Но Арина все равно уходила в отпуск без удовольствия. Что будет, когда она останется дома одна? Не зазвенит ли вокруг нее прежняя пустота?

Впрочем, зря беспокоилась. Домашние дела затянули ее полностью, с головой. Это было так странно, так непривычно — убирать, готовить, покупать продукты… А еще — шить крохотные чепчики и распашонки, подрубать пеленки, вязать носочки, шапочки и кофточки. Забытые, но такие приятные дела.

Давыд о работе рассказывал мало — впрочем, рассказывать было нечего. Обычная рутина, до которой эксперт Особого отдела в силу должности касался лишь краешком.

Коллеги иногда наведывались в гости — кто чаще, кто реже. Моня, понятное дело, заходил регулярно. Где-то раздобыл плетеную коляску с белым кружевным верхом и цинковую ванночку — и гордо вручил Арине. Про дела же рассказывал чуть ли не меньше Давыда. Сводил все к светской болтовне, забавным завиральным сплетням и анекдотам. Как-то признался, что Давыд запретил ему рассказывать Арине о работе, чтобы та не разволновалась.

Чаще всех забегал Ангел. Чуть ли не каждый день — то на обед (Давыд смотрел неодобрительно, но сам подкладывал Ангелу супа или каши), то вечером, освободившись. Вот этот рассказывал все, что видел, — в красках и деталях. Правда, в его историях он всегда был героем, а остальные — восхищенным хором, но что поделаешь — мальчишка.

Новый Год справляли по-семейному, за чайным столом. Выпили чаю с пирогом, дождались полуночи и легли спать. Арина с Белкой пытались вытолкать Давыда к Моне, чтоб хоть повеселился, — но тот сказал, что будет скучать и волноваться.

Моня пришел сам, утром первого числа. Раздал подарки, устроил суетливую праздничную обстановку на пустом месте, одним фактом своего присутствия, от пирога отказался, клятвенно обещал Арине устроить в ее честь большой бал, как только будет возможность, — и убежал.

Ангел же пришел в обед второго января.

Когда Давыд вернулся, перед Ангелом стояла миска щей с куском мяса, а сам гений сыска разглагольствовал о ночной операции.

— А Мануил Соломонович сказал Николаю Олеговичу, чтоб не шел. Мол, не надо ему этого, потом жалеть будет. И Леокадия Викентьевна туда же, не ходи, мол. А он ни в какую. И вообще, говорит, по-хорошему, эти склады — его дело. Потому что Особый след — Особым следом, а имущество со складов вполне обычным путем тырят.

Давыд прошел к столу, рассеянно поцеловал жену и взял кусок хлеба.

— Руки вымой, — вздохнула Арина и обеспокоенно оглядела мужа: — Ты что такой серый?

— Да устал как черт, — он грузно уселся на стул, — прямо с утра в барскую усадьбу вызвали. Как делишки — как детишки… все как обычно. Смешно, но он больше про тебя спрашивал, чем про меня. Похоже, вы с маленьким теперь главные герои этой оперетки. Как он, кстати?

— Лягается, как жеребец.

— Это он молодец! Мужчина должен уметь драться! — Давыд притянул к себе Арину, положил руку ей на живот.

— Но не с родной же матерью!

— Да, тебе этот конфеток передал. Говорит, от них мозг развивается. И это… вместо папирос. Не знаю, что за конфеты — никогда таких не пробовал. Этот расхвастался, мол, новинка, нигде пока таких нет, чуть ли не во Львов за ними ездил.

— Да врет, как всегда.

— Ну ты не бойся, я одну съел — до сих пор жив. Нормальные конфеты. Только вкус непонятный.

— А на обертке что пишут?

— «Конфета-загадка». Загадочные они.

— Да что там за загадка? Лимонные, кисленькие, — подал голос обиженный невниманием Ангел. — Карамельки и карамельки.

— Я же говорю, врет. Будет он за карамельками во Львов мотаться, — улыбнулась Арина, разворачивая конфету. — Но ничего так, вкусные. И картинка забавная — с медведиком.

— А у меня с самолетом была, — опять встрял Ангел. — Там еще загадка про него.

— О! Точно! Тут про медведя:

Косолапий лохматий

Мед люблю собi шукати,

Цiлу зиму люблю спати

Вiдгадай, як мене звати.

Давыд аккуратно расправил фантик.

