«Что ж, такова судьба, — вздохнула Элизабет. — Меня хотя бы не порют кнутом и не заставляют работать, так что мне еще грех жаловаться».

Между тем хлопковые поля сменились кукурузными, и при каждом дуновении ветра листья шелестели словно морской прибой. Когда Джеймс и Элизабет взобрались на пологий холм, перед ними открылась равнина, похожая на одеяло, сшитое из зеленых, желтых и красно-коричневых лоскутов.

— Это все принадлежит тебе? — поинтересовалась Элизабет.

— Нет, мы уже на землях Легри, — ответил муж. — А за рекой начинаются владения твоих разлюбезных Паркеров.

— Почему это «моих»? — хмыкнула Элизабет.

— Потому что они такие же бирюки, как и ты. Живут здесь уже год и почти ни с кем общаются. Муж обычно в разъездах, иногда я встречал его в Мейконе на заседании суда. А жена — затворница, очень редко выбирается в люди. Удивительно, что именно тебя они пригласили к себе домой.

— Ничего удивительного. Они не местные, как и я. Наверняка чувствуют себя здесь чужаками.

— Возможно. Почуяли в тебе родственный дух.

— Тебя это злит?

— Ничуть, если это поможет мне завести дружбу с адвокатом.

Впереди густым частоколом возвышался сосновый бор, и Элизабет была рада наконец оказаться в тени пушистых крон. Но лес скоро кончился, и подковы гулко зацокали по деревянному мосту.

Мутная река с тихим плеском текла среди заросших старыми ивами берегов. За ней простирался пустырь. Трава на нем выгорела, лишь кипарисы и кизиловые деревья сочной зеленью разбавляли ржаво-коричневые цвета.

— Вот недотепы! Как же они запустили поместье! — с нескрываемым презрением заметил Джеймс. — Ума не приложу, почему они не продадут плантацию кому-то, кто лучше разбирается в деле.

— Кому-то вроде тебя? — едко поинтересовалась Элизабет.

— Почему бы и нет? Уж я бы нашел этим землям достойное применение.

Хоть поля и выглядели заброшенными, но обрамленная кедрами подъездная аллея, особняк с белыми колоннами и ухоженная лужайка производили вполне достойное впечатление. Пусть Паркеры и отказались от хлопка, но, судя по всему, деньжата у них все же водились.

Джеймс и Элизабет подъехали к дому и спешились. После «Персиковой долины» показалось непривычным, что на шум не сбежалась толпа чернокожих.

По ступеням сошел пожилой дворецкий. Как ни странно — белый.

— Мистер и миссис Фаулер? — чопорно осведомился он.

— Они самые, — кивнул Джеймс.

— Питер! — кликнул старик, и когда на подъездной площадке появился молодой негр, приказал: — Будь любезен, займись лошадьми.

— Слушаюсь, масса Белл, — ответил Питер.

— «Мистер Белл», — поправил дворецкий и услужливо распахнул дверь. — Прошу в дом.

Паркеры любезно приняли Элизабет и Джеймса и после ритуальной светской болтовни пригласили к столу. За обедом прислуживал мистер Белл, и этот факт несколько удивил Джеймса.

— У вас нет домашних рабов? — поинтересовался он, озираясь по сторонам.

— Нет, мы предпочитаем наемных слуг, — ответил Алекс. — А из негров у нас конюх, садовник и несколько человек для полевых работ.

При слове «человек» по губам Джеймса скользнула ухмылка, но он не стал акцентировать на этом внимание.

— Вы не сажаете хлопок? — осведомился он.

— О нет, слишком много возни, — подала голос Мэйбл и с обворожительной улыбкой пояснила: — Мой дорогой Алекс неплохо зарабатывает адвокатской практикой. Нам вполне хватает на жизнь.

— У нас есть небольшое поле и огород, где мы растим овощи, пшеницу и кукурузу для собственных нужд, — добавил ее супруг.

— И все же немного странно, что адвокат живет в такой глуши, — не унимался Джеймс. — Разве не удобнее было бы поселиться в городе?

— Отнюдь, — улыбнулся Алекс. — Мы пожили в городе достаточно для того, чтобы понять: в деревне нам нравится больше.

— Здесь такой чистый воздух! — подхватила миссис Паркер. — И так спокойно!

— Но вам приходится постоянно быть в разъездах, — заметил Джеймс.

— Да, это не слишком удобно, — согласился Алекс. — Но я привык.

