И тот и другой предмет гардероба сшила сама Зося Боярская, жена Тазика. Арина, хоть бывала на кладбище часто, никогда мадам Боярскую не встречала — но каждый раз слышала ее звучный голос из задних комнат конторы. Она поставляла мануфактуру чуть ли не половине Левантии. Сарафан и костюм обошлись совсем не дорого — то ли происхождение имели сомнительное, то ли Тазик сделал Арине скидку.

Но даже в легком сарафане, сиреневом с цветами, жарко было невыносимо.

Вся надежда была на то, что, когда катафалк тронется с места, появится хоть какой-то ветерок. Но они сидели внутри уже минут десять — ждали Давыда, который куда-то запропастился.

Наконец он появился — и Арина вздохнула с облегчением.

— Извините, пришлось сходить переодеться, — улыбнулся Давыд, залезая внутрь, — не ехать же в грязном.

Он сел рядом с Ариной — и та чуть не задохнулась.

— У тебя что, новый одеколон?

— Тот же самый, новую бутыль открыл.

— Ядреный. Его не используют, часом, как химическое оружие?

— Не узнавал.

— Если ты им будешь пользоваться чуть в меньших объемах — люди к тебе потянутся.

— Ты в порядке? — взволнованно спросил Моня. — Я с ним рядом сижу — и мне как-то нормально пахнет.

— Ты принюхался. А у меня глаза слезятся.

Моня покачал головой.

Картинка, представившаяся Арине на месте преступления, была более чем идиллической. Труп лежал посреди клумбы в окружении розовых кустов. Хоть не для протокола фотографируй, а для открыток. «Люблю тебя до смерти» или как-нибудь так.

Сам труп был тоже весьма живописен — лежал он в столь спокойной позе, что казался спящим.

Еще и с кепкой на лице — как от солнышка прикрылся. Неравнодушные соседи заметили, что товарищ уж больно долго отдыхает среди роз, только на вторые сутки. Так что жара и мухи изрядно добавили деталей в картину.

Арина склонилась над трупом. Розы пахли оглушительно. Даже, скорее, воняли. Когда запаха роз так много, он тяжелее и противнее, чем запах машинного масла или керосина. В глазах у нее потемнело, и она осела на траву. «Ненавижу розы», — шепнула Арина перед тем, как окончательно потерять сознание.

Июль 1947

— Арина Павловна, вас в барский дом вызывают. Вот тут все записано.

Дежурный протянул Арине листочек. Разумеется, только время и номер кабинета. Арину всегда раздражало, как МГБ-шники напускают на себя важность, каждый раз старательно показывая, что УГРО для них — пыль под ногами. Ну сказали бы по-человечески: «Простите, ребята, мы тут посеяли отчеты по такому-то делу, дайте копии, как время будет», — и всем бы удобно. Но нет, надо сначала вызвать, потом уже в беседе упомянуть, какое именно дело интересует (забыв уточнить, какую именно бумажку из вороха имеющихся в деле они хотят посмотреть), потом вызвать еще раз, уже с делом под мышкой, потом… В общем, из пустячного вопроса устроить канитель на неделю. Интересно, кто зовет. Арина уже знала, что если в кабинет 201, то это

к самовлюбленному Богурдовичу, если в 203-й — то к вечно простуженному Турцеву, если в 205-й, то к тихому и какому-то забитому Можейко. Но в этот раз прийти следовало в 318-й кабинет.

На третий этаж Арину еще ни разу не звали — поговаривали, что там сидит высокое начальство, а с ним общих дел как-то не предвиделось.

Причем время назначили — через час. А действительно, что мелочиться — могли бы через десять минут — и весело наблюдать из окон, как Арина рысью несется вокруг квартала, стараясь не опоздать.

Впрочем, хоть бежать смысла не имело, но и тормозить тоже не стоило. Во-первых, можно будет спокойно покурить, предвкушая встречу, во-вторых, чтобы не нервничать, пока молодой человек на вахте (их там было с десяток разных, мордастых, сытеньких, в лейтенантских погонах, но о войне явно знавших только из кинофильмов) соизволит заполнить пропуск, сличив многократно фото в удостоверении с оригиналом и досконально выяснив, куда и по какому делу Арина направляется. Да и коридоры в барской усадьбе были какие-то бесконечные.

