Но иногда их воспоминания все-таки совпадали.

В такие минуты казалось, что ту прошлую жизнь можно как-то собрать из кусочков, склеить гуммиарабиком.

Но достать хрупкие свидетельства существования того, настоящего мира при всех, под ярким солнцем, среди криков футбольных болельщиков и завываний патефона Арина бы не смогла.

— Мороженое не предлагаю, ты, кажется, не любительница, — продолжил Шорин, показывая на свою миску, — но если вдруг — бери ложку, присоединяйся. Не побрезгуешь со мной из одной миски?

Арина усмехнулась. Вот тоже слово из прошлого мира — «побрезгуешь». Когда-то Арина была очень брезгливым человеком. Даже в библиотеку не ходила — противно было держать в руках книги, которые кто-то чужой листал, возможно, за едой, а то и в уборной. Благо в доме книг хватало. Потом постепенно отучилась. Но забавно из брезгливости не идти в столовую института после зачета в морге.

Так что Арина все-таки достала ложку — и попробовала немного мороженого с краешку.

— А что ты так вокруг этого мотоцикла пляшешь? — спросила она у Давыда. — Не замечала в тебе такой нежности к вещам.

— Потому что если он заведет коня, его соседи не поймут. Пришлось вот искать замену… — Моня подошел, как всегда, незаметно, выжал себе под ноги рябчик, снова надел, отряхнулся как собака — и присел рядом. — Водичка шик! Арин, пошли купаться!

— Прости, я пас. Не захватила купального костюма. Вон, Давыда зови.

— О! В этом плане наш Давыд уникум! Представляешь, коренной левантиец — и совершенно не умеет плавать!

— Талант!

— Никак не пойму, чем он все детство занимался. На море не ходил, книжки не читал…

— А вы разве не в одной школе учились?

— В одной… Но я же насколько младше! Что я там видел? Ну бегал, в футбол гонял, девочек за косички дергал…

— Он их, или они его?

— Ты не поверишь, он тогда еще стригся под человека. Получалось прилично, но неубедительно.

— Ничего, что я тоже тут? — осторожно вмешался Шорин.

Арина и Моня посмотрели на него, картинно изобразив удивление.

— Да ну вас, — махнул рукой Шорин — и присоединился к компании футболистов.

— Вот я все думаю про «Маскарад»… — начала Арина

— А напрасно, — прервал ее Моня, — мы тут отдыхаем. Никаких  «Маскарадов», никакой работы — только солнце, море, песочек…

— Я, кажется, разучилась отдыхать. Все время ощущение, что трачу время без пользы.

— Учись. Полезная вещь.

— У кого учиться? Все вокруг усталые.

— Это точно. Будь моя воля… Я бы по всему Союзу устроил бы тихий год. Как тихий час в санаториях, только на год. Чтоб никто никуда не бежал, не строил, не пахал — только отдыхали. Жаль, не получится. В общем, не знаю, как оно на самом деле надо, — ты врач, тебе виднее, но могу показать, как отдыхаю я.

— А покажи.

Моня встал и подал руку Арине.

Они пошли вдоль линии прибоя, подальше от остальных.

— Разуйся. Почувствуй воду. Она хорошая сегодня, тепленькая.

Арина улыбнулась, сняла сапоги.

— Ну что ты все лето в таких тяжеленных сапожищах ходишь? У тебя что, другой обуви нет? — проворчал Моня, подхватывая Аринины сапоги.

— Есть. Валенки.

— На широкую ногу живешь!

— А смысл? Я на танцы редко хожу…

— Зря, ты хорошо танцуешь.

— Да… Все равно никто не приглашает. Там девочки молоденькие, в шелках и кудрях. Стою, как дурочка, жду своего принца.

— А у нас с Давыдом правило. Пришел на танцы — изволь протанцевать каждый танец, и каждый раз с другой дамой. Чтоб честно.

— М-да. Трудное правило. И не устаете?

— Еще как устаем! Как вагоны разгружали! Но мы договорились, что у нас это типа общественной нагрузки — дать понять каждой даме в городе, что она хороша собой.

— Благородно…

Моня дурашливо поклонился.

