Арина вздохнула. Конечно, прекрасную Динору не вернуть, но хотя бы очистить участок от обломков надо. А дальше придумаем. Можно разбить цветник или заказать копию памятника — благо, фотографии остались…

Но сначала — уборка. Перекурить — и идти к Вазику за инструментом и мешками.

— Вы похожи на нее, — произнес тихий бархатный голос откуда-то сбоку.

Арина обернулась. Перед ней стоял высокий мужчина средних лет с бледным овальным лицом. Весь какой-то серый: седеющие волосы, темно-серые глаза, костюм цвета пыли. В руках он держал голову той самой статуи.

— Моя прапрабабушка, — улыбнулась Арина, — Динора Палей.

— Неужели из тех самых князей Палеев?

— Нет, что вы, из левантийских мещан.

— А я, стыдно сказать, чуть не обознался, приняв вас за Ирину Павловну…

— Ну, меня так и зовут. Так что ваша ошибка не столь велика.

— Очень приятно! А меня, если позволите, Кодан, Кирилл Константинович.

Арина улыбнулась Кодану и достала папиросы. Тот попросил одну каким-то развязным жестом, не сочетающимся ни с его внешностью, ни с тихим голосом. Курил он тоже странно — отплевываясь после каждой затяжки. При этом бесконечно кашлял, как будто курил первый раз в жизни, но папиросу держал уверенно, между большим и указательным пальцем, прикрывая огонек ладонью. «Немолодой ведь человек, а судя по жесту — служил» — подумала Арина. Впрочем, Александр Зиновьевич был ненамного моложе. Специалисты нужны войне вне зависимости от возраста.

— Ирина Павловна, а вы не подскажете, — Кодан выбросил окурок ловким щелчком и снова стал тихим и смиренным, — что за странная статуя шахтера в юбке и без головы лежит в тех кустах?

Арина посмотрела — и не удержалась от улыбки.

— Это та же самая статуя, голову которой вы нашли. Первая женщина-дантист Левантии с рабочим инструментом в руках.

— Прошу вас, скажите, что вы меня разыгрываете! Не может быть, чтобы зубы лечили при помощи дрели!

— Но тем не менее так оно и было.

— Ужасно! Хотя не буду врать, что мне не нравится эта нимфа с отбойным молотком.

— Жаль, что мы с ней не были знакомы. Кажется, у нас с ней много общего.

— А вы замечали, что это самая частая мысль на кладбище — «жаль, что мы не были знакомы»?

— Да, пожалуй. Но, с другой стороны, близких там, — Арина растерялась, показать вверх, на небеса, или вниз, на землю, так что жест вышел какой-то неопределенный, — все больше, а вокруг — все меньше…

— Удивительно точное наблюдение! При этом замечаешь, что люди умершие — все более близки, более понятны, а вот те, что живы, — все дальше, все более чужие…

У Арины как будто что-то холодное проползло между лопаток. Как же прав был Кирилл Константинович! Как же точно описал то, что чувствовала Арина. Да, папа, мама, бабушка — они остались прежними, родными и любимыми. А вот живые как-то стали «бывшими» — бывшая подруга Нинка, бывшая соседка, бывшая яростная Лика… Вот разве что Яков Захарович почти не изменился.

— Вы не знаете, что случилось с кладбищем? Бомбардировка? — Арина спросила, только чтобы переменить тему, чтобы не думать о мире, где она совсем одна.

— К сожалению или к счастью — но нет. Видите ли, некий весьма самонадеянный Смертный решил призвать всех левантийцев на защиту города…

Арина представила, как ее родители, бабушки, дедушки выходят единой колонной на защиту Левантии. И так вдруг захотелось встать с ними в ряд. Рука об руку с мужественной дантистом Динорой и нежной аптекаршей Фаиной, желчным венерологом Михаилом и барственным профессором анатомии Иваном Леопольдовичем.

— Как понимаете, — продолжил Кирилл Константинович, — идея была обречена на провал.

Большинство восставших было не в том состоянии, чтобы воевать. Прошу прощения за неаппетитные подробности, но трудно держать оружие в разложившихся руках.

