Гостья исчезла, а значит пора перестать лгать. Или по крайней мере, сгущать краски. Хижина посветлела, а посуда так и не вернулась. Не зачем есть, если не желаешь. А вот пролить пару слёз во имя спасения новой молодой души всегда есть рвение.

— Сейчас общество «сыто» и помогает. Но это лишь потому, что его к этому принуждают. Оно слепо и жадно, таким и будет, пока имеют силу слепые скупердяи.

Хоть действия девушки казались многим опытными, к сожалению, глубоко внутри неё некогда оборвавший жизнь от голода ребёнок, страдающий по смерти своих родителей.

Подушка мокла, радио крутило белый шум. Душа, которая скрывает свои страдания, никогда не излечится. И вдруг, случайность, секрет явился явным.

На спину прилегли. Девчонка обняла девушку, вернувшись.

Приятный запах взбодрил очищенную от горечи. Кедровые орешки. Свежая горсть была перед лицом.

— Только это я смогла найти за бесплатно, — полотенцем вытирала свои волосы школьница.

— Ты смогла найти реку.

— Как и все звери.

Девушка присмотрелась. Внешне, девчонка всё та же, что и была вчера, но керотиновые нити иногда смешивались с мелкими перьями.

— Почему ты не послушала меня?

— Побег — не решение. Как и скрывать свои проблемы.

— Я делюсь ими с подушкой.

— Твоя одежда и чувства говорят о твоём желании уединиться. Но это не так. Ты одна не по желанию.

— Вкус хвои. Когда я встретила маленький клубок, и не думала, что он — психолог.

— Хочешь ли ты моего исчезновения или нет, моё нутро воет, что тебе нужна помощь. Я тебя не оставлю.

Девушка села, бросила в рот пару орешков и снова легла на софу.

— Ладно. Тогда постирай мне бельё.

— Мм. И какого цвета?

— Которое грязное.

Дятел ощутил на своём личике дуновение холодного утреннего ветра. Дела по дому сделали вчерашней ночью, а крепкий сон прошёл на краю единственного мягкого места здесь. Птицу смутило, ведь сквозняку в закрытой наглухо комнате неоткуда взяться. Оказалось, что ни окон вокруг, ни дверного проёма, просто не было. Опять пустые и состарившиеся стены без признаков жизни.

Школьница качнула бровью и прижала губы. По её левое плечо мягкие подушки всё ещё гнулись. Ладошка упала на пустоту, где в лежачем положении могли находиться бёдра. Хрясь! Девчонку ударило по руке за попытку прикоснуться. Свет и тепло озарило дом.

— Мне понравился этот шёлк на ощупь.

— Раз ты не уходишь, помолчи хотя бы.

Когда хочешь избавиться от сожителя на мимолётные мгновения, заставь его работать. Помыть посуду месячной грязности, вычистить потолок от гирлянд паутины и много другое. Дятел полон энергии, она готова на всё, лишь бы угодить своей знакомой. А девушка только и делает, что смотрит в точку бесполезных созерцаний.

— Что ты любишь? — спросила школьница, сметая пепел прокуренных сигарет.

— Не люблю навязчивые вопросы.

Девчонка неуклюже выронила совок из рук, просыпав пепел на себя.

— Они также налипают, залезают в неуютные места и от них хочется в душ. А люблю я чистоту, — на глуповатый вид блеснула ехидная улыбка.

Дятел откинул совок:

— Почему ты такая закрытая?!

— Вкус картона из-под пиццы. Открытость каждому может принести дерьма в твой магазинчик. Может быть, я предложу тебе что-то получше моих душевных излияний?

Школьница надула губы, связав предплечья крестиком.

— У меня душа нет, зато есть корыто. И лучше, когда тебя с него моет другой.

Мочалка бухла от пены и воды, струйками сбивая налипшую грязь.

— Почему ты не повела меня на реку?

— Вода ледяная. А здесь по близости есть кипяток, — девушка в прихватках слила полную кастрюлю под ноги дятла.

— Ай-ай-ай!

— Уж лучше так. Не кричи, она быстро остынет на улице.

— Ты не боишься, что я заболею, купаясь не внутри дома?

— У такой птички, как ты, температура тела выше, чем у любого из людей. Ты сейчас и не чувствуешь мороза.

— Знаешь нас изнутри?

— Уж лучше так, чем пялиться на вас снаружи, как ты этого жаждешь. Спиной поворачивайся.

