Арина умоляюще посмотрела на Давыда. Ночью она отстирала все, что могла, но все равно — пижонский костюм, белоснежная когда-то сорочка, галстук-бабочка, кепочка, да даже исподнее — были безнадежно испорчены. Арина попыталась восстановить по уликам действия Мони в состоянии опьянения — получалось, что часть пути он прошел на пяти костях, потом отдохнул в какой-то канаве, ввязался в драку, еще добавил водки, искупался… В общем, вечер провел насыщенно.

Давыд ответил Арине таким же беспомощным взглядом.

— Так, вас понял, — вздохнул Моня. — Давыд, не в службу, а в дружбу — смотайся до УГРО, там в кабинете Особого в шкафу моя форма висит… Внизу сапоги, в глубине — портфель со сменой белья… В общем, глянь там хозяйским глазом. Только это… Лике не попадайся, ты уже немного нетрезв.

Давыд побежал исполнять.

— Арин, извини, что я в таком виде приперся. Стыдно — не передать как, — вздохнул Моня, когда они остались вдвоем.

— Не бери в голову. Все нормально.

— Ничего не нормально! — вспылил Моня, наливая себе водки. — Ты понимаешь, что теперь любая жертва этого Франца — на моей совести?

— С чего бы? Вот скажи, что ты мог сделать? Хоть на законных основаниях, хоть с применением Особых способностей, хоть…

— Да ничего я не могу. Ничегошеньки. Но и смотреть, как преступник разгуливает по Левантии и убивает людей, — тоже не могу, — Моня выпил и налил еще. — Вот что ты мне прикажешь делать?

— Во-первых, прекратить хлестать водку. Запоя тебе не хватало.

— Кстати, это выход. Запью — и пусть они там хоть пол-Левантии положат ради своего дракона домодельного, мне все равно будет.

— А потом? Когда-нибудь придется выйти…

— А потом… А знаешь, не буду я ждать никакого потом! Найду этого Франца — и сдамся ему.

— Зачем?

— Во-первых, с меня много Особой силы взять можно. За десяток-другой троек пойду.

— Уже несерьезно. Думаешь, доделает он Станислава своего — и успокоится? Только во вкус войдет. Это сейчас он хочет на благо страны служить…

— А потом?

— Сколько, ты говорил, нужно драконов для переворота?

— Тоже мысль. И ни разу не радует. Так что остается во-вторых: я всей этой ерунды не увижу. Потому что буду мертв и спокоен. И срать мне будет на всех Францев этого мира.

Моня почти прокричал последнюю фразу.

— Так, пойдем в ванную. Ты опять нажрался, — вздохнула Арина.

К возвращению Давыда ей более-менее удалось привести Моню в подобающий вид. Он сидел в шоринском халате и с мокрой головой в уголке, икал и гладил Варяга.

— Моня, учти, я никогда раньше этого не делал — могут быть последствия, — Шорин положил руку на затылок друга.

— Ай! Ты совсем? — вскрикнул Моня абсолютно трезвым голосом и добавил уже тише: — Спасибо, Дава, я в порядке. Но в следующий раз — поаккуратнее.

— В следующий раз я тебя просто прибью. В нашей компании может быть только один тоскливый пьяница — и это не ты. Не идет тебе. На вот, оденься. Лика меня все-таки поймала, сказала, что уже в курсе. Обещала лишить нас обоих премии за пьянство и пораженческие настроения.

— Легко отделались, — вздохнул Моня и принялся натягивать принесенную Давыдом одежду.

Когда на следующий день Моня пришел на работу в форме, Арина несколько удивилась. Форма ему не шла категорически. Погоны топорщились на покатых плечах, начинающееся пузико уютно лежало на ремне, портупея съезжала в сторону — и Моня рассеянно поправлял ее жестом, которым женщины поправляют лямку сарафана.

Под папироску она попыталась намекнуть Моне, насколько нелепо тот выглядит. Но всегдашний пижон и модник только отмахнулся:

— Зато практично. По утрам галстук подбирать не надо.

И даже не заметил, что стряхнул пепел себе на штаны.

— Давыд, ты уверен, что Моня в порядке? — спросила она вечером мужа.

— Уверен, что нет. Но как это исправить — не знаю.

