Рясий в окошко пялился на снующий по улицам народ. Сидеть взаперти вольный не привык и томился от бездействия. Прятаться от стражи тоже не любил. Нужно иметь хотя бы каплю страха, чтобы получать от сидения в четырёх стенах удовольствие. Но куш, который сулило успешно исполненное дело, стоил того, чтобы ради него поберечься.

Рясий выцепил из прохожих тощего парня в рванье, опознав в нём мелкую сошку Еда̀на Мирного. Парень промчался мимо, даже не пытаясь осмотреться. Видать, не ради Рясия сюда сунулся.

— Когти надо рвать, — вольный погонял слюну от щеки к щеке, но сплёвывать на чисто вымытый пол не рискнул.

В последние пару дней его не покидало ощущение опасности. Будто бы она ходила-бродила где-то рядом и заливала мостовые голодной слюной. А Рясий был крысой, сидящей посреди ловушки и ожидающей кота. Злую тревогу здорово подкармливали скверные вести, которые слетались к Рясию чуть ли не каждый час.

Кто-то начал выкашивать вольные головы.

Уже третью ночь подряд на улицах города находят самых видных представителей теневого мира. Одна треть из них возглавляла собственные банды, оставшиеся две трети мертвецов — их помощники. Все застрелены из арбалета, причём с поразительной точностью: ни одна стрела не прошла мимо сердца. Тут невольно задумаешься и о своей судьбе. И Рясий был уверен, что за убийствами стоит никто иной, как этот хабрени Тинтари! Вот Тёмные же попутали связаться с ним!

Сошки доносили, что кто-то нанял кучу вольных, чтобы укокошить рыжего стрелка. Рясий особо не печалился из-за этого. Тёмные уберегли, и Тинтари не пристрелил бабу, а смерть из-за мести Короны единственная, которую бы Рясий ему не пожелал, ибо она бы была у них одна на двоих. По крайней мере, если захочет стрелять бабу, то не по его заказу. Хорошо хоть из храма убраться успел и не попался нагам.

На кухне грохнула то ли горшком, то ли сковородой бабка, и Рясий напряжённо прислушался. Бабка выругалась, пошаркала куда-то, и вновь грохнуло. Домовладелица до ужаса напоминала его родную бабку — деспотичную и склочную старуху, державшую всех детей-внуков в чёрном теле и ежовых рукавицах. Мирной смерти ей не выпало, нашли в лесу с проломленной головой. Староста деревни даже не пытался дознаться, кто учудил непотребство: бабка почти со всеми односельчанами была на ножах. Что уж говорить, родные дети и те не стали требовать разбирательства и суда. Только в те дни в деревне непогоду пережидал заезжий, не знавший умершей и решивший наказать сельчан за чёрствость и попустительство несправедливости. И ночью перед сожжением бабка встала и, подхватив вилы, пошла сама творить правосудие. Такой Рясий её и запомнил: отёкшую, с провисшей бледной кожей, смятой головой, а глаза мутной поволокой застланы. Ещё и платье цветастое, как эти занавески!

Бабку-то упокоили, а пошаливший гость смылся той же ночью, отведав перед уходом кровушки дочери старосты, у которого и ночевал. Вампиром, гадёныш, оказался! Хотя к нему-то Рясий испытывал что-то вроде благодарности. После того, как отец с братьями топорами и вилами «упокоили» бабушку, у Рясия внутри что-то поменялось, переломилось, и кровавые зрелища его больше не ужасали и не вызывали отвращение. Наоборот. Бабушка олицетворяла собой всё самое ужасное, и маленький Рясий её боялся до панической дрожи. А когда мёртвая бабка вышла из сарая, где должна была дожидаться сожжения, он едва не сошёл с ума и испытал громадное облегчение, когда от неё избавились. Смерть бабушки и страшное её посмертие подарили маленькому Рясию ощущение, что он наконец-то получил свободу.

Из детских страхов он, конечно, вырос давно, но домовладелица вызывала у него откровенные опасения. Тут и без того мечтаешь с места сорваться! И Рясий бы сорвался, но следовало предупредит трусоватого заказчика, чтобы тот знал, где искать. Увы, но их связной подох позапрошлой ночью. Оставлять же бабке записку «Милый, я переехала»… Нет, Рясий не привык так рисковать. Мало ли какой «милый» придёт.

