— Либо ты, отчаявшийся и покинутый, спишь здесь, либо встаешь и даешь довести тебя до покоев, — объяснила я нетерпеливо. — Дотащить я тебя не сумею.

Ночью никто из нас не заснул, и потому первые лучи солнца я встретила подле постели матери. Её состояние в последние дни улучшилось, будто бы смещенная в сторону узников концентрация Минервы наконец позволила ей вздохнуть полной грудью.

Эта прекрасная женщина, чья внешность никогда не замечала плывущих мимо нее лет, со дня смерти отца постарела на все пропущенные года. Беатрис позабыла о смертельной болезни, шагающей за ней по пятам, и посвятила себя спасению сестры; прежде лишь она могла заставить её встать с кровати и пройтись хотя бы до окна, лишь она заставляла её связывать слова в предложения. Тем утром её взгляд впервые за долгое время был осознанным и жадно бегал по комнате, старательно все рассматривая.

— Ари, — прошептала она, проснувшись. — Я так рада видеть тебя, дорогая.

— Доброе утро, матушка.

Королева поднялась и села, прислонившись спиной к изголовью кровати. Занятая раскладыванием вещей тетушка прикрикнула от неожиданности.

— Ровена! Ты села!

Мама посмотрела на сестру с лицом, что могло бы запросто стать официальной иллюстрацией к слову “недоумение”.

— И что?

— Как “и что”?

Беатрис подбежала, заботливо поправляя одеяло; существующий в ее голове статус королевы мог пошатнуться даже от того, что лишний сантиметр ночной рубашки оказался на виду. Восхищенно вздыхая, она смотрела на старшую сестру, и последняя явно чувствовала неловкость.

— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — Ты же знаешь, тетя Бет всегда была впечатлительной.

— Да уж! — засмеялась мама. — В день её свадьбы…

История, которую я слышала бесчисленное количество раз, заиграла новыми красками в устах очнувшейся от забытия королевы; впрочем, как и всегда. Мама выдумывала новые детали — хоть и утверждала, что в прошлые разы попросту забыла о них, — чтобы ее истории не надоедали мне, и каждая из них становилась интереснее прежнего. Я завороженно смотрела на то, с каким упоением она предавалась воспоминаниям, и, судя по всему, быстро стала похожа на её младшую сестру.

— Да что с вами такое?

— Ничего, — солгала я. — Ты прекрасно выглядишь.

— А ты выглядишь грустной, — парировала мама. — Поссорилась с сэром Териатом?

В ответ на мое замешательство она рассмеялась, и я подумала, что следом она оправдается за неудачную шутку.

— Дочь, если ты сумеешь договориться с мужем, то нет ничего постыдного в том, чтобы иметь фаворита.

Подняв на маму взволнованный взгляд, я вздрогнула; она говорила серьезно.

— У вас с отцом никогда не было любовников, — возразила я. — И, как по мне, это не вписывается в образ счастливой правящей семьи.

— Любовники есть и у тех, кто куда менее важен, чем носители корон. Так уж случилось, что я любила твоего отца, и мне фаворит был не нужен. Его же сердце всегда занимала та, с кем узами брака он связать себя не сумел.

В ее голосе не звучало грусти или обиды; она давно смирилась с положением дел. Прежде я мало думала об этом — отношения родителей принимались как данность, и я не считала себя вправе в них разбираться, — но теперь поведение отца серьезно меня оскорбляло.

— Мама, — вздохнула я, собираясь с силами. — Я хочу попросить тебя об услуге, но ты должна пообещать, что сделаешь все так, как я скажу.

Королева насторожилась и взволнованно переглянулась с сестрой.

— Все в порядке?

— Пообещай.

— Обещаю, дорогая. — Слегка наклонив голову, она погладила меня по руке. — Все что угодно.

— Сегодня ночью вы с тетей Бет покинете Грею.

— Хорошо.

Неожиданно наступила моя очередь приходить в замешательство; я уставилась на некогда своевольную и педантичную королеву, вскинув брови.

— И всё? — недоверчиво спросила я.

— Да, — ответила она гордо. — Как и пообещала.

