— Посиди здесь, — Тимур помогает мне сесть на металлический стул, а сам отходит к регистратуре.

Здесь очень тихо: в зоне ожидания приемного отделения никого нет, приглушенно работает старый телевизор в углу поста медицинской сестры, у окна сонно зевает охранник, явно уставший от долгой смены. Смотрю на высокую фигуру Тимура в черном, слегка помятом пиджаке, он что-то спрашивает у медицинской сестры, а молоденькая девчонка начинает быстро листать страницы своего журнала. Тимур оборачивается и смотрит на меня. Проверяет, все ли в порядке. Я пытаюсь улыбнуться, но беспокойство за младшего брата берет вверх, превращая мое лицо в кислую мину. Чуть поднимаю праву ногу и смотрю на пропитанный кровью бинт. Скорую помощь мы так и не дождались, поэтому Тимур быстро перевязал мою ногу бинтом, и мы сразу поехали в больницу.

— Матвей сейчас должен быть в смотровой, — Тимур наклоняется, и сильные мужские руки вновь цепко схватывают мою талию, помогая идти.

Сенсорные стеклянные двери разъезжаются в разные стороны, и мы проходим в белый длинный коридор с множеством дверей. Проходя мимо комнат, я заглядываю в каждую из них, и сердце нервно подпрыгивает, когда я замечаю в них людей. Коридор заканчивается, а силуэта бабушки так и не было ни в одной из смотровой. Когда мы заворачиваем за угол, и я вижу сгорбившуюся спину бабушки над каталкой в углу прямоугольного коридора, мое сердце пропускает несколько ударов. Я, полностью позабыв о раненной ноге, срываюсь с места и, несмотря на режущую боль, бросаюсь к родным

— Матвей, что с тобой? — я опираюсь на белую каталку и чуть наклоняюсь к бледному лицу Матвея. Мутная пелена слез накрывает мне глаза, не давая возможности разглядеть лицо младшего брата. Бабушка кладет руки на мою спину и оборачивается, кидая быстрый взгляд на Тимура.

— Адель, у меня так сильно болит голова, — сухие губы Матвея начинают шевелиться, протяжно произнося каждое слово. Он такой маленький, бледный и слабый, в сонном состоянии пытается открыть тяжелые веки и посмотреть на меня.

— Солнышко, все будет хорошо, это пройдет, — я уже и вовсе себя не сдерживаю, целую его горячий детский лоб, заливая все вокруг слезами. — Бабушка, что произошло?

— Мы собирались спать, как неожиданно Матвей говорит, что у него болит голова. Я думала, ну бывает, перегрелся на солнышке, мы сегодня весь день гуляли в парке. Дала ему лекарство от болей, так не помогает. Плачет, говорит, как будто голова сейчас лопнет. Вот приехали сюда, сказали подозрение на менингит, — бабушка замолкает и вновь смотрит на Матвея. Я начинаю еще сильнее плакать, громко всхлипывая. — Ну, полно, полно, Адель.

Теплые морщинистые руки бабушки вытирают слезы с моих щек. Я ощущаю нежное прикосновение родных рук, бабушка притягивает меня к себе и обнимет. Запах лавандового мыла и липового чая проникает в нос, немного успокаивая мою нервозность.

— Почему вы в коридоре? — грубоватый голос с нотками хрипоты врывается в недавнюю тишину. Мы с бабушкой оборачиваемся и смотрим на Тимура. Действительно, я поначалу не сразу поняла, что Матвей лежит на каталке в углу небольшого коридора.

— Сказали, что свободных мест в отделении нет, и нас положили сюда, — бабушка тяжело вздыхает и пожимает тоненькими плечами.

— Как же так? Разве так можно?

Я начинаю растерянно смотреть то на раздосадованную бабушку, то на напряженного Тимура. В эту самую секунду из соседней двери выходит человек в белом халате, который явно намеревался пройти мимо нас.

— Простите… — я, прихрамывая, делаю несколько шагов в сторону врача. Бабушка опускает голову вниз и только сейчас замечает мою перебинтованную ногу. — Извините. Разве у вас нет свободной кровати в палате?

Низкий и немного полноватый мужчина останавливается, и первое время не может понять смысл моего предложения. Но заглянув за мою спину и увидев одиноко лежащего ребенка на большой каталке и накрытого сверху тонкой простыней, возвращает на меня свой серьезный взгляд.

