Выхватив из рук Горясера свиток, юный князь торопливо развернул его и быстро пробежал глазами по строчкам. Свиток выпал из его рук:

- Светлый Дух – да как же это! – выкрикнул он в сердцах и, неожиданно, так громыхнул кулаком по столу, что посуда с звоном разлетелась по углам гридницы. Тяжёлые серебряные кубки опрокинулись и покатились по дубовой столешнице. Выплеснутое вино образовало на ней большую кроваво-красную лужу, - Да как же это так! Неужто лекари разные заморские не могли ничего сделать? Куда бояре то смотрели?

На шум прибежали сенные отроки, да так и застыли в дверях.

- Они делали, что смогли, - тихо ответил Горясер, - Но над смертью никто не властен и никто её не избегнет. Знать пришло его время. Что тут можно поделать?

- О Боги! Великий Каган помер! – воскликнули кто-то из отроков и все они сразу выпорхнули из коридора, словно стайка испуганных воробьёв.

Юный князь отвернулся к стене, чтоб не выдать своих слёз, предательски появившихся на глазах. Не гоже было сильному князю плакать, словно девке на выданье. Но поделать с собой он ничего не мог. Душа его была ещё не столь суровой и зачерствевшей, как у многих окружавших его мужей. В ней ещё оставались остатки детской благодати и эти остатки сейчас горько переживали утрату близкого человека.

Весть эта была, хоть не такая уж и неожиданная, но всё равно сильно опечалила молодого князя. Григор, как и Бурислав, в отличие от других братьев, был привязан к отцу. Он знал, что в последние месяцы Великий Каган сильно хворал, молился за его выздоровление и надеялся на лучшее, хотя слухи из Святограда были неутешительные. И вот – развязка. Случилось неотвратимое, то, чего он и опасался. Юный князь встал из-за стола и, подойдя к иконам в красном углу, молча помолился за упокой души своего родителя.

Горясер терпеливо ждал, разглядывая молодого князя. Так близко он видел его впервые. Григор был статен и хорош собой. Длинные тёмные волосы свободно ниспадали на крепкие плечи, а над верхней губой и на подбородке едва пробивался первый юношеский пушок. Несмотря на молодость, он старался держаться с достоинством, как и подобает сыну Великого Кагана, а ныне - удельному князю из рода Велимировичей. Закончив молитву, князь повернулся к гонцу, который продолжал почтительно стоять в дверях, и голосом глухим от волнения проговорил:

- Да, знать пришло его время. На всё воля нашего Светлого Духа.

- Во истину так, княже, - снова поклонился Горясер.

- Что-нибудь ещё, боярин? Может брат мой на словах велел что передать.

- Только одно, светлый княже. Велел накрепко запомнить и передать тебе – Ждёт он тебя в Святограде! В любви и дружбе желает с тобой жить. Ближним к себе человеком хочет тебя видеть.

- Знаю. Он это и в грамоте написал. Более ничего?

- Более ничего. Просил только, чтоб не мешкал ты. Зело нужен будешь ему в столице. Большая надёжа у него на тебя. Поспеши, княже.

- Добро. Ступай, боярин, передохни с дороги. Эй, люди! - князь кликнул своих отроков, снова появившихся в дверях, - Накормите боярина и его людей. Да пристройте с дороги отдохнуть. Лошадей не забудьте. А после кликните ко мне Брячеслава, да волхва Никифора.

- Будет исполнено, светлый княже. Пойдём, боярин.

Проводив взглядом отроков и тургоровского боярина, юный князь подошел к окну и, распахнув створки, стал задумчиво смотреть на величественный деревянный кремль, с высокими стенами и башнями, раскинувшийся на возвышенностях прямо напротив княжеской избы. Это зрелище всегда успокаивало его и отвлекало от тяжких дум.

Отца не стало. Немыслимо! В это трудно было поверить и ещё труднее принять. Но жизнь, несмотря ни на что продолжалась. Ему, как воину и князю надлежало принять этот удар Судьбы с честью и достоинством. Он ведь уже не дитя, а зрелый муж.

Почему-то ему вспомнился первый день пребывания на изорской земле. Два года уж минуло с того момента, а помнил он всё, как будто это было вчера.