— На стенку повесим, пусть маленький читать учится. И картинку смотрит — забавная.

— А хотите, я еще разных выпрошу? И с самолетиком, и там еще про грибок, кажется, была… — Ангел разве что на стол не залез, пытаясь обратить на себя внимание кумира.

— Да где же ты эти конфеты берешь-то? — удивилась Арина.

— Так там же, у Станислава Ростиславовича. Честно, везде смотрел — нет нигде больше.

Шорин удивленно поднял бровь.

— А скажи-ка мне, Осип, что тебя связывает с этим, гм, достойным человеком?

Ангел покраснел и отвел взгляд.

— Ну… мы иногда… разговариваем о всяком. Что у нас происходит, что кто говорил…

— То есть постукиваешь? — уточнил Давыд недобро. Арина опустила ему руку на плечо.

— Прекрати. Мы все там бываем. Может, мальчику тоже… не оставили вариантов.

— Ну и что ты им уже успел порассказать, мальчик? — у Давыда играли желваки на скулах.

— Да ничего особенного. Они про вас не спрашивают, их больше другие интересуют. Следаки наши, начальство всякое… Про Леокадию Викентьевну спрашивают, про Якова Захаровича. Как дела идут, над чем работаем… Я этого Станислава Ростиславовича-то только в прошлом году впервые увидел. До того со мной другой разговаривал… Тот только грозился, а этот хороший…

— Конфетками кормит, улыбается, — поддакнул Давыд, ощерившись.

— Это ерунда. Он мне знаете, что обещал? Он мне обещал, что, когда в Левантии второй дракон появится — он меня к нему Вторым приставит! Вот!

Арина нервно рассмеялась. Ей было очень неуютно из-за того, что Давыд принял слова Ангела так близко к сердцу. Ну, подумаешь, бегает мальчишка в барский дом. Ну что он знает? Что он рассказать-то может? Обманули дурачка — тот и рад стараться…

— Вторым — это вряд ли. Вон Мануэль Соломонович твой — семерка, не баран чихал, а иногда говорил, мол, силенок не хватает. А новый дракон, — Шорин опять погладил Арину по животу, — посильнее меня будет. Ему Второй нужен будет не простой… И не скоро — лет через пятнадцать, не раньше.

— А Станислав Ростиславович говорит — Второму помогут, чтобы смог, чтобы сдюжил. И дракон будет уже в следующем году. И не этот, мелкий, а настоящий, взрослый! И не искалеченный на войне, а сильный, настоящий!

Арина с ужасом смотрела, как Давыд побледнел.

— Дверь там, — как-то слишком спокойно сказал Шорин.

— Но я еще не доел, — Ангел, кажется, еще не понял, что происходит.

— Доел, — так же спокойно ответил Давыд, взял тарелку Ангела и перевернул ее в окно.

— Ну, извините, Арин Пална, побегу. Ваш муж, смотрю, не в духе, — пролепетал Ангел и смылся.

Когда дверь захлопнулась, Давыда прорвало:

— Что ты нянчишься с этим негодяем?

— Давыд! Прекрати! Он еще ребенок. Наивный ребенок. Ему рассказали сказочку — он и поверил.

— Вот посадят Лику, или там Васько, или даже Якова Захаровича — будет сказка…

— За что?

— Найдут. Этот ребенок притащил материальчику — на всех хватит. Кто при нем лишнего не сболтнул? Свой же… Ребенок же…

— Давыд! Ося не подлый человек. Ты это знаешь.

— Значит, глуп как пень твой Ося. Все, больше слышать о нем не хочу. Завтра ужин не готовь — вернусь поздно. Пойду с Моней «Маскарадов» брать.

Давыд молча закрыл за собой дверь спальни, а Арина осталась собирать посуду.

День четвертого января начинался великолепно. Арина проснулась бодрой и веселой, мир не кружился перед глазами, за окном влажная духота сменилась легким свежим морозцем.

Сидеть дома не хотелось категорически.

Хотелось танцевать, играть в снежки, кататься с высокой горы…

В огромной квартире было тихо — все разошлись на работу. Она прошлась по большой комнате в вальсе.

Мутное зеркало платяного шкафа напомнило, что вальсировать пока не стоит. Впрочем, не так уж долго ждать. Через месяц-полтора можно будет танцевать. Совсем скоро. И все равно — не сидеть же дома.