Он притворил балконную дверь и, подойдя к стулу, сел на краешек сиденья. Элизабет заметила, что Самсон гладко выбрит.

— Понимаешь ли… — Ее бросило в жар, и она, схватив со стола веер, усердно замахала им на себя. — Я… Мне… Понятия не имею, что на меня сегодня нашло, но… в общем…

Она замялась, не зная, как продолжать. Заготовленная речь начисто вылетела из головы. В тусклом отблеске свечи она увидела, как улыбка сползла у Самсона с лица.

— Понимаю, — сказал он, опуская взор. — Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Простите, если я вас чем обидел…

— Нет-нет, это ты меня извини. Просто, какое-то странное умопомрачение… Давай все забудем. Сделаем вид, будто ничего не произошло…

Тоскливый взгляд черных глаз пронзил ее насквозь. Самсон покачал головой.

— Нет, мисс Элизабет, я не забуду… — Он поднялся со стула. — Но вам не о чем волноваться. Клянусь, ни одна живая душа не узнает… А сейчас я лучше пойду.

Горло сдавило, в носу защекотало от слез. Не в силах произнести ни слова, Элизабет кивнула.

Самсон направился к балкону. Элизабет встала, чтобы закрыть за ним дверь, но наступила на больную ногу, и ее — от щиколотки до бедра — пронзила тысяча раскаленных игл.

— Ай! — Колено подогнулось, и Элизабет схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.

Самсон тотчас же оглянулся.

— Что случилось? — встревожено спросил он.

— Нога! — пробормотала она, боясь вдохнуть, чтобы не усилить боль. Голень кололо так, будто под кожу насыпали толченого стекла.

— Болит?

— Да.

— Разрешите, я посмотрю.

Она кивнула. Самсон подошел к ней.

— Ложитесь на кровать. Так вам будет удобнее.

Элизабет снова кивнула. Пожар в ноге начал понемногу стихать, но стоило ею пошевелить, как пламя разгоралось вновь.

Самсон помог ей добраться до постели. Уложив ее среди груды подушек, он придвинул стул и сел на него.

— Я посмотрю? — еще раз уточнил он, взявшись за подол ее ночной сорочки.

Заголять ноги перед мужчиной — верх неприличия, тем более Элизабет не надела панталон… Но сейчас ей было вовсе не до приличий. Ведь до сих пор нога почти не беспокоила ее. Опухоль спала, боли практически ушли. Почему же теперь так болит? А вдруг это гангрена, или что-то вроде того?

— Посмотри, — прошептала она.

Самсон приподнял подол — деликатно, не обнажая ничего лишнего, и подвинул ближе стоящую на тумбочке свечу. Он внимательно осмотрел ногу, легонько ощупывая ее.

— Ну, что там? — с беспокойством спросила Элизабет, приподнявшись на локтях.

— Мне кажется, повязка слишком тугая. — Он потрогал перетягивающие голень бинты. — Вы разве не замечаете?

— Хм… может быть. Знаешь, после укуса нога будто онемела. Я чувствую ее не так хорошо, как вторую.

— Давайте я размотаю бинт. Вам должно полегчать.

— Ладно, — кивнула Элизабет.

Она откинулась на подушку, а Самсон развязал узелок и осторожно согнул ногу в колене. Виток за витком он разматывал бинт, затем бросил его на пол и стал легкими поглаживаниями растирать голень.

В ногу будто вонзилась сотня колючек, но Элизабет не издала не звука. Комкая пальцами простыню, она глядела на сосредоточенное лицо Самсона. Его лоб блестел от пота, белки глаз ярко выделялись в темноте. Чуткие движения пальцев разгоняли по венам кровь, и покалывания постепенно слабели.

— Мне кажется, повязка вам больше не нужна, мэм. — Самсон посмотрел ей в глаза. — Синяк на ноге большой, но омертвение вам не грозит. Думаю, через пару недель вы сможете нормально ходить.

— Откуда ты знаешь? — спросила Элизабет.

Он пожал плечами.

— Я видел, как это было у других, мэм. Если опухоль спала, и лихорадки нет, значит все в порядке. Какое-то время нога еще будет плохо слушаться, но через две-три недели все пройдет. Думаю, вас укусила медноголовая змея. Ее яд не такой опасный, как у гремучей. К тому же я высосал какую-то часть.

Элизабет выдохнула с облегчением. Слава богу, никакой гангрены нет.

