Малыш толкнулся внутри — и стало жарко. Кажется, он тоже одобрял идею прогулки.

Но сначала Арина дисциплинированно позавтракала, даже с удовольствием. И книжку за чаем почитала — буквы не кружились перед глазами и не слипались в муть.

Быстро оделась, даже шапку и варежки взяла, чтоб не ловить косые взгляды прохожих, — и выскочила за дверь.

Она прогуливалась по парку в расстегнутой шинели, удивленно глядя на кутающихся в пальто прохожих — ей было тепло и весело.

Вдруг что-то опрометью метнулось через дорогу. Арина ойкнула, но потом рассмеялась — это была пушистая белочка, очаровательная, как с новогодней открытки. Белка деловито покопалась в снегу и достала оттуда желудь.

Арина подняла брови — надо же, какая хозяйственная зверушка. И решила дойти до рынка, может, там ее тоже ждет что-нибудь приятное — в конце концов, не одной белке быть хозяйственной.

На рынке было немноголюдно — середина буднего дня. Да и не продавали ничего интересного или нужного. Домашние соленья, подмороженная картошка, какие-то обломки и осколки «из прежней жизни»…

В самом дальнем закутке Арина заметила двух баб, разложивших яркие детские игрушки. Арина подошла посмотреть — и среди деревянных матрешек, медведей, петухов обнаружила ярко-красного коня на колесиках. Представила, как умилится игрушке Давыд. Как малыш, когда подрастет, будет катать его по всему коридору — и ползти за ним. Наклонилась, чтобы посмотреть, — и услышала, как одна баба говорит другой:

— Точно говорю, один милицейский другого прям на складах порешил. Мне сама Аккерманша рассказывала, а муж ейный тот склад охраняет.

Арина замерла с конем в руках. Конечно, складов много, милиционеров — и того больше, слухи — вообще вещь ненадежная…

— Женщина! Лошадь-то брать будете? — спросила одна из баб, отвлекшись от беседы. Арина расплатилась.

— А на Греческой, говорят, какой-то Особый продавал очки заколдованные. Надеваешь их — и всех людей вокруг голыми видишь, — продолжила баба, спрятав деньги.

Арина чуть не рассмеялась от облегчения. Значит, легенды.

Она обняла одной рукой коня — и пошла с рынка. До вечера дел не было. Ужин готов — только разогреть, чистота — как в операционной, даже детское приданое уже пошито и собрано до последнего чепчика. Арина даже немного обиделась на такую свою торопливость — вот теперь придется до вечера скучать с книжкой и предвкушать, как придут сначала Белка, потом Давыд

и начнут наперебой рассказывать, как интересно у них прошел день.

Арине захотелось обнять Давыда, похвастаться покупкой — причем не вечером, а вот прямо немедленно.В конце концов, беременные имеют право на капризы, он сам так сказал, но все-таки в качестве формального повода она купила у торговки пирог с печенкой. Принести мужу обед — вполне уважительная причина для посещения каретного сарая.

К торговке пришлось вернуться еще раз — первый пирог Арина слопала за десять минут, не успев пройти даже до конца переулка. Он был такой аппетитный, такой пахучий… Так здорово было есть его на морозе.

Второй тоже выглядел соблазнительно, но Арина сделала серьезное лицо, завернула пирог в газету —положила в карман, чтобы не искушал.

И сохранила его в целости до самого УГРО.

Она ждала, что коллеги встретят ее шутками, расспросами, может, даже пожалуются, как ее не хватает.

Но все выглядели какими-то подавленными, здоровались сухо, отводили глаза.

Шорин сидел за столом, с тоской глядя на чистый лист бумаги перед собой. Поднял голову, кивнул Арине — и тут же снова уперся глазами в бумагу. Даже ручку обмакнул.

— Привет, рад тебя видеть, — произнес он сухо, глядя на стол.

— Отчет?

— Объяснительная. Ты чего пришла-то? Белка говорила, тебе вредно далеко ходить. И погода так себе, — он еще раз обмакнул ручку в чернила и принялся выводить слово «Объяснительная» на середине листа.

— Отличная погода. Я поесть тебе принесла. Вот.

— Спасибо, я уже обедал. Отнеси домой, на ужин съем, — Шорин так и не посмотрел на Арину. Он подчеркнул слово «Объяснительная» двумя чертами, положил ручку на стол, смял лист и бросил его в корзину.

