной, а с завтрашнего дня пошли ее на плантацию. Больше никаких поблажек.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Браун. — Усекла, черномазая? Давай! Поднимайся, да поживее, не то отведаешь моего кнута.

Из хижины донесся шорох тряпья, скрип досок и сдавленное оханье.

— Но это жестоко! — взмолилась Элизабет. — А если она умрет?

— Не переживай, дорогая, ниггеры живучие как собаки. Ладно, пошли домой. Похоже, тебе напекло голову.

— С чего ты взял?

— Ты как-то странно себя ведешь. — С этими словами муж потащил ее прочь.

— Что странного в том, что я заступилась за больную женщину? — спросила Элизабет, едва поспевая за ним.