Мужчина что-то пробормотал, и его ноги в тот же миг оторвались от земли. Он завис в воздухе, его плащ развевался на ветру, как знамя. От укутанной тенями фигуры наместника исходили десятки чёрных щупалец, делая его похожим на огромного паука.

— Меня вам не одолеть. — произнёс Рамелис. Его пустые глаза, казалось, впитали в себя весь свет. — Судьба мира решена. Кузнец Погибели возродится в моём теле, и я разделю с ним величие.

Рейн стоял на коленях, не в силах пошевелиться. Его разум словно онемел, густой мрак всё сильнее сдавливал горло. Дышать с каждой секундой становилось труднее. Кровь оглушительно грохотала в ушах, перед глазами плясами чёрные точки. Когда он услышал какой-то новый звук позади себя, то даже не придал этому никакого значения. Что-то, похожее на…

Сумрак вокруг взорвался, став невыносимо белым. По лицу наместника прошла судорога. Рамелис пошатнулся и закричал — светящаяся стрела прочертила воздух и вонзилась ему между глаз. Мужчина воздел руки к лицу, пытаясь защититься от чего-то невидимого, что-то резко выкрикнул — и исчез.

Давление пропало, щупальца из мрака потеряли плотность и рассеялись — словно чья-то невидимая рука оттолкнула сгустившуюся вокруг Рейна тьму. Юноша закашлялся, хватая ртом воздух. Над ним склонилась фигура в белом. Мир поплыл перед глазами Рейна, но ему показалось, что незнакомец одет в доспехи, а на груди у него вышит герб с чем-то вроде золотого моста на чёрном фоне.

— Диин Элу’a. — прошелестел мягкий голос. — Ахав решумот.

Чьи-то сильные руки подхватили Рейна. Юноша с трудом повернул голову, чтобы увидеть, что с Сатин — и потерял сознание.

Иерархи никогда не одобряли мои исследования. Им казалось, что они представляют угрозу, что знание, которое я получил, может как-то навредить их безраздельной власти над Авестинатом. Теперь, когда я стою на пороге гибели, мне не даёт покоя всего один вопрос: чем было вызвано такое отношение? Было ли это простым страхом перед глубокой древностью — или заговор пустил корни даже в Конклаве? Временами мне кажется, что я схожу с ума, что мои преследователи — всего лишь плод воспалённого воображения.

Творец Творения, укрой меня Своим пламенем.

Когда Рейн снова открыл глаза, то обнаружил, что лежит на чём-то мягком. Было тихо. Откуда-то сверху лился ровный жёлтый свет. Пахло чем-то непонятным — травяным, терпким и едва уловимым. Юноша приподнялся на локтях и увидел, что находится в комнате.

Выложенный мрамором пол был устлан белыми коврами. Такие же белые каменные стены были гладкими и пустыми — ни узоров, ни окон. Рейн лежал на пуховой перине, укрытый тонким одеялом. Ткань приятно щекотала кожу.

Он сел. Ничего не болело, ничего не было сломано. Голова была ясной, он чувствовал себя свежим и отдохнувшим.

Что с ними произошло?

В голове появились воспоминания о вчерашнем дне: воссоединение с Сатин, Рамелис, завеса… их кто-то спас. Кто-то убил наместника и, видимо, провёл их через световую стену. Рейн помнил, как его подхватил тот человек в белом. Как ему удалось одолеть Рамелиса? И ещё…

Сатин!

Юноша резко сорвал с себя одеяло и встал с кровати. Голова слегка кружилась, когда ноги коснулись пола — видимо, последствия колдовства наместника. Рейн окинул комнату взглядом, но не нашёл ничего, что хотя бы приблизительно напоминало дверь. На стене висело небольшое зеркальце, рядом с кроватью стоял столик с одной-единственной чашкой. Свет исходил от лампы на потолке, но таких ламп ему видеть не доводилось: больше похожая на драгоценный камень, она источала приглушённое жёлтое свечение и, казалось, светила сама по себе, без огня. Если это Авестинат, то другие чудеса Востока тоже могут быть правдой.

Рейн взглянул на своё отражение и удивился: он выглядел намного взрослее, чем раньше. Худое лицо с высокими скулами напомнило ему Мидира. Светлые вьющиеся волосы за время путешествия успели заметно отрасти и теперь доставали до самых плеч. О прежнем юнце из Кельтхайра напоминали только глаза — всё такие же голубые, с весёлой искоркой глубоко внутри. Рейн ещё долго смотрел в зеркало и не узнавал себя. Человек в зеркале выглядел жёстким и немного печальным, словно пережитые в пути тяготы наложили на него свою печать. Он заметил, что привычная уладская одежда пропала: теперь на Рейне была свободная белая рубаха с красной линией наискосок и такие же белые штаны с широким поясом. Непривычное одеяние.

