Тень твоей тени, раб воли твоей

Ты — холод, ты — тьма, ты — пустота

Господин Ядовитого Копья

Тёмный как ночь, холодный как лёд

Эйсиги, эйсиги, ниам кадваллар!

Следующая жертва даже не дёрнулась, когда красный клинок лишал её жизни. Человек в пурпурном убивал умело и не торопился, как если бы перед ним были не люди, а скот для убоя. Красная кровь ручьями стекала на пол. Сатин, которую ужас приковал к её укрытию за колонной, могла только стоять и безучастно смотреть на это не похожее ни на что действо, что разворачивалось прямо у неё на глазах.

Прими тело моё, король королей

Кузнец Погибели, один из Семи

Я припадаю к ногам твоим

Покажи свою ярость, верни свою мощь

Эйсиги, эйсиги, нхадай киндруин!

Эйсиги, эйсиги, кинбальт ллаухир!

Несколько раз поднялся и опустился нож. Пламя взметнулось к потолку, как бушующее море. Фигуры в жёлтых плащах всё ещё стояли на коленях, хотя жизнь давно покинула их тела. Горла были перерезаны, из них толчками вытекала густая кровь.

Ритмичное биение вокруг стало громче и молотом било по разуму Сатин. Красная темнота торжествовала. Тук-тук. Ту-ту-тук. Тук-тук. Ту-ту-тук.

Волна ощущений накатила на девушку. Она понимала чувства человека в пурпурном плаще, ощущала его спрятанный в глубине души страх, его дикое, пьянящее ликование. Я справился. У меня получилось, получилось, получилось…

Жёлтая завеса паланкина еле заметно шелохнулась. От неё повеяло холодом, как от могилы, и сквозь эту чуждую, запредельную стужу в разум девушки ворвался тихий, почти не различимый голос.

Свободен… Ядовитое Копье будет в моих руках…

В один миг пламя костра погасло, зала оказалась погружена в вишнёвую ночь. Бессмертные пали ниц, склонившись к завесе, и их глаза казались белыми мотыльками, застывшими в кровавом мареве этого нереального места. Дыхание человека в плаще сбилось и стало хриплым, прерывистым. К радостному предвкушению теперь примешивался чистый, животный ужас. Оцепенение прошло, и Сатин повалилась на пол, не в силах даже подняться на ноги. В ушах вновь зазвучал неразборчивый шум, похожий на чей-то шёпот, который с каждым мгновением становился всё сильней.

Они ответят за всё. О, они пожалеют.

Скованные освободятся. Великая Цепь будет разбита.

Беги отсюда! Прячься!

Последние слова произнёс какой-то другой голос, но девушка не обратила на это внимание. Её взор был прикован к жёлтой завесе, которая сама по себе раздвигалась в стороны, обнажая того, кто всё это время таился внутри.

Из паланкина на каменные плиты ступила фигура в чёрном балахоне и глубоком капюшоне, и от неё исходил холод, сильнее которого не было ничего. Что-то новое дотронулось до разума Сатин — что-то бесконечно холодное, властное и могущественное. Перед мысленным взором девушки проносилась вереница образов — жёлтая змея, плачущая кровавыми слезами, молот и наковальня, исполинское копье цвета пурпура и стекающая с его наконечника чёрная отрава, раскалённый кузнечный горн и нечто такое, чего девушка не могла понять.

Они заплатят за всё. Месть всему роду людскому… четыре тысячи лет в пустоте… о, они заплатят.

Фигура неподвижно стояла перед Бессмертными, как громадная глыба чёрного льда, и в этой неподвижности было что-то чуждое, несовместимое со всем тем, что называется жизнью.

Развалины Гранниаса… наследники Благих… они пожалеют. Люди будут страдать, страдать, страдать…

Человек в пурпурном одеянии устремил взгляд на чёрную фигуру. Он медленно опустился на колени и двумя руками протянул нож, красный от свежепролитой крови.

— Повелитель… — голос его сорвался и задрожал в почти молитвенном экстазе. — Вы вернулись к нам… Вы освободились… Да восславится Жаждущий, Кузнец Погибели!

Бессмертные воздели к потолку свои серебристые руки, их голоса зазвучали в унисон:

— Да вернётся повелитель! Да погибнут враги его! Да сгинет Творец Творения! Славься, Кузнец Погибели, Третий из Непрощённых!