Они дошли до маленькой лодочной станции. Старик («Мы его в детстве Хароном дразнили», — шепнул Моня) выдал им лодочку со скрипучими уключинами. Долго бормотал что-то, из чего Арина услышала только «правила эксплуатации транспортного средства». Моня слушал со скучающим лицом, потом, взяв весла, сказал: «Не волнуйся, Харон, мы только до Турции — и сразу обратно», — и быстро отчалил от берега.

Он греб, пока берег не перестал быть виден. Остановил лодку — и они просто сидели, глядя на море и небо вокруг. Молча, даже без мыслей. А потом вернулись.

— А ну, кыш! — на пляже Арина убежала от Мони со скоростью, ей несвойственной.

Она неслась в направлении Ангела, чуть ли не сметая все на своем пути. Дело в том, что Ангел решил сфотографировать Гамильтониху.

Желание, может, похвальное, только вот использовать он для этого собирался главное сокровище научного отдела УГРО — фотоаппарат ФЭД, легкий, ухватистый, но нежный, как цветок. Капля воды, песчинка, встряска — все выводило его из строя. Конечно, и Арина, и Бачей, и Тобаровские уже давно научились разбирать, чистить, смазывать и снова собирать капризный механизм, но радости от этой процедуры никто не испытывал, потому старались фотоаппарат беречь.

А тут — на пляже, грязными руками…

Только что забивший гол Шорин обернулся на крик Арины — и побежал туда же.

В качестве фона для своей композиции Ангел выбрал мотоцикл. Наташа красиво разлеглась в своем голубом купальном костюме прямо на седле. И царапала каблуком изящной туфельки серебристую краску.

Вдвоем они набросились на Ангела — и принялись объяснять ему правила обращения с техникой в весьма нелестной форме.

— Не замечал в тебе такой нежности к вещам, — язвительно заметил Шорин, когда Арина принялась обтирать отобранный у Ангела фотоаппарат.

— Это рабочий инструмент, а не просто блестящая игрушка для привлечения дамочек, — сурово буркнула Арина.

— Кстати, о дамочках, — подоспевший Моня был неожиданно серьезен. — Арин, между нами, Наташа-то фонит…

— То есть она Особая? Вот Ангел-то небось счастлив! Он от вас млеет, а тут — любимая тоже… из ваших.

— Странно, что нам он этого не сказал, интересно, знает ли? — Моня задумчиво скривил рот, но потом махнул рукой — и снова полез в воду.

Когда стемнело, Моня и Давыд натаскали откуда-то дров — тут без колдовства не обошлось, берега были отнюдь не лесистыми, — и развели огромный костер. Шорин тут же уселся, как зачарованный глядя в пламя. Арина заметила, что в его черных глазах появились красные отблески — причем, казалось, костер тут ни при чем. Остальные тоже постепенно подсели.

Арина подумала, что раньше это было бы романтично, напоминало о ночевках на берегу с друзьями или там о поездках за город, но сейчас огонь, скорее, пугает.

Кажется, об этом подумала не только она.

— А давайте прыгать через костер! — с какой-то деланной веселостью в голосе предложил Моня.

Вокруг раздались робкие смешки. Моня решительно выхватил из круга кого-то из практиканток, они разбежались — и прыгнули. За ними потянулись остальные.

— Вот так один раз прыгнешь — а потом всю жизнь помнить будешь, — сказала в ухо Арине Лика.

Арина, как всегда, не поняла, о чем та. Но тут ее схватили за руку — и потащили прыгать.

После яркого костра Арина не смогла разглядеть, чья горячая и крепкая рука ее держит. Но все-таки разбежалась — и прыгнула. Лететь над костром было как-то неожиданно легко, как будто кто-то из Особых удерживал ее в воздухе. Обернувшись к своему визави, она увидела в темноте только красные отблески глаз.

Сентябрь 1946

Как-то Моня жаловался Арине на то, какие скучные у него друзья. На вечеринки они ходят поесть-выпить-поболтать-песни попеть — и все. А у него столько идей, столько мыслей.

Например, здорово было бы при входе вручать каждой даме накладные усы, а каждому мужчине — боа и губную помаду. Или, допустим, беседовать весь вечер только шекспировским слогом. Или…

Арина представила усы и Шекспира и решительно сообщила, что она в таком точно участвовать не будет. Предложила Моне попробовать себя в качестве клубного работника — такие передовые идеи на этой должности обязательно оценят.