На крыльце, конечно, курил Цыбин. Арина зло подумала, что вот ему — самое место в барской усадьбе. Как ни выйдешь из каретного сарая — всегда наткнешься на курящего Цыбина. Интересно, он хоть иногда бывает на рабочем месте?

— Ты не обедать ли? — поинтересовался Моня мечтательно, — а то бы с радостью составил компанию.

Мысль об обеде вызвала приступ тошноты. После тех мерзких котлет в столовую явно не тянуло, а больше-то и пойти некуда.

— Да нет, в МГБ позвали. Ты не знаешь, что они на этот раз посеяли? — собрав всю свою приветливость, ответила Арина.

— А черт их… А в какой кабинет?

— Какое тебе дело? — Арине надоел вальяжный тон Цыбина.

— Ты в последнее время какая-то нервная. У тебя все хорошо?

— Да, спасибо, твоими молитвами, — Арина бросила эти слова через плечо, уже спускаясь с крыльца.

Моня пожал плечами — и скрылся внутри УГРО.

Арина неторопливо дошла до Старолитейной площади. Перед входом в барскую усадьбу очень медленно выкурила папиросу, стоя на самом солнцепеке. Идти в холодные коридоры МГБ не хотелось до чертиков. Но она все-таки поднялась по мраморной лестнице, изо всех сил надавила на гигантскую дверь — и вошла.

Кажется, здание было построено с одной целью: показать вошедшему, насколько он мал и ничтожен. Циклопического размера зал на первом этаже поглощал любые звуки, превращая их в невнятный ропот. Огромная мраморная лестница вела вверх, куда-то во тьму. Помещению отчетливо недоставало рыцарских доспехов по углам и фамильных портретов на стенах.

— Качинская? Вас ждут, — внезапно сказал очередной усатый лейтенантик на вахте, лишь мельком взглянув на удостоверение Арины.

Арине стало не по себе. Ждут, хотя пришла на полчаса раньше, да еще и вот так — без формальностей. Она вспомнила, как еще до войны чекисты вызвали следователя Владимира Титаренко — и больше он не появлялся ни на работе, ни дома, ни где-нибудь еще в Левантии.

«Ладно, грехов за мной не числится», — перебила мрачные мысли Арина и решительно шагнула за обитую дерматином дверь с номером 318.

Напротив двери за массивным столом сидел человек с погонами майора госбезопасности. Арина вспомнила, что видела его первомайской демонстрации – такую открытую и приятную улыбку невозможно забыть. Эта же улыбка и сейчас ослепила и окрылила Арину. Улыбка простого хорошего паренька, у которого все просто замечательно, который рад и погоде на дворе, и результатам вчерашнего футбола, и тому, что к нему пришла такая прекрасная Арина, и вообще — всему миру целиком.

Арина даже не заметила, что заулыбалась в ответ.

— Присаживайтесь, Ирэна Павловна, — сказал хозяин кабинета неожиданно тусклым для такой улыбки голосом, — желаете чаю?

— Спасибо, воздержусь. Итак… — Арина сделала паузу, ожидая, что хозяин кабинета представится.

— Вы близко знакомы с неким Шориным Давидом Яновичем.

— Давыдом.

— Предположим. Значит, знакомы. И что вы о нем думаете?

— Соответствует занимаемой должности. С коллегами вежлив. Оценить рабочие качества в полной мере не могу, я ординар.

— Да, мы в курсе. Но он же вам не только коллега?

— Предположим.

— И как он в плане личного общения?

— Боюсь, вам тут не светит. Предпочитает женщин, — Арина давно уже не улыбалась

и понимала, что хамит, но эта игра в кошки-мышки начинала ее раздражать. Зачем им понадобился Шорин?

— Да я и не претендую. Так вы не отрицаете, что у вас с Шориным имеется связь?

— По слухам, такая же, как у половины Левантии… Женской половины.

— Не совсем. Ваша связь, насколько нам известно, продолжается существенно дольше всех его предыдущих, гм, симпатий.

— Так совпало.

— И как вы планируете свое будущее?

— Выйти от вас, дойти до морга, заняться трупом, который меня там дожидается с утра… — Арина надеялась, что хоть сейчас ГБ-шник поменяет свой ровный скучный тон на человеческий. Она начала уставать от этого бессмысленного разговора. В кабинете было душно, голова кружилась, хотелось курить, но пепельницу хозяин не предложил.