Он сидит не в своей привычной прямой позе, а немного облокотившись на голую стену и откинувшись на белую подушку. Его глаза черного смока сильнее прежнего выделяются на фоне бледной, чуть синеватой кожи. Это все из-за потери крови. Но, несмотря на больной вид, в его глазах присутствует свойственная ему уверенность и сила. Поразительно, как этому мужчине удается не терять хватку даже после того, как он чуть не умер.

— Привет, — мой голос немного хрипит от долгого молчания и волнения. Икры заметно потяжелели, поэтому мне пришлось приложить немало усилий, чтобы подойти к его кровати.

Правое плечо Тимура перебинтовано, белая повязка продолжается на его оголенную грудь и окольцовывает верхнюю часть грудной клетки.

— Здравствуй, Адель.

Его взгляд обжигает мое лицо, я медленно пододвигаю стул и присаживаюсь на него.

Судьба вновь и вновь заставляет меня сражаться. Моя война сама меня выбрала. Насильно надела на меня доспехи, коротко подстригла и толкнула в спину боевым порывом — иди, вперед, сражайся! И я сражаюсь. Никаких сожалений. Просто, временами грустно. Не больше.

Тогда в клубе, увидев кровоточащую рану в его груди, и сейчас, когда мой взгляд то и дело прыгает с его лица на этот белый бинт, на котором виднеются крапинки крови, я поняла, что он изменил меня. Я будто вернулась в свое тело, на которое последние несколько лет смотрела безучастным взглядом. Такие перемены за такой короткий срок. А ведь совсем недавно я пыталась жить с отключённым сердцем. Ну, когда устаешь чувствовать — и плохое, и даже хорошее. Когда случается переизбыток абсолютно всего и кажется: еще чуть-чуть — и сердце остановится за ненадобностью. И тогда единственное решение отключить его самостоятельно.

Будто отсоединяешь провода, и первое время так хорошо… Больше не суетишься в погоне за счастьем, не торопишься повстречать, начать или что-то завершить. Внутри все стихает, разглаживается, затухает. И ты, словно некогда теплый дом, холодеешь, пустеешь и только несешь в себе скорбную память о покинувших эти стены жильцах.

Так может продолжаться долго — в моем случае два года. Но потом, когда звенящая пустота вытеснит все остальное, оставив только белые рефлексы, ты вдруг падаешь на колени и плачешь. И понимаешь, что не можешь так больше жить. Включу сердце, пока не поздно! И пусть оно погибнет от разрыва тревог и сомнений, но я хочу слышать его удары.

— Тимур… — я беру его разгоряченную руку в свои ладони и падаю на его колени. Я снова плачу. Второй раз за наш короткий роман я перед ним оголяю свои слабости. — Я так переживала… Я так боялась тебя потерять…

Вместе со слезами из меня выходит вся скопившаяся тревога за него и вся собранная скорбь. И мне ни капельки не стыдно. Слезы — не признак слабости, они признак того, что мое сердце вновь бьется. Бьется благодаря ему.

— Я думала, что потеряла тебя… — мое тело продолжает содрогаться на его коленях и только когда тяжелая ладонь ложится на мою голову, я решаюсь посмотреть на него. — Меня не пускали к тебе. Мне никто не сказал, что тебя прооперировали. Даян обещал позвонить. Я ждала, ждала. Но он так и не позвонил.

Тимур внимательно меня слушает, его густые брови сведены к переносице, а губы плотно сжаты. Его лицо приобретает оттенки боли каждый раз, когда я делаю неловкое движение.

— Ну, хватит. Где же твое сильное сердце, Адель?

Я вытираю глаза рукавом и заставляю себя собраться и перестать плакать. Знаю, что ему в тысячи раз тяжелее, а своими истериками я делаю только хуже. И вот когда я восстанавливаю дыхание, мои щеки высушены, а глаза больше не горят от соленой влаги, я, наконец, могу спокойно поговорить с ним.

— Что говорят врачи?

— Мне повезло, что пуля застряла в четвертом межреберье и не повредила легкие. Говорят, каких-то пять миллиметров и мои легкие были бы наполнены кровью, — Тимуру тяжело говорить и дышать, поэтому он делает долгие паузы и набирается силами для следующего предложения. — Тебе не о чем волноваться, Адель. Все обошлось.