— Если бы воевать мог только дух, без тела — отстояли бы, — уверенно сказала Арина

и добавила задумчиво: — Хорошая была бы война. Ни убитых, ни раненых. И экономия какая: ни снарядов, ни пуль, ни даже кухни полевой — ничего не надо.

Кирилл Константинович сдержанно улыбнулся.

— Так, говорят, только драконы воюют. Дух линию фронта пробивает, а тело — в окопе сидит тихо, чуть ли не чаек попивает. Вот если бы только они и воевали…

Арина улыбнулась понимающе. Еще постояли-покурили (как же раздражала Арину манера Кодана курить!) — и, тихо попрощавшись, разошлись каждый к своим дорогим покойникам.

Клим Петрович решительно стучал кулаком по столу:

— Не время, товарищи, праздновать! Наша победа наступит, когда преступность снизится!

— Ну, то есть примерно никогда, — шепотом подытожила Арина.

— А насчет «праздновать» — это он хорошо сказал, — мечтательно протянул Цыбин, раскачиваясь на стуле. — Как насчет устроить небольшой междусобойчик после трудового дня?

— Набегут, — веско произнес Шорин.

— А чем плохо, если и набегут? Все свои. Неприятных лиц вокруг не наблюдаю.

— Где ты водки на всех возьмешь? И еды.

— Боже мой! Всему их учить надо! Будем заимствовать методы у Клима Петровича, не побрезгуем.

Моня достал карандаш и лист бумаги и принялся писать своим красивым почерком.

Закончив, он предъявил написанное Шорину. Шорин что-то дописал небрежно и протянул листок Арине.

«Подписка на совместное восстановление сил и нервов сотрудников путем скромной пьянки сегодня вечером». Дальше была расчерчена таблица на две графы. Первая была озаглавлена «фамилия», вторая — «что принесет».

Цыбин обещал от себя две бутылки водки, Шорин — банку соленых огурцов и банку соленых грибов.

Арина шепнула:

— Мануэль Соломонович, я, наверное, пас!

— Что же так?

— Нести нечего!

Вмешался Шорин:

— Врет! Сам видел ведомость — им спирт выдают в количествах!

— Дельно! Арина Павловна, не пожертвуете ли толику ценного продукта в целях, указанных выше?

— Не больше литра!

— Это по-царски! Запишите как четыре бутылки водки. Люди тут хорошие, но разные, могут и грудью встать за казенное имущество.

Арина кивнула, написала — и передала лист дальше.

Цыбин напряженно ждал, отслеживая каждого подписывающего и качаясь на стуле, Шорин прикорнул у него на плече. Клим Петрович продолжал разглагольствовать, перейдя от праздников к успехам в строительстве, металлургии и сельском хозяйстве, от них — к международному положению — и далее, далее, бесконечно и монотонно.

Арина даже подумала, не использовать ли второе плечо Цыбина в качестве подушки. Вряд ли он воспринял бы это как нескромный намек — он тоже из тех, кому война объяснила ценность сна при любой возможности.

Но тут раздался грохот. Стул Цыбина не выдержал и развалился. Шорин тут же вскочил, помог Моне встать, подал ему трость и усадил на свое место. Сам же прислонился к стене.

— Товарищ, может вы сядете? — строго уставился на него Клим.

— Рад бы, да не на что. Стулья кончились.

— А стулья, между прочим, наш рабочий инструмент! Мы на них думаем! — добавил Цыбин.

— Вот, между прочим, — с пафосом заявил Клим, — рабочий Левантийского завода токарных изделий Сокольский привез с фронта целый мешок трофейных резцов! Если вам нужны стулья…

— Съездить за ними в Германию? Или взять у этого Сокольского резцы — и выточить из подсобных материалов? Да я ща, быстренько. Одна нога здесь, другая там.

— В общем, изыщите себе стулья сами, — подытожил Клим.

— Прямо сейчас?

— Я вас не держу, — Клим поджал губы.

Моня встал, осторожно опираясь на руку Шорина, — и они вдвоем направились к выходу.

Когда Арина вышла после собрания наконец-то спокойно покурить и стряхнуть с себя сонное оцепенение, она увидела, как во двор въезжает старая побитая «площадка» — плоская телега, запряженная парой коней.

На телеге высилась пирамида из весьма изящных венских стульев. На козлах с невозмутимым видом сидели Цыбин с Шориным.