Раньше я ненавидела одиночество. Мне всегда было необходимо живое общение, я любила большие скопления людей. Мой телефон постоянно разрывался от сообщений подруг и друзей. Так было до гибели родителей. Потом, что-то во мне надломилось, и я полюбила безмолвную тишину вокруг себя. Я отстранилась от подруг и школьных друзей, и только с Ромой по-прежнему поддерживала связь. Не знаю, почему именно он остался со мной, может потому что он был единственным, кто все равно продолжал мне писать, звонить, приходить даже несмотря на то, что я кричала и говорила, что не хочу больше ни с кем разговаривать. Он навязывал мне свое общение, и оно было действительно необходимым.

Помню, после гибели родителей, я неделю не выходила из своей комнаты. Темная туча вопросов возвышалась надо мной, и с каждым днем она только росла. Нужно было учиться жить заново, идти дальше и не позволять балласту прошлого тащить на дно. К тому, же Матвею нужно было как-то объяснить, почему мама больше не целует его на ночь, а папа больше никогда не вернется с работы.

Когда я подошла к нашему дому, мои наручные часы показывали 23:45. Я еще никогда так рано не возвращалась домой. По пути я купила любимую сладость Матвея и немного продуктов. Возле подъезда, пока я искала ключи в сумочке, из окон первого этажа высунула голову наша соседка — баба Маша. Эту женщину я знаю с самого детства, но не очень ее люблю. Баба Маша отличалась скверностью своего характера и вечным презрительным взглядом. Летом, когда мы с Матвеем играли во дворе, и мяч случайно залетел в ее клумбы с лилиями, баба Маша так накричала на Матвея, что мне пришлось успокаивать младшего брата весь вечер. Бабушка тоже не выносила эту женщину и всегда советовала держаться от нее подальше.

— Васяяя, — баба Маша горланила, что есть мочи. — Вааасяя.

Это она так искала своего белого кота, который любил лазать по деревьям и убегать на всю ночь.

— Ваш Вася в соседнем дворе, я видела его, — говорю я, чтобы хоть как-то дать своим ушам отдохнуть от неприятного голоса старушки.

Баба Маша медленно поворачивает свою растрепанную голову и притворно удивляется.

— А, это ты Адель, опять возвращаешься домой поздно ночью, — я кидаю быстрый взгляд на торчащую из окна седую голову, и произношу тихое «Ага». — Что-то тебя совсем не видно стало, уходишь куда-то поздно ночью, возвращаешься под утро, мне уже все рассказали, я все знаю.

Я начинаю усерднее рыться в сумке, дабы быстрее отыскать ключи и больше не слышать неприятных слов от местной сплетницы. Не сумка, а бермудский треугольник. Зеркало, телефон, наушники… Где эти чертовы ключи?

— Ох, бедные твои родители, они же видят, чем ты там занимаешься. Царство им небесное, — баба Маша поднимает голову к небу и тычет вверх указательным пальцем. — Поговаривают, что ты занимаешься проституцией, Адель.

— Кто поговаривает? Вы?! — я начинаю злиться и уже выкидываю содержимое сумки на асфальт.

— А что это сразу я? Все во дворе так говорят! Римма, Света, Аглая — все так говорят!

— Вы бы так за своим Васей следили, а то глядишь, его ночью машина переедет. Случайно разумеется… — я, наконец, нахожу злополучные ключи, и приставляю их к домофону. Баба Маша, шокированная моими дерзкими словами, раскрывает рот в попытке что-то произнести, но я успеваю зайти в подъезд, прежде чем на меня польется поток ругательств.

В квартире темно, и только лишь неяркий свет настольной лампы просачивается в прихожую. Тихо снимаю обувь и прохожу в гостиную. Бабушка лежит на разложенном старом диване, накрывшись белым одеялом. На ее лице красуются круглые очки, она, сморщив нос, что-то увлеченно вяжет. Заметив меня, бабушка отвлекается от своего занятия и напряженные черты ее лица разглаживаются.

— Ты сегодня рано.

— Пораньше отпустили. Вот, прикупила немного продуктов и любимое печенье Матвея. Он спит уже? — я присаживаюсь на край дивана, засунув холодные руки под теплое одеяло. На душе разливается тепло, прям как в детстве.