— В этот раз обошлось! А если это случится еще раз? Если те, кто решился напасть на тебя придут снова? Известно кто это сделал?

— В нападении на меня замешаны наши конкуренты. Мы несколько месяцев с ними враждуем и, видимо, именно сейчас они решили действовать, — при упоминании врагов, Тимур заметно темнеет и погружается в свои мысли. — Загвоздка в том, что гостей вчерашнего вечера тщательно проверяли. Моя охрана работает отменно, поэтому нападавших провел в клуб кто-то из своих.

— Ты хочешь сказать, что кто-то из сотрудников клуба стал соучастником нападения?

— Мои ребята сейчас тщательно ищут эту крысу. Поэтому, тебе стоит быть осторожнее. Я надеюсь, что эти уроды до вас не доберутся.

— Тимур, мне стоит беспокоиться о безопасности моих родных?

Мое сердце, которое не успокаивалось со вчерашнего дня, начинает биться еще быстрее. Я потеряла родителей, чуть не лишилась Тимура, и если что-нибудь случиться с моим младшим братом или бабушкой, я точно не смогу это пережить.

— Нет. Тебе не о чем волноваться. Даян проконтролирует вопрос о вашей безопасности, — Тимур поднимается на руках, чтобы поменять положение тела, и вместе с этим на лице против его воли вырисовывается гримаса боли.

— Тебе больно… Мне так тяжело на это смотреть. Я умираю от одной мысли, что они могут вновь прийти за тобой.

— Все будет хорошо, Адель. Я не позволю этим ублюдкам разлучить нас.

Я слушаю его и понимаю, как сильно мы похожи. Мы не противоположности, которые, как известно, притягиваются. У нас две, почти одинаковые истории, слившиеся в одну целую — новую. У нас одинаковые раны, упущения, противостояния. Я разглядываю его глаза цвета терпкого коньяка, небольшие морщинки на лбу, бледные губы, пытаясь отыскать ответ: что же нас с Тимуром объединило? Сходство душ, понятное дело, помогает, но на нем не построишь то, что каждое утро делает счастливой. Когда утыкаешься в его руки, теплые, сильные пальцы и понимаешь всю ценность этой награды: рядом с тобой тот, кого хочешь видеть всегда, независимо от настроения. Чего же мы оба так рьяно искали и что наконец нашли друг в друге? Возможно, доверие и ту самую тихую гавань, в которую возвращаешься после жизненного шторма.

* * *

— Адель! Смотри, что мне Рома купил!

Возле подъезда, когда я искала ключи в своей сумочке, я встретила бабушку, Матвея и Рому. Оказалось, что они ездили в продуктовый магазин и теперь, набрав два пакета продуктов, вернулись домой. Матвей подбегает ко мне и показывает огромный леденец на деревянной палочке.

— Ему же нельзя сладкое, — улыбаюсь и смотрю на Рому, который в этот момент оказывается рядом со мной.

— А мы не собирались тебе говорить.

— Адель, я поделюсь с тобой!

Рома треплет Матвея по светлым волосам и открывает входную дверь подъезда. Мы поднимаемся на наш этаж, и все вместе заходим в квартиру.

— Как здоровье Тимура? — бабушка снимает свой вязаный кардиган и надевает очки с круглой оправой. Из-за толщины линз ее глаза кажутся огромными

— Недавно прооперировали, сейчас ему гораздо лучше, — я шумно выдыхаю и принимаюсь снимать свою обувь. — Все обошлось. Чудо какое-то, что пуля не повредила легкое.

— Да уж, действительно чудо, — Рома ставит белые пакеты с продуктами на наш кухонный стол. Его лицо напряжено, а взгляд сосредоточен.

— Словно какой-то криминальный детектив! Ужас! Средь белого дня стреляют в людей! — бабушка недовольно мотает головой из стороны в сторону и уходит в ванную комнату.

Пока Матвей носился между нашими ногами, мы с Ромой раскладывали по местам все продукты.

— Я сегодня встретила Карину.

— И как она?

— Хорошо, также в салоне работает. Про тебя спрашивала… — я делаю короткую паузу и смотрю на реакцию друга. Рома очень закрытый и мало что рассказывает из своей жизни. Поэтому я понятия не имею, как преподносить эму этот разговор. Вдруг он до сих пор ее не забыл и его сердце все еще принадлежит Карине.