— Давыд! Что происходит? — не выдержала Арина.

— Все штатно.

— Не ври мне. Ты обещал, что тот раз будет последним.

— Арин, иди домой. Потом, пожалуйста, — Шорин поднял глаза — и они были какие-то непонятные. Виноватые, злые, растерянные — Арина никак не могла понять.

Арина молча вышла, закрыв за собой дверь, — и чуть не столкнулась в коридоре с Моней.

— О! Привет! — Моня расплылся в улыбке. — Как мой будущий крестничек? Еще на выход не собирается?

— Ты же знаешь, что еще месяц. Ты мне скажи — что у вас происходит?

— Работаем.

— Спасибо, драгоценный мой. А я думала, вы сюда поболтать ходите. А конкретнее?

— Восемь дел в разработке. Это лично у меня. Про остальных, прости, не знаю.

— Так. Мне это все осточертело. Что вы от меня скрываете? Что за объяснительную пишет Давыд?

— Да, вчера немного все не по плану пошло… — у Мони забегали глаза. И тоже стали какими- то виноватыми.

— А в остальном, прекрасная маркиза… Понятно. Ничего не скажешь — обещал дружку хранить нервы его жены. Ладно.

— Вы понятливы, Уотсон.

— Давыда не посадят?

— Нет, тут можешь быть спокойна. Давыд — в полной безопасности. Пойду помогу ему, ты же знаешь, сочинительство — не его конек.

У Арины снова отлегло от сердца. Да что за день — как на качелях.

Она уже подумала уйти, и потом уже, вечером, заручившись союзничеством Белки, взять Шорина в клещи — и добиться признания. Но все-таки постучалась к Якову Захаровичу.

Яков встал ей навстречу, обнял, а потом прижал ее голову к своей груди.

— Тебе уже сказали? — спросил он участливо. Арина подумала, что так бы спрашивал отец, если бы произошло что-то действительно страшное.

— Нет. Кто?

— Ангел.

Арина поняла, что ноги ее больше не держат. Яков Захарович усадил ее на стул, поставил стакан с водой.

— Как?

Арина, не спрашивая разрешения, вытащила из лежащей на столе пачки папиросу — и слепо шарила по столу в поисках спичек.

— Тебе стоит об этом? — Яков поднес ей зажженную спичку и внимательно посмотрел в глаза.

— Стоит.

— Помнишь банду, которая склады брала? «Маскарад» этот дурацкий… Новый.

Арина покивала головой, мол, помню, переходите к важному.

— Вчера ее взяли… Почти всю. Знаешь, кто был тот самый гипнотизер, который кладовщикам глаза отводил?

— Нет.

— Наташа Ангелова. Гамильтониха.

Арина вздрогнула, как от холода. Вспомнила Оськины глаза, когда он смотрел на свою любимую.

— Это она его?

— Нет. Она деру дала, Васько выстрелил. А этот дурачок решил своим телом защитить любимую… Защитил. Сбежала.

— Он…

Арина не знала, как спросить. И очень боялась услышать ответ. Яков положил ей руку на плечи.

— Он тут, у вас, в прачечной. Пойдем, попрощаешься. Арина затушила папиросу — и встала.

— Пойдемте.

Он лежал — на вид совершенно живой. Худенький, с веснушками по всему телу. С закрытыми глазами. С губами, застывшими в полуулыбке. С маленькой аккуратной дыркой напротив сердца.

— Точно случайно? Уж больно…

— Точно. Эта история у меня под контролем. Все подтвердили — просто вот так не повезло пацану. Извини. Не сберегли.

Арина отвернулась, прижалась к груди Якова.

— Пойдем, девочка, провожу тебя до дома.

Они шли медленно. И говорили об Ангеле. Вспоминали все: и детство его, и недавнее.

Яков Захарович рассказывал, как во время оккупации Оська, знавший все подвалы, крыши и переходы, сражался в левантийском подполье и однажды был выпорот лично Яковом за попытку в индивидуальном порядке заминировать комендатуру. Шальной был — у местного гауляйтера лично спер пистолет и хвастался им.

«Забавно тогда было. Подполье наше — та еще компания. Шушера бандитская, в основном, ну и мы с Ангелом», — ностальгически вздохнул Яков.