— Вот дерьмо, где же Джейден?

— В смысле, а это кто?!

— Меня бросила девушка! - взвыл голос из темноты.

— Нашёл бы другую, — гаркнул ему Вестник.

— Я бы не смог!

— А ты пытался?

Вместо слов незнакомец заревел и качнул дерево ещё раз, символизируя этим прыжок.

— Сдохнуть проще, чем развести дуру на секс. Сама решай, кто он.

Птица прислушалась. Шелест веток и хруст стекла сменяли друг друга.

— Он разбился?

— Только в первый раз. Теперь такие будут вечно падать, пытаясь что-то понять или достигнуть дна, но никогда этого не произойдёт. Только жизнь даёт право на изменения, мелочь.

Джейден в это время упал немного дальше, но смог маякнуть своё приземление зажигалкой. Можно спускаться дальше.

Неизвестно какой прыжок спустя в пещере появился свет. Что-то с грохотом тысячи молний рвалось вниз.

— А это ещё что?

— Понятия не имею.

Столкновение должно было произойти за мгновение ока, но слепящее нечто замедлилось, едва коснувшись невиданной ранее земли. Свет стал гаснуть, улучшая видимость и дятел воскликнул:

— Я вижу людей! Их так много. Там ещё есть один, в самом центре.

— Мелочь, люди никогда не покажутся здесь, если они не лишились ума. Это не…

Не успел Гарри договорить, как к затухающему существу приближалась толпа. Звериная ярость вела эту массу вперёд. Вестник напряг зрение. В последний яркий момент был виден взмах белоснежных крыльев, в которые вцепились чёрные руки. Тьма вернулась, а незаметный шум набух рёвом, рыком и неизвестными криками.

— Мы спускались туда? — прошептала девчонка.

— Когда я был там, такого не было. Выбора сейчас тоже.

Внизу эпицентр ужаса скрывался мраком, редко рассыпая искрами. Человек знает слова друг и враг. Другое животное лишь чувствует их ауру. А животное здесь чует ауру ангела. И это чувство называется ненавистью.

Падший дышал изгрызенным горлом. Кровь, сера, дым. Глаза впитывали это вместе с болью. Кожу резали когти. Крылья жгли, а жжение вызывало дым. Раз за разом.

Уши не слышали происходящего. Как и тогда, Вестник ждал, что тишина его пыток не позволит ему держать сознание в узде, будет давить и выдавливать из него вопли. Как вдруг, он стал слышать. Сладкий нектар среди моря гнили. Биение сердца, но не своего. Падший слышал, ловил всеми силами его тепло. Словно это заметив, сердце дёрнулось, и тишина вернулась вновь.

Вестник видел в этом странность. Раньше она повергала его в раздумья, смуту, а теперь, вдруг, разрываемым на части, он засмеялся. Смех остановился лишь тогда, когда уши снова покинул штиль. Падший узнал плач.

— Нет, нет! - повышал он тон, будто пытаясь достучаться.

Слёзы ощущались в звуке, они разили холодом и вереском, но в тоже время голодом и остывающим теплом.

— Я не могу… Я не мог…

Душевные муки в унисон грызли Энвила с физическими. Старая рана будет вечно кровить. Как тут:

— Я ЗНАЮ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО!

Крик донёсся даже до птички, Гарри и Джейдена.

Челюсти и когти замерли. Вестник с трудом слез с каменной плиты.

— Моя судьба не принести тебе извинений. Не они тебе нужны. Сейчас, спустя годы, века моих попыток сделать лучше, теперь я знаю.

Зрачок Падшего дрогнул. Тьма не исчезла, но мнимые цвета виднелись силуэтом.

— Я не прошу и не буду просить открыться мне, тому, кто последний близкий тебе. Это принесёт только страдания твоей душе. Элоиза, Эла, я молю не винить себя в смерти своих родителей.

Силуэт опустил руку. Её кулак нервно сжался.

— Я близок тебе, только принеся муки, поэтому…

Вестник упал на колени, поставив ладони на едкую пыль.

— Я не смог найти тебя здесь, но если бы получилось, я бы ни за что не дал твоим пыткам свершиться. Мне должно было страдать. И сим все равно не отплатить цену твоей боли, но я прошу не винить себя. Лучше вини меня. Этот кошмар ты взяла из моих мыслей. Вот и оставь его только для меня. Выпусти остальных и выслушай их, а меня держи здесь столько, сколько захочешь.