— В последнее время на дорогах стало небезопасно, — добавил Джеймс. — По лесам рыщут беглые ниггеры и прочий сброд.

— Не проблема, я могу за себя постоять.

В комнате повисло молчание, и лишь звяканье столовых приборов нарушало тишину. Жареные цыплята удались на славу, и Элизабет, хрустя поджаристой корочкой, сосредоточилась на еде.

Она невольно поглядывала на Мэйбл: ее яркое канареечно-желтое платье так и притягивало взор. Сама Элизабет ни за что бы не отважилась надеть столь кричащий оттенок, но миссис Паркер с ее гладкой оливковой кожей этот цвет был на удивление к лицу.

Полные губы, карие с поволокой глаза, темные волосы, упругими локонами обрамляющие лицо — Элизабет нашла Мэйбл весьма привлекательной особой, но, как ни странно, не ощутила обычного в таких случаях укола зависти. Хозяйка дома держалась так просто и дружелюбно, что ее очарование не позволяло питать к ней недобрых чувств.

Глядя, с какой теплотой Алекс Паркер смотрит на жену, Элизабет вдруг поняла: «А ведь существуют и счастливые семьи! Это просто мне так не повезло».

В ее раздумья вторгся голос супруга.

— Кстати, вы слыхали о деле Филлипса? — промокнув губы салфеткой, спросил он.

— Конечно, — кивнул Алекс, — кто же о нем не слыхал?

— Поговаривают, вы отказались его вести?

— Да… — Алекс небрежно махнул рукой. — Меня приглашали, как единственного адвоката во всей округе, но я не смог выкроить время. Понимаете ли, куча других неотложных дел.

— Ну и зря, — хмыкнул Джеймс. — Вам бы и морочиться особо не пришлось. Дело-то было совершенно беспроигрышным.

— А что за дело? — поинтересовалась миссис Паркер.

— Дорогая, это не для женских ушей, — ответил Алекс, чем совершил роковую ошибку.

Мэйбл ретиво набросилась на него.

— Ну же! Расскажи, не будь букой! — потребовала она.

— Но, дорогая… — попытался образумить ее супруг.

— Если ты не расскажешь, я обижусь. — Мэйбл надула красивые губки. — Будешь спать в гостиной.

— Позвольте мне спасти ваш брак, — вклинился Джеймс. — Я расскажу. Дело простое: мистер Филлипс — плантатор и весьма уважаемый джентльмен, обнаружил, что его супруга была ему неверна.

Карие глаза Мэйбл зажглись любопытством.

— Да что вы говорите! — заворожено протянула она.

— Погодите, мадам, это еще не самое интересное. Вся мякотка в том, что миссис Филипс, ко всеобщему изумлению, произвела на свет цветного младенца.

— Да вы что?! — Мэйбл застыла с открытым ртом.

— Уж простите за такие подробности, — скривился Джеймс. — Представить не могу… Белая женщина и грязная черная обезьяна. Брр!..

Элизабет едва удержалась, чтобы не фыркнуть. И это говорит человек, который приживал от негритянок детей!

— И что же миссис Филлипс сказала в свое оправдание? — поинтересовалась Мэйбл.

— Сказала, что ее изнасиловал один из домашних рабов. Мистер Филлипс велел привести того раба, начал его допрашивать. И, угадайте, что наплел этот дрянной черномазый!

— Что?

— Вы умрете от смеха! Он божился, будто хозяйка сама его домогалась. Якобы она ему пригрозила, что если он с ней не ляжет, то она обвинит его в изнасиловании.

— С ума сойти! — пробормотала Мэйбл. — И что, ему поверили?

Джеймс насмешливо покачал головой.

— Мадам, ну а вы-то сами как думаете? Разве белая леди ляжет с ниггером добровольно?

— Разумеется, нет! — поспешно заверила Мэйбл.

— Ну вот, вы сами ответили на свой вопрос.

— И чем же все закончилось?

— Мистер Филлипс поступил как истинный джентльмен, — ответил Джеймс и замолчал, отпивая вино.

— Развелся? — полюбопытствовала Элизабет, на что муж одарил ее таким презрительным взглядом, что у нее кусок застрял в горле.

— Настоящий джентльмен, дорогая, никогда не запятнает свое имя разводом, — надменно произнес Джеймс. — Жену он пристрелил, младенцу размозжил голову о стену, а ниггера, простите за детали, кастрировал и подвесил на мясницкий крюк истекать кровью.