Я бросилась в объятия мамы, и запах роз окутал меня с головы до пят; в каком бы состоянии она ни находилась, этот нежный аромат, годами впитывающийся в её кожу через парфюмы и масла, сочился изнутри. Он возвращал меня в детство. Мы с Минервой играем в саду; она умудряется спрятаться так, что я часами не могу её найти, а затем выпрыгивает из-за тонкого деревца и пугает меня настолько, что я тут же падаю на выложенную камнем дорожку. С разбитыми коленками я, захлебываясь слезами, мчусь к маме; знаю, что найду ее по запаху роз, шлейфом тянущимся за ней по коридорам. Она гладит меня по голове, целует в лоб и держит за руку, пока целитель обрабатывает мои ранки; на следующий день непременно приходит Айред, не забыв принести целебные травы из леса, и от ссадин не остается и следа.

Минерве не к кому было бежать.

Возможно поэтому она никогда не падала.

— Бесполезно просить тебя сделать то же самое?

Мама взяла меня за плечи и отстранилась, желая взглянуть в глаза.

— Ты, как и всегда, права, — кивнула я.

— Будь осторожна, — взмолилась она. — Я знаю, что ты схватишь меч и первой бросишься в бой, и не стану тебя отговаривать. Но будь осторожна.

Спустя пару часов я отдала рубиновое ожерелье конюху за то, чтобы тот тайно подготовил повозку, и, под видом вяленого мяса и с надежным человеком за поводьями, отправил мою мать и ее сестру в Драрент. В месте, где они родились и выросли, им будет легче пережить тяжелые времена. К тому же, Драрент почти не был задействован в предстоящей войне.

Я не пришла проститься, оправдав это нежеланием вызвать ненужные подозрения. На деле, мне было попросту страшно, что слово “прощай” станет последним, что я ей скажу.

Сон в ту ночь наконец настиг мое уставшее тело.

Я неустанно тушила горящие в лесу дома, спасала эльфийских детей, молила Богиню о помощи, но пожар лишь разрастался. Никто не знает, что делает Отец Духов с теми, чьи души так и не доходят до его жены; возможно, он мучает их так же, как меня сейчас, погружая в вину за содеянное снова и снова, пока от душ не остается лишь призвук крика и горстка сожалений.

Сон превратился в бесконечную петлю, из которой не было выхода. В нем я встретила ту маленькую эльфийку, что была особенно недовольна моим появлением на совете, и она пожелала мне вечно гореть в том огне, что я навлекла на их земли. Я желала себе того же.

Встретила маленьких сестер Териата, о которых он с огромной любовью и тоской рассказывал по меньшей мере дюжину раз, и утонула в их слезах по погибшей в огне матери. Я мечтала оказаться на её месте.

Встретила Индиса. Он отчаянно хватался за меня руками, вместо кожи обтянутыми чем-то обуглившимся и вздувшимся; хотел встать, чтобы помочь другим, но от его ног осталось лишь то, на что страшно было даже взглянуть. Я тащила его на спине, пока не иссякли силы.

В миг, когда я убедилась, что застряла в этом мучительном моменте навеки, узел петли вдруг развязался. Лес залился свечением, и, моргнув, я оказалась в Арруме, что знала раньше: в месте, где царила жизнь и спокойствие. Поляна была пуста — лишь я и хозяева леса, стоящие у плетеного трона. На рогах Эвлона, как в ночь нашей встречи, распускались цветы; кулон на груди слегка нагрелся и будто бы задрожал.

— В этом нет твоей вины, дитя, — пропела азаани, спускаясь с возвышения. — Ты не ответственна за деяния других, даже если связана с ними узами крови.

— Рада, что хоть кто-то это понимает, — прошептала я в ответ.

Королева приближалась, и амулет нагревался всё сильнее. Кожу неприятно пощипывало, будто бы подарок Эвлона оброс мелкими шипами и пытался забраться мне под кожу.

— У меня есть просьба, — тихо произнесла эльфийка, оглядываясь на священного оленя так, будто не желала, чтобы он услышал ее слова.

— Всё, что угодно.

Я мысленно улыбнулась тому, как разум неосознанно повторял разговор с моей матерью, перекладывая его на матерь целого народа.

Королева взяла мою ладонь, вложила в нее крошечный сверток и тут же накрыла ее своей.