— Да. Бедненький весь уже измаялся: «когда придет Адель?» «где Адель?». Он так скучает по тебе.

— Знаю… — я тяжело вздыхаю. Моему братику действительно меня не хватает. Всю ночь я на работе, а днем, пока он в садике я высыпаюсь, вечерами делаю работу по дому, поэтому времени на Матвея совсем не остается.

— Адель, хочу кое-что у тебя спросить…

— Подожди, бабушка, давай сначала я скажу одну вещь, — мне приходиться перебить бабушку, так как мне быстрее хочется ее обрадовать. — Ты можешь больше не переживать насчет квартиры, у нас ее не заберут. У меня есть деньги, и я смогу погасить наш долг.

Я смотрю на бабушку и предвкушаю ее радостные эмоции. Но на ее лице нет и намека на счастье. Она продолжает непроницаемо смотреть на меня через свои толстые очки. Затем подправляет их на переносице и глубоко вдыхает воздух.

— Вчера ночью, примерно часов в десять, когда ты ушла на работу к нам позвонили в дверь. Я подумала, что ты что-то забыла, но на пороге оказался мужчина. Такой высокий, статный, большой, темноволосый и с густой щетиной. Я поначалу испугалась, подумала, что это коллекторы пришли забирать нашу квартиру, — бабушка делает небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, затем вновь продолжает: — Мужчина назвался твоим другом с работы. Несмотря на суровую внешность, он показался мне вполне хорошим человеком. Ну не похож он был на бандита или вора, одет был в дорогой костюм, да и держался статно, сдержанно и воспитано. Я пригласила его на чай, но он отказался. Он протянул мне выписку с банка, что долг наш погашен.

— Где эта бумажка?

Я до последнего не верила словам бабушки, пока в моих руках не оказалась выписка из банка. Я лихорадочно вчитывалась в каждое слово и каждую букву этого документа. Пока действительно не поверила в то, что Тимур оплатил наш долг. Я срываюсь с места и бегу к оставленной в коридоре сумке, нервозно роюсь в ней, пока не нахожу телефон.

— Адель… — бабушка зовет меня из гостиной, но я продолжаю стоять в прихожей и смотреть в телефоне на свой счет на карте.

400 000 рублей. Перевод осуществлен сегодня днем, сразу после того, как я покинула кабинет Тимура. Получается, он погасил наш долго еще вчера, до того, как мы переспали, а потом еще перечислил мне деньги. Что это все значит? Он был уверен, что я приду к нему, и поэтому заранее оплатил наш долг? Я ничего не понимаю.

— Адель… — бабушка вновь называет мое имя и я, шокированная недавними новостями, вновь вхожу в гостиную. — Милая, я понимаю, что тебе пришлось рано повзрослеть. Ты много работаешь, чтобы обеспечить нас. Но скажи мне правду, внучка, этот мужчина содержит тебя?

Глаза бабушки смотрят прямо на меня, заглядывают в душу. В ее взгляде читается сожаление вперемешку с разочарованием. Она еще никогда так на меня не смотрела.

— Что ты имеешь в виду, бабушка?

— В каком кафе ты работаешь, чтобы получать такие хорошие деньги? Ты работаешь только по ночам. Я видела твои синяки на коленках и ступнях, которые ты так умело прячешь. На прошлой неделе, во время уборки случайно уронила твой рюкзак и оттуда вывалилась дорогая косметика. К тому же сын Риммы с соседнего подъезда сказал, как видел тебя у одного дорогого клуба. Скажи мне правду, Адель, ты торгуешь своим телом?

Мне словно дали сразу несколько пощечин. Щеки начинают гореть, кровь застывает в жилах, а дыхание и вовсе прекращается. В голову лезут самые разные мысли, но я не могу придумать ни одного путного ответа на вопрос бабушки. Говорить правду нельзя. Ни в коем случае. Я не хочу разочаровать ее, не хочу видеть огорчение в ее взгляде, я этого не вынесу.

— Как ты могла такое подумать, бабушка! Я не занимаюсь ни чем постыдным, если ты про это. По ночам я работаю потому что в ночные смены платят больше денег, кажется, я это уже тебе говорила. Синяки у меня от того, что мне приходиться ползать по полу и собираться упавшую еду с подносов. А в тот клуб я ходила один раз, потому что меня позвала подруга.