Девчонка грустно вздыхала какое-то время.

— А ты тоже моешься тут, когда холодно?

— Мне не страшно обмёрзнуть.

— То, как ты забирала тепло… А ты умеешь его приносить?

— Что, прости?

— Ты прятала от меня тепло и приносила холод. Ты умеешь делать наоборот?

— Я не обогреватель. Всё, что ты чувствовала, было только твоими чувствами.

— Ну, такое каждый сезон увидишь. Вот если бы что-то необычное.

— Теперь пытаешься взять на слабо. Нет, дорогуша, необычного ты не увидишь.

— Эй! Но я хочу увидеть, что ты умеешь.

— А ещё переспать со мной. Скажи, все птицы — извращенцы?

— Я перестану даже думать об этом, правда! Только покажи что-нибудь.

— Вкус метана. Чую это мне аукнется.

— Пожалуйста-пожалуйста.

— Вспомни своё прошлое.

— Далёкое?

— Приятное.

Девчонка сомкнула веки и с усилием начала думать.

— Ты бы глаза открыла.

— А, точ…

Голая стояла на хвойной ветке, качавшаяся на весу. Ранний вечер стал поздней ночью.

— Не может быть, ой! - гром испугал птичку, обернувшуюся в другую форму.

Яркая вспышка летело высоко, выше чем летает дятел, чтобы разбиться с грохотом. Вдалеке пестрил фейерверк, красивый и зазывающий. Приятным воспоминанием школьницы стала её причина вернуться в этот гремящий мир. Вдруг, в глубины памяти пробился голос, подобный глухому отзвуку в забитом от воды ухе:

— Хватит.

Искра зависла, а иллюзия вокруг потянулась за ней. Внезапно, даже иллюзия смогла соприкоснуться с реальностью. Летящие вперёд ёлки царапали крылья маленькой птички, срывая её крылышки. Секунда, темнота и дятел вернулся, немного поранившись.

Девчонка плюхнулась в корыто, брызнув водой и сжимая свои плечи. Капельки крови падали на мыльные пузыри.

— Чем дольше ты внутри своих мыслей, тем сильнее мысли цепляются за тебя. Извини меня, я не знаю, когда это перестаёт быть безболезненным.

— Т-ты же могла вернуть меня раньше, — дрожала школьница.

— Тебе было приятнее на ветке, чем в корыте.

От неловкости тема разговора поменялась.

— А с собой ты так умеешь делать?

— К несчастью да.

— Почему к несчастью?

— Я не всегда могу это остановить или делать приятным. Когда устаёшь, вкус угля, когда дурно, вкус резины, и когда…

Девушка напрягла руки, опёртые на деревянные края. Капли тёплой воды потекли по бледной коже. Девчонка положила на её пальцы свою ладошку.

— Эй. Всё хорошо. Дыши.

Грудь весьма опытного типажа дёргалась, как осиновый лист. Но напряжение спадало от кампании.

— Подними на меня глаза, пожалуйста. Мне нужно понять.

Короткая причёска не скрывала нервы лица. Зрачки пульсировали, вторя телу.

— Расскажи мне.

— Вкус снега. Когда открываешься.

Дятла замело. Крылья прорылись сквозь сугроб. Стояла непроглядная метель. Однако, шум от вихря не забивался в уши. Только детские стоны по близости, а может везде.

Птица и не заметила сразу заброшенные хижины. Намного старше лестного домика и другие по внешности, чужие из далёких мест. Одна такая стояла на вбитых в землю брёвнах, оставляя под нею много пустого пространства. Звуки доносились оттуда.

Подлетев ближе, дятел стал слышать кроме хныка ещё кое-что. Слова, одни и те же, пульсирующие, как в её воспоминаниях, но намного громче.

— Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды, — не умалял голос.

Завёрнутый в лоскуты шерсти и ткани на снегу скрючился ребёнок. Такого укрытия не хватало, чтобы согреться, оно было слишком тонким. Поэтому птице заметились странные выступы, идущие вдоль спины.

Изголодавшая нуждалась в помощи, но здесь никого для неё не было. Её будто забыли или бросили. И она это понимала.

Детское горло подбивал кашель, который не хотелось выпускать. Смирение росло и утягивало. Глаза смыкались, переставая видеть всё, как есть. В этот момент, перед ней возник тёмный силуэт.