— Ты же их читал, — озвучил Падший.

— Да. А откуда ты это знаешь?

— Подполье. Мы находили слабые узлы, не досягающие твоей жестокой дисциплины и распутывали их по своему желанию. Только твой сон не был нам досягаем.

— Но про нас с Йёнде вы не знали.

— Про… Про вас?!

Ночная метель так и клонит в сон. По стеклу бегут ледяные хлопья, расслабляя чернейшее из небесных покрывал. Но сон придёт только в тоске. А еврейская девушка, уж сколько лет скованная в кандалах и сидя в мраморной клетке, не тосковала в ту ночь.

— Что случилось с вашими руками? — ужаснулась Йёнде, держась за руку своего любезного гостя.

Оберст редко снимал с себя перчатки. Сотни оправданий ради простого нежелания.

— Не все, кто меня знал, — нехотя исповедовался Стефан:

— Считали хорошей идеей стать со мной союзниками.

— Вас клеймили!

— В те времена это было обычным делом.

— Как же такую мощь удалось поймать?

Девушка пальцами водила по шрамовым впадинам алой и потрёпанной кожи, но застыла, когда вторая рука Осбера аккуратно прикоснулась к её ладони.

— Меня искренне трогают ваши комплименты, но молю вас… Не тратьтесь на это, если вы боитесь, что без этого последует наказание. Я хоть и чудовище, но не тщеславен.

Эти слова сильным порывом подняли дух молодой уборщицы. Угасающая искорка её искренности снова вышла из своего серого убежища.

— Знаете, — ухмыкнула Йёнде, — даже Ворштхер не получал такого. Он жаждал покорности. А вы… Вам иногда нужно говорить приятные вещи.

— Чтобы поднять мне настроение?

— Чтобы вы любили себя. Возможно, также, как любите заботу.

Часть кузова автомобиля давно приняла очертание немецкого кулака.

— Это была та ночь?! - зрачки Энвила сузились в полной темноте.

— Столовые приборы, лежавшие в кладовке, никогда не использовались. Они будто лежали там назло: вся стрепня для Йёнде употреблялась ей руками. Я решил ей сделать подарок. Оловянная ложка смялась, как пластилин, а на кисти наросла чёрная форма.

— Свеча…

— Она останавливала меня. Думала, что я пострадаю. Но металл плавился, капая мне на ладонь. Я боль даже не помню, слишком много было. Как звали ту суку, которая в меня стреляла?

— Яни.

Оберст не спал, упав с пробитой головой, его держала только невозможность встать. Только кожа на затылке сцепилась с соседским краем, койка согнулась пополам, а в центре матраса остался след от удара. Церемонности были забыли. Если впереди была дверь, после её не было, слетала вместе с петлями.

— А, Теуфел, рад вас видеть! - кладовая насквозь прошилась дырками от сотен пуль, а свет, бьющий из них, озарял подозрительно радостное лицо Герра:

— Повезло вам не видеть вчерашнюю заварушку.

Ворштхер взмыл вверх. Стефан ни разу не замечал, что начальник концлагеря такой низкий в росте, но сейчас, когда кожаные перчатки Осбера держат его над собой, это стало ясно.

— Der Zwerg ist faul, verdammt! ГДЕ ЙЁНДЕ?! - тканевый шеврон и железная плашка оторвались от груди из-за давления.

— Все погибшие отправляются в печь, — неизвестный голос откликнулся позади.

Ворштхер упал, в последний момент схватившись за борта кровати.

— Довольно этого абсурда, оберст.

— Погоны майора такой дерзости не скажут, — тихо кипел гнев в жилах Стефана.

— Смотрели бы лучше вы себе под нос, а не на чужих. Карать нужно на фронте, а не в лагерях! Решили здесь самоуправство устроить?

— Фюрер осведомлён…

— Фюреру насрать на тонкие детали марша. Он упоён гениальностью своих генералов. А вот им же не без разницы, как вести победоносную войну. Я здесь только за одним: вы пресекли черту. Для вас только два выхода. Либо вы дружно запеваете походную песню и отбываете на фронт…

— Либо военный судья расчехлит давно зачесавшийся молоток. Дайте мне сутки.

— У вас 18 часов.

Бровь над правым глазом подскочила вверх. Оперативный взгляд на ситуацию как в шахматной партии просчитал шаги наперёд.

