— Escusi, inglese? — обратились к хозяйке подсвеченные светом прохожие.

— Немного. Что вам?

— Where is Pompeiruins?

Дорога с трудом была описана. Путешественники скрылись.

— Выйди из темноты, — грубо приказала женщина.

Кроме телевизора ничего не было слышно.

— БЫСТРО СОШЁЛ С ЧЁРТОВОЙ ЛЕСТНИЦЫ!

Дитя подскочил к озлобленному взгляду.

— Сын никогда не ослушается материнского слова. Ты — не мой сын.

Опекун, бросая слёзы, сделал шаг к дивану. Ребёнок также готов был приблизиться, как ему крикнули:

— НЕ СМЕЙ ДВИНУТЬСЯ, ЧУДИЩЕ!

Ступор придерживал дыхание. В глазах только женщина, освещённая мерцающим телевизором и схватившая некогда орудие спасения.

— М’ама, пожалуйста…

— ЗАКРОЙ РОТ! Я ДЕЛАЮ ЭТО ВО БЛАГО ТЕБЕ! Я СПАСАЮ ТВОЮ ДУШУ!

— М’АМА! М’АМА! - крик не оказывал содействия.

— Я НЕ БУДУ ТЕБЕ ПОМОГАТЬ!

На погасшем фитиле нет воска. Мальчик тонул в мыслях, как тут, его что-то дёрнуло.

— HELP! HELP! - воскликнул детский голос.

С петель вылетела дверь прихожей.

— Iknowyouneedsomeone·, - пропел зашедший.

Щелчок пальцев, и топор упал ему в руки. В истерике, хозяйка упала на пол, ногами отползая к ребёнку. Та схватила штанину и истошно просила:

— Боже, если ты есть в этом дитя, помоги мне! ПОМОГИ МНЕ СПАСТИСЬ ОТ ЗЛА! Сынок, пожалуйста.

· Help! The Beatles

— К сожалению, итальянский мне не известен, но наши культуры не такие разные, чтобы перед сном рубить детей, — Роджер откинул отобранный инструмент.

Мизинцем и большим Вестник показал, что не мог объяснить.

— Попробуем вызвать полицию без пантомим. Есть телефон у вас? Пацан, ты меня слышишь?

Ребёнок перешагнул через перепуганную женщину. Смертный коснулся его плеча, как из другого стремительно в голову полетел нарост. Инстинкты свыкаются быть вне реакции. Белое лезвие с черепком срезало подступившую угрозу. Мальчик поразился, однако слова просьбы не давали бояться. С криком он дал ногой Роджеру в пресс. Вестника слегка качнуло.

— Солдаты, бродяги, заключённые, теперь орущий ребёнок?! - возмущался Смертный, найдя единственный плюс:

— Этот зад мне хотя бы не надерё…

Роджер принял удар на себя, считая, что устоит. Так же он и думал, пока не вылетел на улицу.

— Ты закончил там, герой? — обратился к лежащему на асфальте Одайон:

— Нам ещё нашего искать. Да и для твоей молчаливой подруги у меня больше нет тем для монологов.

— Как мило, что вы там воркуете, кхе, — присел Смертный:

— Я уже нашёл очередного попутчика.

— В случайном итальянском доме?

— Выйдет, сам увидишь.

Кирпичная стенка по краям косяка осыпалась. Из осевшей пыли вышел ребёнок. Вестник увидел причину своей неожиданности. Поверх ударившей ноги, вилась связка костей. Без кожи и мышц, но с красными суставами, которые динамично скрепляли усиливающую конструкцию.

— Кто-нибудь из вас знает итальянский?

— В тюрьме не было словарей.

— Не-а.

— Ну да, ну да, мы же не по всему миру скачем. Ладно. Обратимся к языку жестов.

Смертный закрыл глаза и исчез в дыму. Из-за спины он руками обхватил мальчика. Торсом Роджер почувствовал уплотнение. Ребёнку показали оголённое запястье. Вестник ткнул на него два раза, показал знак «мир», а потом «ок».

Десяток шипов беспорядочно пробил одежду и тело Смертного, а его самого захваченный бросил через плечо туда, куда и в первый раз.

— Нет-нет, кхе, мне не нужна помощь… — давил он на сарказм:

— Одайон, ты так и будешь стоять?!

— Ты ж сам сказал, помощь не нужна. Не хотел портить твой момент.

— Вроде в голове представлял себе двоих, а ума ни на одного не потянет.

— Тебя пока что ребёнок уделывает, умник.

— Non ti permetterò di ferire la Iside-m’ama!·, - заявил спорившим мальчик.