Обычно заказчик прилетал сам чуть ли не через день. А тут уже сколько времени город кипит из-за пропажи наагатинского посла и многочисленных смертей, а этот трус не прибежал как обычно трясти его и истерично спрашивать, что же им делать. Это тревожило даже сильнее смертей в городе. Но куш-то, куш упускать не хотелось.

С улицы донёсся грохот колёс по разбитой мостовой, и Рясий, безошибочно угадав тюремный экипаж, бросился к окну. Чёрная коробка кареты, сильно покачиваясь на левую сторону — видать, рессора треснула, — прокатила мимо. На козлах сидел только сонный кучер, и никакой стражи в сопровождении, но Рясий всё равно проводил его подозрительным взглядом, а затем осмотрел всю видимую часть улицы.

В воздухе что-то коротко и стремительно блеснуло, Рясий отшатнулся, но отскочить от окна не успел. Брызнуло стекло, и мужчина с хрипом упал на пол, хватаясь за торчащее из груди оперение. Бабка на кухне встрепенулась на звон стекла и поспешила в «гостявую». Вход в неё как раз располагался напротив окна, но бабушка оказалась шустрее предводителя вольных и успела скрыться в глубине коридора. Болт пролетел через дверной проём и засел глубоко в стене. Оперение ещё дрожать не закончило, как из-за косяка с бронебойным арбалетом на перевес вышла старуха и, прицелившись, пустила стрелу прямо через дыру в окне.

— Тьфу-ты, — оскорблённо сплюнула домовладелица. — Утёк, срань божеская!

Тинтари слегка вздрогнул, когда рядом с бедром в черепичную крышу вонзилась, злобно жужжа, стрела, и поспешил отсесть в сторону под прикрытие трубы. А затем и вовсе торопливо проскользил вниз и спрыгнул наземь, болезненно морщась. Но рука потянулась не к заду, а к животу, который до сих пор опоясывала повязка. Тинтари помянул цветистым недобрым словом обожаемую «жену», которую в последние дни вспоминал постоянно и думал о ней много. Такой чести ранее ни одна женщина не удостаивалась.

В сенях послышались голоса, и мужчина, перемахнув через заборчик, выскочил в проулок. Живот немилосердно скрутило от усилий, но Тинтари умел терпеть и не такое. Лекарь, к которому его оттащил нежданный помощник, оказался таким себе. Внутренности заживить сил хватило, а вот на дырки в спине и животе — нет. Тинтари попробовал было сунуться вольным лекарям, к которым всякая шваль теневая ходила, и они даже оказали ему радушный и тёплый приём. Слишком уж тёплый, едва не опалился. По болезненно-серому лицу прошла гримаса, и Тинтари вновь мысленно обратился к Дейне.

Она мало походила на ту наивную и доверчивую девушку из благородной семьи, на которой он «женился». Та Дейна не стала бы заказывать чьё-то убийство у вольных и уж тем более не избрала бы в посредники главу борделя. Хотя та Дейна, к ему казалось, не могла отнять чужую жизнь, но он своими глазами видел, как она свернула шею его же дружку.

— Да ты сплошная загадка, милая, — промурлыкал мужчина под нос строчку из известной песенки и из проулка свернул в проход между двумя покосившимися деревянными домами.

Остро пахнуло нечистотами, и Тинтари вышел на крохотный пятачок дворика, зажатого с четырёх сторон обветшалыми домами. Большая часть выходящих сюда окон была заколочена досками, в остальных слюдяные вставки так закоптились, что казались чёрными, а сами дома — слепыми. Жили здесь одни старики, у которых уже не хватало сил, чтобы держать порядок. Сидя на крыше в засаде, Тинтари слышал, как ворчливая бабёнка жаловалась мужу, что в стариковском притоне опять шумели, и подбивала супружника пойти с жалобой к страже.

Что ж, скоро её желание исполнится и стража набежит сюда со всех сторон.

Тинтари замер у дырявой дождевой бочки и осмотрелся. Рыжие глаза довольно прищурились. Едва придя в себя, он приступил к зачистке всех, кто хотел поживиться за его счёт. К своему неудовольствию, он поняла, что Дейна очень-очень богата и готова отдать за него любые деньги, что в другой ситуации ему бы даже польстило. После серии смертей самых видных вольных часть охотников отпала. Но всё же у большей части инстинкт самосохранения отсутствовал почти напрочь, иначе бы эти ребята вряд ли в вольные пошли. Слепой двор в окружении старых домов с такими же стариками-жильцами показался преследователям прекрасным местом для засады. И Тинтари тоже оценил их выбор.