— Спасибо. Если бы не ты…

Не до конца осознавая, что делает, она протянула руку и погладила Самсона по гладко выбритой щеке. Он шумно вздохнул, а потом взял ее запястье и поцеловал туда, где бился пульс.

Элизабет ахнула, чувствуя, как по коже пробежали мурашки. Теплые влажные губы прошлись по внутренней стороне предплечья, и она в смятении замерла. Следовало бы отдернуть руку и все это прекратить, но невесомые прикосновения отзывались в теле такой сладкой негой, что Элизабет поплыла.

Как в полусне она обхватила Самсона за шею и притянула к себе. Их губы встретились в неистовом поцелуе. Горячий язык напористо и пылко проник в ее рот, и Элизабет позабыла обо всем на свете, исступленно зарываясь пальцами в курчавые волосы на затылке.

Поцелуи спустились ниже — к шее, ключицам. Затем Самсон оттянул вырез ночной рубахи и накрыл губами сосок. Элизабет со всхлипом выгнулась ему навстречу, а он стал поочередно то дразнить соски языком, то вбирать их в рот и, чуть оттягивая, выпускать. Наслаждение — острое и мучительное — растеклось по всему телу, вырывая тихие стоны из груди.

Элизабет ощутила, как его рука нырнула ей под ночную сорочку и заскользила вверх по внутренней стороне бедра. Она невольно раздвинула ноги и судорожно вздохнула, когда пальцы нежно коснулись чувствительного местечка, где уже было так мокро и горячо.

Палец запорхал как бабочка вокруг цветка, лаская набухшие лепестки и невесомо касаясь изнемогающей, сочащейся нектаром сердцевинки. Элизабет, поскуливая от удовольствия, извивалась и вращала бедрами, подставляясь под умелые ласки. Палец то и дело нырял внутрь на одну фалангу, подразнивая и распаляя похоть еще сильней.

Желание стало невыносимым. Ей захотелось большего. Захотелось ощутить Самсона в себе. Принадлежать ему без остатка, чтобы он наполнил ее собой и утолил, наконец, ее страсть.

— Возьми меня! — шепнула она ему на ухо.

Самсон поднялся со стула, расстегнул на себе рубаху и снял ее, обнажая великолепный торс. Элизабет глядела на него во все глаза. Дикая, первобытная красота завораживала, не давая отвести взор. Литые мускулы мягко сияли в золотистом свете свечи, а висящий на груди клык придавал Самсону сходство с африканским вождем.

Он расстегнул ширинку, и штаны упали на пол. Привстав на локте, Элизабет бесстыдно уставилась на мужское достоинство. А посмотреть там было на что. Перед глазами гордо вздымалось орудие внушительного калибра. Могучий, увитый венами ствол венчала лиловая головка, влажно поблескивающая в мерцании свечи.

Элизабет облизнула пересохшие губы. Как непристойно, и в то же время… красиво! Желание пощупать все это богатство боролось в ней со смущением, и Самсон, заметив ее нерешительность, взял ее руку и положил на член.

Он был теплым, упругим и таким толстым, что ее пальцы едва сомкнулись на нем. Элизабет неуверенно провела рукой вверх-вниз. В ответ на это член дернулся и стал еще тверже.

Пенис Джеймса имел куда более скромные размеры, и то причинял ей боль, но сейчас Элизабет ничего не боялась. Сгорая от возбуждения, она жаждала во что бы то ни стало ощутить Самсона в себе, пусть даже он проткнет ее насквозь.

— Иди ко мне! — Она откинулась на спину, увлекая его за собой.

Он забрался на матрас и навис над ней, опираясь на руки. Элизабет лежала под ним с раздвинутыми ногами, а сердце неистово колотилось в груди. Самсон склонился над ней и пробормотал ей на ухо:

— Вы такая малышка… Как бы я вам чего не повредил.

— Все будет хорошо.

Она обхватила Самсона за бархатистый затылок и притянула к себе. Их губы слились в опьяняющем поцелуе. Элизабет ощутила, как головка напирает на вход, и расслабила мышцы, позволяя проникнуть внутрь. Член плотно вошел во влагалище, заполняя, распирая его изнутри.

Пригвожденная к кровати, распластанная под мужским телом, Элизабет почувствовала себя абсолютно беспомощной. Сейчас Самсон был господином, а она — рабой. Но, как ни странно, ей это нравилось и заводило еще сильней.