— Это не ко мне. Спроси у Александра Зиновьича. Кстати, откуда он взялся на свадьбе?

— Ты мне ни одного адреса не дала. Так что сел, вспомнил всех, кого ты упоминала, — и пошел сначала в прокуратуру — ну, ты знаешь, я там до войны работал, у меня там своих много осталось, потом по другим инстанциям… В общем, кое-кого нашел. Напомни — я тебе письма отдам, которые мне написали. Нинка твоя в Сибирь к мужу уехала, пишет, там холодно, но весело, вон, третьего ждут. Просит у тебя прощения, но за что — не пишет. Байгиреев с Баймухановым теперь в одной квартире живут. Их соседи путают. Написали, сами не приедут, но обещали при случае прислать барана. Не знаю уж, живого или нет…

Моня еще долго описывал жизнь Арининых знакомых. Арина удивлялась, как, оказывается, много людей она знает. И что странно — они не забыли ее.

Внезапно она осознала, что не чувствует ставшей уже привычной звенящей пустоты вокруг и внутри. Мир был заполнен людьми, домами, животными — и все они создавали плотную, толстую ткань бытия, в которой было идеально подходящее место для самой Арины. Это было похоже на… счастье? Наверное. Арина не пыталась подобрать слово, чтобы описать, что происходит с ней.

У нее есть муж, зимой будет сын, есть жилье, семья, любимая работа… Есть целый большой мир вокруг.

— Если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду ехать в катафалке с трупом незнакомого мне человека и смеющейся невестой, я бы решил, что говорящий бредит, — улыбнулся Моня, — но вот ведь, все на лицо. Ах да, еще жених весь в перьях и голубиных приветах.

Давыд снял пиджак и попытался его отчистить.

— Сейчас до каретного сарая дойдем, у меня там щетка есть, но, боюсь, даже она не справится, — вздохнул Моня. — Нельзя тебе, Давыд, приличные вещи давать.

— А что до сарая? Нас, между прочим, гости ждут, — Шорин, кажется, пропустил мимо ушей большую часть слов Мони.

— Ну, если хочешь, иди к гостям. А нам с коллегами надо всю документацию оформить. Арина Павловна вот, небось, еще захочет в морге себя проверить…

— Убедил. В УГРО — так в УГРО, — смиренно кивнул Шорин.

Но спокойно заняться бумажной работой им не дали. Прямо на пороге их ждал дежурный рябчик с сообщением о втором, а возможно, и третьем трупе.

— Страсти, как в кино! — обозначил он суть преступления. — Значит так, на лакокрасочном есть девушка, Клара Марихина.

— Симпатичная, — промурчал Моня.

— В том и проблема. В нее в один момент времени влюбились два человека: химик Снятковский и бухгалтер Шенгелия. Бухгалтер, кстати, еще и Особый, правда, всего второго ранга. В обед между ними случился конфликт с матерной руганью и зуботычинами. А после обеда оба пропали. Вообще. Дома не появлялись, на работе — тоже. Надо ехать выяснять.

— Спасибо, съездим, — Моня вздохнул, — не дают насладиться свадьбой… Я бы вот только за это сажал.

Как только тело Глазунова перенесли в морг, катафалк снова отбыл на место преступления. Уже начало смеркаться, но лакокрасочный завод можно было бы найти и в полной темноте — по запаху.

— Выдержишь? — заботливо шепнул Давыд.

— Приятно пахнет, не розы какие-нибудь, — вздохнула Арина, — вот так бы ходила вокруг и нюхала.

— Хочешь, буду водить тебя сюда на прогулки? — улыбнулся Давыд.

Задний двор, где в последний раз видели обоих пропавших, был изрядно затоптан, так что Арине делать было особо нечего. Ангел опрашивал свидетелей, Моня — утешал роковую женщину Клару.

Давыд тоскливо бродил по двору.

— Иногда хочется начать курить, чтоб не торчать без дела, — вздохнул он. Рядом тут же возник Моня.

— Тебя папироской угостить или работы подкинуть? Клара говорила, мол, Снятковский просто матерился, а вот Шенгелия — проклятьями сыпал. Типа «чтоб тебе повылазило». Конечно, двойка — это несерьезно, но проверь, чисто на всякий случай.

— Попробую. Не верю я, чтоб он серьезно, но давай вы с Ариной покурите где-нибудь подальше отсюда, а я посмотрю.