Юноша вернулся к столику, сделал глоток из чашки и тут же закашлялся, сморщившись. Это был какой-то отвар: на языке появился горький вкус трав и чего-то острого. Стараясь не обращать на это внимания, Рейн заставил себя выпить всю чашку. Если его спасители оставили это здесь, значит, так было нужно. Он подошел к одной из стен в надежде отыскать дверь, но ничего не нашел. Только сплошной белый камень, и ни единого намёка на дверную ручку или рычаг. Попытка надавить на каменные блоки также оказалась безрезультатной. В самом деле, было бы глупо надеяться, что здесь будет тайный проход или что-то на него похожее.

Из-за стены послышались приглушённые голоса. Они звучали слишком тихо, чтобы можно было что-то разобрать, но Рейн понял, что говорят на авестийском. Значит, им удалось! Они в Авестинате! Недолгая радость сменилась приступом тревоги: он не знал, что произошло с Сатин. Последний раз он видел огнепоклонницу в Аннуине, когда Рамелис едва не погубил их всех своими щупальцами из мрака. Что, если она ранена? А если её не успели спасти? Мысль об этом породила другую, более мрачную: наместника ведь не могли убить так просто. Рейн хорошо помнил исчезновение Рамелиса и догадывался, что это было всего лишь бегством. Внутри Рамелиса сидит тот, кого не одолеть обычным оружием…

Каменные блоки вдруг задвигались и отъехали в сторону. Перед изумлённым Рейном стоял человек средних лет, одетый в длинное белое одеяние с широкими рукавами и ярким поясом цвета пламени. Чёрные волосы были стянуты в узел, серые глаза смотрели серьёзно и вдумчиво. Несколько секунд незнакомец разглядывал юношу, а затем заговорил по-уладски, растягивая слова:

— Мать Церковь приветствует тебя, юноша. Скажи, давно ли ты проснулся?

Рейн смутился. Он не знал, как вести с этим человеком, который, очевидно, принадлежал к авестийскому духовенству.

— Недавно. — ответил Рейн и добавил: — совсем недавно, господин.

Незнакомец улыбнулся. — Это хорошо. Не беспокойся ни о чём. Здесь ты в безопасности. Меня зовут Картир, и мне приказано повсюду тебя сопровождать и наставлять тебя на путь истинный.

Рейн не был уверен, что его нужно куда-то наставлять, но ответил:

— Благодарю, господин. Вы — Иерарх, да?

На губах священника появилась лёгкая улыбка.

— Нет, сын мой. Я — рескриптор, один из многочисленных клириков, живущих во Дворце.

— Тогда мне нужно…

— Не стоит спешить. — прервал Рейна Картир. — Сначала ты должен привести себя в надлежащий вид.

Картир сделал почти неуловимый жест, и в стене слева от них открылся такой же проход, как тот, через который он вошёл ранее. Глазам Рейна предстала маленькая, обложенная плитами комната, в которой стояла длинная скамейка и большая круглая бочка, полная воды. Рядом с бочкой юноша заметил столик с ножом, полотенцем и большим куском душистого мыла.

— Я оставлю тебя. — с улыбкой проговорил рескриптор. — Творец Творения завещал нам хранить чистоту не только души, но и тела.

Рейна прямо-таки распирало от желания задать вопрос про Сатин, но ему удалось себя сдержать. Он понимал, что перед встречей с Иерархами следует привести себя в порядок, иначе его даже не выслушают. Когда он вошёл в комнату, стена сошлась за его спиной, вызвав у Рейна невольную тревогу.

Юноша с наслаждением вымылся и побрился, используя нож, чтобы избавиться от щетины. Какое-то время Рейн просто лежал в горячей воде, позволив себе ненадолго расслабиться. В Кельтхайре ему редко удавалось вымыться, а во время пути в Авестинат и того реже: принять ванну он смог только в таверне Хэммона. Было приятно видеть себя свежим и чистым: вода словно смывала с него все горести и тревоги. После этого юноша насухо обтёрся полотенцем и облачился в свою новую одежду. Зеркала не было, и Рейн пожалел, что не может снова увидеть свое лицо.