— Как жаль, что нет жеста «я тебя не понимаю».

— Роджер, он что-то сказал про Исиду.

— Про кого?

Вестнику не успели ответить, как несколько наростов устремились в его сторону. Хруст. Появившийся в руках Смертного люк защитил. Ещё наросты, и все в Вестника. Часть отбивалась люком, часть срубало лезвие.

— Какой цирк, боже, — Нимбри скрывала отвращение ладонью:

— И придурок с люком ещё до меня добраться собирался?

— Малютка, мне нужна твоя помощь.

— Малютка? Чего египтянину ещё взбрендило?

— Мальчик упомянул Исиду. Верховное божество.

— Католики с тобой не согласятся.

— Её образ изменчив, но она всегда предстаёт в облике женщины.

— Только не говори этого.

— Он ещё не знает, что вы ему враг. Продемонстрируй свою силу на него.

— Сработает? — хрипнула девушка.

— Должно, — бросил Одайон, скидывая курту.

Смертного начинала утомлять «практика фехтования». Один за одним сыпались кусочки костей.

— Когда же тебе это надоест?

Ребёнок не слушал. Роджер помахал рукой из-под люка, призывая остановиться.

— У меня нет белого флага с собой, ну хоть как-то!

Просчёт. Нарост добрался до металла, собирался отсечься, как вдруг, из него полез ещё один. И так из других. Обмотало ногу, и Вестника подтянуло ближе. Наросты множились, двигаться удавалось всё меньше.

— Надо было флаг виять, — Смертного заглушили кости, давление которых на него росло.

— Остаил бы вверь в окое.

Роджер кашлянул кровью. Внезапно, кашель получился от полной груди. Теперь уже от пыли. Ребёнок увидел тёмную фигуру, мановением смёвшая его труд. В атаку он не спешил. Только смотрел.

Фигуру женского силуэта оббежали люди. Одинаковые, одетые только в одни штаны. Двое легло у её ног. Игра теней дала Одайону время поднять своего двойника за спиной Нимбри. Над головой фигуры рога, зависшие короной.

От затишья на улицу выбралась хозяйка. Она завопила от облика своего приемного сына. Склонившись на лестнице, ею разлеталось уйма молитв. Но ребёнок её не слушал. Глаза бегали из стороны в сторону, ему жаждалось плакать и не начинать. Кисти легли на голову, дитя село на корточки. Он раскрыл рот, будто крича, но и звука не издавал. Вдруг, глаза замерли.

— Какого здесь вообще происходит? — оклемался Роджер:

— Пацан?

Кости стали резво расти. Опять. Женщина вскочила, вынув из кармана привычный белый баллончик, но слишком быстро удлинялись наросты. По самую грудь опекун тянул лекарство, не доставая до головы. Её футболка рвалась, а на коже крупнели царапины. Отходить женщина не хотела.

— Малютка, может поможешь? — шепнул египтянин, забираясь обратно в себя.

— Эх, сучка ты, Нимбри, — думал разум в девушке:

— Никакой подлости, одни неприятности от этой затеи. Что ж, не вышло. Придётся отыгрывать роль до конца этой ночи.

Девушка прикоснулась к руке хозяйки. Возмущение пропало, когда остряки костей испарялись. Медленно Вестница подвела женщину к голове мальчика.

— Я полон гнева. Но мне не хорошо от него. Он не властен надо мной, но я не вижу света. М’ама, что учила прятаться, гасла. М’ама, что тонула в гневе, не могла создать даже немного света. А теперь мне явилась м’ама, полная тьмы. Всё не так. Я знаю, что такое свет. Я видел м’аму, полную света. Я спал на её коленях. Спал, когда… Огонь. В её руках было так тепло. Сейчас только холод везде со мной. Гнев поглощает моё тело. И я всё дальше от света.

Ребёнок всё глубже опускался на дно мыслей. Он вспомнил прошлое. Былую ласку и любовь. Былую маму. И память дала ему ещё кое-что.

— Сынок, — голос трепетал над молодым ушком:

— Это место не должно быть вечным для тебя сейчас. Я не смогу всегда быть с тобой рядом. Тебе нужно окрепнуть. Не здесь. Ты не найдёшь здесь свет, как ярко не было бы. Ты станешь сильным там, где вырос. На руке появятся слова. Без них ты не сможешь уйти и только ими ты связан со мной. Мне не удастся всегда убаюкивать и оберегать твой сон. Но внутри тебя будет жить моё тепло. Помни меня, и я не покину тебя никогда.