А потом чёрная ткань соскользнула с руки этого существа. Длинные, тонкие пальцы мертвенно-белого цвета с бесконечной неторопливостью потянули на себя балахон, который всё падал, и падал, и падал на красные камни…

Затем всё смешалось. Страх человека в плаще, ужас Сатин и холодное ликование фигуры, которая выросла в тысячу раз, заслонив собой весь мир, ледяным призраком нависая над чёрными колоннами и всем творением.

Ядовитое Копьё… люди будут страдать… свободен, свободен, свободен, свободен… Ллеу ллау иллин. Я иду. Эйсиги, эйсиги, ниам кадваллар.

Сатин бросилась прочь в кровоточащий мрак, желая только одного — убежать, уйти от Бессмертных и от чудовища, что торжествовало у паланкина. Она бежала, падая и поднимаясь, ритмичное биение стало непереносимым и заглушило собой все остальные звуки. Тук-тук. Ту-ту-тук. Тук-тук. Ту-ту-тук.

Тьма поглотила огнепоклонницу, скрыв от неё бледную тварь, страшнее которой был только вечный холод.

Меня беспокоят препятствия, с которыми я сталкиваюсь, ведя своё исследование. Или лучше сказать — расследование? История Войны Лжи и Предательства привлекает не только моё внимание. Я чувствую — кто-то следит за мной. Не знаю, как это объяснить… словно кто-то хочет остановить меня. Вчера один из Иерархов намекнул мне, что мои изыскания ставят под сомнения авторитет Благой Веры и Церкви Истин. Достаточно очевидный намёк — но зачем? Мои поиски преследуют лишь одну цель — понять, что может угрожать миру, если Война Лжи была именно тем, о чём я думаю.

Я не могу отказаться от посещения Дома Мудрости. Мне кажется, я скоро найду то, что ищу.

Солнце поднялось высоко над городом, когда Рейн проснулся. Юноша потянулся и с удовольствием отметил, что чувствует себя бодрым и полным сил — возможно, из-за того, что первый раз за много дней смог поспать в настоящей постели. Он встал, оделся и выглянул из окна. Город, словно оправдывая своё название, уже проснулся и гудел на тысячи голосов — в Уладе бродячие певцы называют такое “гудит, как рассерженный улей”. На улицах уже собиралась толпа — люди спешили увидеть, как в город прибудет наместник из столицы. Как понял Рейн из вчерашнего разговора, сегодня город будет встречать нового правителя, которого назначил сам император вместо старого наместника.

Праздничное настроение разделяли далеко не все жители. Если кайсарумцы весело шутили, смеялись и размахивали небольшими флажками с гербом Лепты Великой, то Люди Лодок, похоже, не очень-то радовались внезапной смене власти в городе. Годы унижений приучили их избегать опасности, так что теперь группки этих высоких смуглых торговцев спешили покинуть людные места. Надо бы Хэммона расспросить… Рейн заметил, что солдат будто бы стало больше по сравнению со вчерашним днём — отряды пехоты в пурпурных доспехах куда-то целеустремлённо двигались, обращая на горожан не больше внимания, чем на выводок утят, переходящих дорогу. И повсюду мелькали флаги с каким-то гербом — орёл, зажавший в своих когтях руку, золотой на красном. Странная эмблема. Не похожа на флаг Кайсарума — кажется, на нём птица была с оливковой ветвью… может быть, он что-то путает? Рейна никогда не интересовали геральдические тонкости, тем более в чужой стране. На улице было почти тепло, и Рейн решил, что это хороший знак. Сегодня им можно немного отдохнуть — Хэммон весь день проведёт в канцелярии наместника, будет решать вопрос с пропуском. И зачем сколько работы с бумагой? Да уж, Кайсарум — это совсем не маленькая Улада.

Рейн вышел из комнаты и направился по коридору в сторону лестницы. У комнаты Сатин на третьем этаже он остановился. Его беспокоило поведение девушки — в последнее время та держалась довольно отстранённо, ни с кем подолгу не разговаривая, а вчера вечером самой первой покинула их, сказав, что плохо себя чувствует. Юноша постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь — та тотчас же распахнулась. В комнате никого не было. Кровать аккуратно застелена, на столике лежит почти не тронутый завтрак. Странно… Он немного постоял, а затем направился вниз — на первый этаж гостиницы.