— Жаль, Герр, что приходится так быстро с вами прощаться, — снисходительно и, внезапно, спокойно ответил немец.

Осбер собрался уходить, но ожидавший остановил его ещё на мгновение.

— Это нашли в вашей руке в ту ночь, — майор отдал немцу грубо сплавленное оловянное сердце.

Красный свет от запястья попался во взглядах оставшихся при уходе Теуфела.

До самого вечера все были чем-то заняты. Пробоина в сетке рабицы поспешно заделывалась, как и зарывались ямы от взрывов гранат. Партизаны — редкое явление, но очень едкое. Хаос в одном месте, гармония в другом. От появившейся легкости на душе Ворштхер возжелал чаю. Фарфоровая чашка остывала, стоя на подносе, как вдруг, вместе с вибрациями на коричневатом напитке тишину пробили выстрелы.

— Отличное попадание! Правда, от каски такой просто срикошетит.

С бедра в кисть влетел приписанный пистолет, а офицерские ботинки безрассудно рвались к месту шума.

— А, Герр, решили к нам присоединиться? — насмешливо спросил оберст с туго натянутой радостью.

— Это ещё кто? — Ворштхер мимо ушей провел вопрос Стефана, шокировано уставившись на ещё одну персону:

— Я сказал, кто это?!

— Облегчение вашим трудам, Герр. Позвольте вас познакомить, — немец держал гостя за плечо и подводил ближе к пришедшему.

Высокий рост не скрывал крепчайшей атлетичной фигуры. Военная форма только подчёркивала визуальную прочность. Но начальника смущало другое. Лицо скрывалось за десятком заворотов чёрного и толстого бинта.

— Знакомтесь, Йимтруда.

— О-о-ч-чень приятно позна…

Теперь в жизни немецкого командира сердце наполнялось в ужас не только при виде своей матери. Такой угрозы от женщины он не чувствовал никогда.

— Зачем она здесь, Теуфел?

— Меня больше не будет рядом, так что я попросил её помочь вам. И в уборке тоже.

— Она… Не опасна?

— Клянусь богом.

Падший поторопил рассказ. Уж сильно не нравился ему такой развёрнутый подход Осберта.

— Ты его не убил?

— Гниду раздовили сапогом. И только след металлического подарка остался на его черепе. Йимтруда… Йёнде отомстила.

— Этого же хочешь ты?

— Перемирие и Пактум. Не было бы хотя бы одного, нашей «дружбе» не было бы и начала.

— Так в чём же моя вина? Тот, кто и умер в том лагере, кто надругался над твоей любовью и был всему виной.

— Не он её убил. Вы пришли её убить.

— Стефан… Мы хотели её спасти.

— Да? Как же? К каким «предтечам» вы хотели её отправить? К умершему отцу?

— Магдалина тогда была жива.

В горле Праха ёкнуло что-то.

— Мы хотели взять Йёнде к Магдалине. Но тогда пришлось открыть огонь.

Зубы едва позволили выдавить Стефану слово:

— При-чина…

— Ты. Свеча была сигналом к атаке.

Осберт покинул вагон.

Крепкий сон трудно прервать. А для крепкого сна после стресса нужен неординарный подход.

Роджер пришёл в себя, сидящим на мягком сидении автомобиля. Грузовой кран переносил платформу, на котором он был закреплён, на каменный пол станции. Приехали.

Парень сразу замотал головой в поисках.

— Доброе утро.

— Нимбри! Ты в порядке?

— Да. В полном, не смотря на вчера.

— Твои волосы…

— Выжглись во время обряда, — встрял в разговор Энвил, стоящий у уже спустившейся машины.

— Какого ещё обряда? Я только помню, как меня начала душить…

— Вестница.

— Ты прав, Роджер.

— Да нет же! Шея!

Вместо гематом и шрамов на том девственно молочном клочке кожи словно перьевой ручкой был набит Пактум.

— Мы со Стефаном нашли одного из наших. Он просил найти ему замену.

— Прах провёл обряд, когда ты поймал уже мёртвую… Извини, но уже мертвую тебя.

— Как ему удалось? Я явно не та, кого можно так превратить.

— Я бы с этим не согласился. Ты — Дессион, моя дорогая.

— Кто?

— Потомок наших старейших коллег. Не удивляйся, Всадники наплодили столько крепких семейных ветвей, что количество их огромно. Поражает, разве что, такое необычное совпадение на моём веку. Ангел по наследству, я прав?