— Мест нет. Все палаты заняты.

— Как же так? Он что будет лежать все время в коридоре..?

— Девушка! — мужчина повышает голос, складывает длинные руки в карманы белого халата и сводит густые брови к переносице. — Я же сказал мест нет! Как только освободиться палата, сразу вам сообщим!

И тут я замолкаю. Это один из тех моментов, когда я ощущаю себя полностью растерянной. Обычно в стрессовых ситуациях я стараюсь мыслить хладнокровно и быстро находить решение проблемы. Но сейчас я смотрю на серьезное лицо врача и особенно ярко ощущаю, как моя боль в ноге усиливается, а нижняя губа начинает подрагивать, предвещая неконтролируемый поток слез. Мой больной младший братик лежит в холодном коридоре в чертовой больнице, работники которой настолько бездушны и черствы, что намеренно игнорируют чужие проблемы.

— А какого черта у вас пустуют смотровые? — спиной я чувствую, как разгоряченное мужское тело стоит позади меня. — Если у вас нет свободных мест, в чем я очень сильно сомневаюсь, в чем проблема положить ребенка туда?

Оборачиваюсь. Тимур стоит чуть позади меня, едва касаясь плечом моего плеча. Его челюсть плотно сжата, от чего на щеке напрягаются желваки, взгляд сосредоточен и холоден. Мужчина в белом халате поднимает глаза выше моего лица и чуть раскрывает рот от неожиданности.

— Поступят новые пациенты и их нужно же где-то осматривать! — мужчина теряется, он явно не ожидал, что у двух слабых женщин есть защитник.

— Я насчитал как минимум три смотровые. Или вам проще оставить больного ребенка в коридоре, где постоянно ходит персонал и мешает ему спать? — Тимур грубо задает риторический вопрос. — Вы лучше меня знаете, что сон способствует лечению. К тому же, если кто-то узнает, что вы предпочли оставить ребенка в грязном коридоре, то вы рискуете потерять свою лицензию, — Тимур делает паузу и опускает глаза на бейдж врача. — Максим Витальевич.

Мужчина в белом халате покрывается багровыми пятнами, и руки в его карманах белого халата заметно напрягаются в кулаки.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Не утруждайтесь. Мы уходим.

Тимур засовывает руку в тесный карман черных брюк и достает оттуда ключи от автомобиля.

— Откроешь машину, — грубость в его голосе пропала, когда взгляд коснулся моей щеки.

Тимур разворачивается и подходит к Матвею. Он аккуратно, чтобы не разбудить спящего ребенка, поднимает его на руки и идет в сторону выхода. Бабушка спешно забирает сумки, подходит ко мне и помогает идти.

— Что с твоей ногой, внучка?

— Ничего страшного, порезалась.

Мы выходим из злополучной больницы и проходим на парковку. Я нажимаю на кнопку и бабушка раскрывает дверь пассажирского сиденья, помогая Тимуру положить внутрь Матвея. Когда Тимур заводит двигатель, а бабушка вместе с Матвеем устраивается сзади, я смотрю на серьезное лицо водителя:

— Куда мы едем?

— В одну частную клинику. Там точно не будет такого отвратительного отношения.

***

Стоило нам войти внутрь клиники, как к нам сразу подошли медицинские братья с каталкой в руках. Тимур положил Матвея на плоскую поверхность, и мы с бабушкой собирались последовать за каталкой, но сильная мужская рука перехватила мое запястье.

— У девушки рана на ноге, обработайте, — эта фраза была адресована молодой девушке за стойкой регистратуры. Медсестра кивает и обращается ко мне:

— Пройдемте в перевязочную.

— Нет, все в порядке, мне нужно к младшему брату.

— У нее осколки в ноге и кровь не перестает течь, — снова адресовано не мне. Тимур будто совсем меня не замечает.

— Тимур! Ты меня слышишь?! Я пойду к Матвею!

— С твоим братом сейчас бабушка, я разберусь с оформлением и тоже присоединюсь к ним. Не упрямься хотя бы сейчас, Адель.

Серьезный голос и сосредоточенный взгляд карих глаз заставляет меня замолчать и послушно пройти в перевязочный кабинет. Тимур остается в холе и последнее, что я видела, перед тем как двери за мной закрылись, это то, как он подошел к стойке регистратуры.