Отправляясь в свой удел, Григор был преисполнен самых радужных ожиданий. Планы юного князя простирались очень далеко. Он жаждал оправдать ожидания сурового отца и показать себя не хуже старших братьев, давно управлявших своими уделами. Он уже видел себя сильным и мудрым правителем, под рукою которого людям будет легко и спокойно жить, а небольшое изорское княжество станет могучим и приобретёт значительный вес в Склавинии.

Не меньшие амбиции испытывал и его духовный наставник, выходец из ролланских земель, старый волхв Никифор, прибывший в Изорск вместе со своим бывшим воспитанником. Местные жители ещё крепко держались за своих старых Богов, несмотря на грозные приказы из столицы. Старый волхв надеялся изменить эту ситуацию. Он рассчитывал основать здесь новую схинию Святого Духа, обратив изорчан в новую веру, и, разумеется, возглавить её.

Ох уж эти юношеские благие устремления! Как часто они разбиваются о стену суровой реальности.

Прибывшего из столицы новоявленного князя изорского, городские старшины по началу и вовсе не хотели пускать в город, демонстрируя своё несогласие с этим назначением. Земли эти не так давно были подчинены и обложены данью. И местные старейшины всячески старались сохранить остатки своей вольницы. Они требовали, чтобы князем стал кто-нибудь из представителей местных знатных родов. Но Велимир был неумолим и прислал на княжение своего сына. Это окончательно закрепило бы зависимость местных земель от Святограда.

Тогда старейшины пошли на саботаж и закрыли для Григора ворота городского детинца, где располагалась княжеская резиденция. Мощный детинец и был собственно городом. Окружавшая его территория была по сути просто огромным посадом. Небольшая дружина, сопровождавшая князя, не могла взять город силой. Пришлось разбивать походный княжеский лагерь прямо под городскими стенами, среди дворов ремесленников и купцов.

Дальше – ещё хуже. Волхв Никифор и прибывшие с ним послушники рьяно взялись за дело. При княжеской поддержке они развёл такую бурную деятельность по обращению местных жителей в новую веру, что явно перегнули палку. И это дало формальный повод местной оппозиции.

Подстрекаемые старейшинами, ревнители старой веры, при поддержке горожан, устроили настоящий бунт. Начались погромы и бесчинства. Изорчане стали избивать тех, кто перешёл в новую веру, а их дома поджигать. Вину же за пожары и убийства быстро переложили на пришлых святоградцев. В итоге всё переросло в настоящее восстание против власти Святограда и его удельного правителя, назначенного Каганом.

Положение было очень опасным. Юный князь, со своими сторонниками вынужден был бежать из города и укрепился в одном из ближайших сёл. Распалившаяся городская чернь требовала немедленного уничтожения «гнезда скверны». Многие советовали Григору возвращаться в столицу и просить помощи у Кагана.

Григор колебался. Начинать своё княжение с жалобы в далёкий Святоград, означало показать суровому отцу свою беспомощность и неспособность самостоятельно разобраться с местной ситуацией. Юный князь не смалодушничал и проявил твёрдость. Пришлось идти на компромиссы и вести долгие и трудные переговоры.

Помогло и то, что местные старшины сами испугались масштабов восстания, которое нарастало, как снежный ком. Страшась неминуемой кары сурового Каган и боясь окончательно потерять контроль над ситуацией, они вынуждены были пойти на попятную. Зачинщиков бунта повязали и кинули в поруб, а к князю отправили повинную делегацию с предложением взять виру за убитых и покалеченных, а после «забыть обиды и жить в мире».

Григор великодушно всех простил и не стал сообщать в столицу о бунте и восстании. Что сразу значительно упрочило его авторитет. Старейшины его приняли и даже согласились за городской счёт отстроить новые княжеские хоромы, взамен сгоревших.

С тех пор прошло уже почти два года. Много воды утекло в местной реке Журинке. Князь повзрослел и возмужал. Обустроил себе знатный терем на живописном берегу реки. Изорский люд проникся к нему уважением за его справедливость и учёность. С городскими старшинами тоже удалось окончательно поладить. Только в вопросах веры дела обстояли до сих пор неважно. Большинство местных оставались идолопоклонниками и крепко продолжали держаться старых обычаев, к большому огорчению Никифора.