— Ну, тебе он как-то помог…

— Сказал, что от тоски помогают морской воздух, работа, мамины борщи и сговорчивые девушки, а потом предоставил все перечисленное. Предлагаешь по бабам его сводить? Я не против, но ты же ревновать будешь…

— Давыд, не валяй дурака, — одернула мужа Арина. Но если бы она сама понимала, что делать!

Единственное, что она могла придумать, — это звать Моню по вечерам к ним в гости, кормить вкусным, развлекать стихами и разговорами.

Моня сначала сидел, как неживой, отвечал рассеянно и невпопад, ложку в рот засовывал, кажется, не замечая содержимого.

Но постепенно природный оптимизм взял верх.

Как-то, задержавшись на работе, Арина вернулась домой около девяти — и застала Белку, подглядывающую в замочную скважину собственной комнаты.

— Нет, ты посмотри, как эти четверо резвятся, — утирая выступившие от смеха слезы, шепнула она Арине.

Зрелище и впрямь было забавное. Посреди комнаты стояло вытащенное из угла громадное кресло.

За ним в нелепых позах прятались Давыд и Моня. Время от времени то один, то другой высовывал из-за кресла голову и кричал «ку-ку».

Ося каждый раз всплескивал руками и счастливо смеялся.

Варяг тоже принимал участие в забаве — цапал сидящих в засаде за пятки. Не всерьез, конечно.

Моня, в очередной раз высунувшись из-за кресла, рассмеялся. Арина поняла, что давно не слышала его смеха. Ей стало легко и радостно.

— Серьезные взрослые люди, офицеры милиции, а дурью маетесь, — она, притворно ворча, вошла в комнату.

— О! Наша совесть явилась! Судя по всему, на ужин сегодня — только новые подробности по делу Луговского?

— Ну, щи, конечно, вчерашние, так что ваше высочество, боюсь, побрезгует…

— Чего? Это когда это я, мадам, вашими щами-то брезговал? — возмутился Моня, галантно поцеловав Арине руку и на секунду обернувшись, чтобы помочь Давыду поставить кресло на место, — А сейчас я их вместе с кастрюлей слопаю. И с этим кудлатым недоразумением, если оно меня кусать не перестанет. Варька, серьезно, отстань ты уже!

Арина с Давыдом улыбнулись друг другу — кажется, прежний Моня вернулся. Как оказалось, не надолго.

Через неделю позвонили из местной больницы.

— У нас тут от вас бумага, мол, если смерть внезапная и кожа желтая — звонить. Еще надо? А то у нас тут парень похожий…

Всю дорогу до больницы Арина молилась, чтобы этот звонок оказался ошибкой. Чтобы это оказался гепатит, или там цирроз, ну или пусть покойный окажется китайцем. Мало их, что ли… Очень старым китайцем… Ну пожалуйста, Господи!

Но, видать, Господь был слишком занят — не оказался тот труп ни старым китайцем, ни алкоголиком, да и печень у него была в порядке. Молодой парнишка, водяной.

Почерк Кодана-Франца узнать было нетрудно.

— Мануил Соломонович! А что это вы в чужие дела лезете? Докторов вот от работы отвлекаете… Нехорошо это, право слово, нехорошо! — раздался голос у них за спинами.

Арина, не поворачиваясь, узнала Станислава Ростиславовича. Моня развернулся на каблуках:

— Согласитесь, Станислав Ростиславович, смерть наступила при не самых обычных обстоятельствах. Так что вынуждены будем начать следственные действия. Работа, знаете ли.

Станислав, пропустив слова Мони мимо ушей, обернулся к Шорину:

— Давид Янович! Давно не виделись! Редко заходите. Вы же знаете, ко мне можно без приглашения, — и тут же поклонился в сторону Арины: — Ирэна Павловна, рад видеть вас снова на рабочем месте. Как там Иосиф Давидович? Здоров? Много ли веса набрал?

— Станислав Ростиславович, — отчеканил Моня, — попрошу вас не мешать нашим экспертам выполнять свою работу.

— А это не их работа. И не ваша, и не моя. Вы же прекрасно видите, что человек стал случайной жертвой эксперимента, в результатах которого заинтересованы люди не вашего масштаба, и даже не моего. Понимаю, вам неприятно. Но не волнуйтесь. Еще совсем немного — и если эксперимент окажется удачным, то поставки, так сказать, будут осуществляться централизованно. Буквально еще десяток-другой неприятных инцидентов — и об этой истории можно будет забыть.