Силы пропадали, Падший уронил голову. На его пальцы осела грязь от ботинок.

— Вкус медового прополиса. Закурить есть? — надменно спросила девушка

— Тебе же не нравился запах моих, — кряхтел Энвил.

— Фильтр в них хрень, а так сойдут. Да и для кого ты их хранишь, если сам не куришь?

— Я пытался, Эла. Честно.

Не редко в жизни простых людей, посреди ночи, возможно, появляется звонок. Обычный телефонный звонок, который только начинает панику, а затем суматоху. Близкие люди — рыболовные крючки, выдёргивающие тебя из постоянной рутины. Болезнь близких людей — это подсечка.

Среди оркестра городского быта вой сирен скорой помощи виолончелью окрашивает картину. Сегодняшний вечер воспевался таким же количеством несчастий, как и всегда.

Местная больница Мин Йи распахивала одну дверь коридора за другой, принимая на себя летящие носилки. Молодая мать на них отхаркивала кровь в маску, теряя сознание от ножевых ранений.

За пианино в этой композиции отвечали финансовые возможности. Только деньги бесчувственно отыгрываются на судьбе, иногда припуская чьи-то клавиши на место, а иногда вдавливая их посильнее. Супруг этой недавно ставшей женщины не принял участи прогибаний. Поэтому на чащах весов, где он видел себя с одной стороны, а своего готового к рождению ребёнка — с другой, перевес вынул кухонный нож.

Рык труб привёл полицию на место, а родню вслед за ними. Наказание не забудется, но подождёт — всё, чтобы спасти невинные жизни.

Операционная подготовлена, барабаны гремят, поторапливая. Пульс отстукивает секунды.

Подобное происходит постоянно. Как и горе, всплывающее потом. Крючок выскочил из воды — сегодняшний вечер снова воспет гимном трагедии.

Неделю спустя, недалеко отсюда, несчастье снова произошло, но совсем иное и только на первый взгляд никак не связанное.

Сердце влечёт быть не одиноким. Юная Джи считала именно так, пока её потенциальная пара не отказала ей. Прекрасный макияж испортился, едва ресторанчик Йонгуан покинул посетитель. Тушь окончательно вымылась из ресниц, только лавочку у магазина одежды Аимицу заняли. Которая попытка на счету, а Джи так и смогла найти себе хоть кого-то в её жизни. Родственников под рукой нет, квартира снимается в захолустье, учёба не приносит радости. В такой момент дух человека слегка вырывается из пор, будто пытаясь убежать. Это не стремление умереть, скорее желание лампочки выкрутиться, чтобы, вернувшись, гореть ярче. Трагедия этого случая не в очередном разбитом сердце. Дух молодой девушки не мог предполагать, что желание ненадолго отлучиться с насиженного места станет чьей-то возможностью. Лавка опустела неожиданно быстро.

Пропажу замечают не сразу. Пропажу чего-то не важного ещё позднее. Университет не ставил вопрос об отсутствии своих студентов под разбирательство, если знакомый мог знать хотя бы что-нибудь. У Джи не было подруг. Были разве что далёкие соседки. Они и замечали девушку по дороге, в странных нарядах, но внушавшие хоть какое-то здоровье.

Под странностями студентки имели ввиду платки, повязки и любую другую одежду, скрывающую тело больше, чем нужно. А пропавшей появилось что скрывать.

Комната из переоборудованной прачечной сойдёт за жилище, если не придираться. Сломанные машинки теперь можно использовать под хранение.

Третья неделя не приводила к квартире Джи никакого внимания. Девушка просто могла устроить себе эмоциональный отдых. На самом деле, в очередную ночь, обмотанная шлангом и целлофановым пакетом, стопа, подпиливаемая украденным тесаком, отсоединялась от голени.

Трагичные изменения сказывались на теле радикально. Какие-либо части тела могли начать стареть быстрее, чем всё остальное. Метаболическая гангрена призывала избавляться от таких особенностей, ведь даже больница имеет собственную публику. Но такое лечение только на сутки заставляло Джи сидеть дома. На месте старых увечий вырастали новые и свежие конечности. Столь бурный рост был связан с новой зависимостью, завязанной на испорченных инстинктах: подобно диким ящерицам, сумевшим оторваться от чужих глаз, особь съедала всё, что попадает под категорию «отпавшего хвоста».