Арина с Моней отошли. Давыд, казалось, продолжил бесцельно шататься по двору, но по тому, как сошлись его брови, по капелькам пота, выступившим на лбу, Арина понимала, что все не просто так.

Она попыталась привычным жестом поправить очки — и только тут поняла, что видит каждую морщинку на лбу Шорина без всяких очков.

— Монь! Вы надолго мне новые глаза сделали? — толкнула она Цыбина в бок.

— Что? А, нет. В полночь новое платье твое обратится в старое и бедное, лошади станут мышами, кучер крысой, а карета — тыквой.

— Ну вот… А я только во вкус вошла.

— Особые воздействия, — нудным голосом диктующего учителя начал Моня, — делятся на временные, требующие регулярного возобновления либо полного прекращения, и перманентные. Большинство перманентных воздействий слабообратимы и приводят к плохо учитываемым последствиям как для объекта, так и для субъекта особого воздействия.

— Ну вот, а я думала — вы чудеса творите…

— Вот уж чем никогда не занимались… — Моня пригляделся. — Он что-то нашел, пошли.

Давыд, не открывая глаз, уверенно шел куда-то вглубь двора. Моня указал в ту сторону первому встречному:

— У вас там что?

— Склад готовой продукции.

Давыд почти уперся в дверь склада — Моня едва успел подбежать и распахнуть ее перед ним. Давыд решительно дошел до одной из бочек — и остановился.

— Тут, — выдохнул он.

Моня, не говоря ни слова, всем телом ударился в бочку и опрокинул ее. Полилась густая синяя краска, а потом показалась человеческая рука.

— Одного, кажется, нашли, — мрачно сообщил Моня, счищая синие брызги с костюма.

— На лице и руках — ожоги, на вид — кислотные, — Арина попыталась оттереть краску первым, что попалось под руку — подолом платья, — судя по форме и расположению — плеснули на него кислотой. Дальше расскажу уже в морге.

— Ну что, Шенгелию обнаружили, осталось найти Снятковского… Хотя… есть мысль, — Моня удалился в задумчивости.

Найти Снятковского оказалось нетрудно. Когда Клара узнала, где и в каком виде был обнаружен Шенгелия, она честно призналась, что выдала Снятковскому ключи от своей комнаты. Он наплел бедной девушке с три короба, мол, Шенгелия навел на него порчу — и если не спрятаться, бог его знает, что случится.

Кино получилось негодное, только писанины прибавилось. «Еще и Клару теперь утешать», — вздыхал Моня.

— Ну вы живописны, — присвистнул Ангел, разглядывая товарищей. Его форма по-прежнему сияла чистотой, а вот на одежде Давыда, Арины и, в меньшей степени, Мони грязь с чердака причудливо смешалась с краской.

Добрый Вазик попытался было почистить их бензином — но вскоре осознал тщетность попыток.

— Эх, собиралась платье перекрасить в какой-нибудь синенький или там желтенький — и носить, — вздохнула Арина.

— Да будут у тебя еще платья, обещаю, — обнял ее Давыд.

Бумажная волокита заняла не так много времени. Даже Шорин снизошел до того, чтоб накарябать пару строк кривым почерком. Можно было возвращаться к гостям.

Двор выглядел волшебно. Моня раздобыл где-то множество электролампочек, покрасил их в разные цвета — и скрутил в гирлянду. Двор светился, как танцплощадка.

За столами уже почти никого не было. Пара спящих пьяных, целующаяся парочка — остальные, кажется, разошлись.

Белка выбежала встречать.

— Дети, вы ели? — сурово спросила она вместо приветствия, — Дода, ты можешь вообще помереть с голоду — твое право, но жену накормить обязан! Сидите здесь, сейчас принесу вам поесть.

Тут же перед ними возникли две тарелки борща, картошка, рыбка, еще что-то…

— А что Варяг меня не встретил? Как не родной? — доев борщ, удивился Давыд.

Из-под стола раздалось виноватое поскуливание. Варька лежал, не в силах пошевелиться, виновато вилял хвостом и, придерживая лапками набитое тугое брюшко, очень сыто икал.

— Ну хоть ты повеселился, — вздохнул Давыд.

Судя по кислым похмельным лицам сотрудников УГРО на следующий день, свадьба удалась. Все говорили вполголоса, жаловались на головную боль и страдали.